– Ты посмотри, что он пишет.
Людовик прочитал.
– Поразительно. Я не мог написать такое. Я вовсе не несчастен. И не прошу у себя помощи. Я знаю, кто я такой.
Он подскочил.
– Интересно-интересно. Похоже на нового контролера. Сила у этого юного Шпината, должно быть, немалая: прорвался с первой же попытки. Мы будем с этим разбираться, Сильвия. Новый контролер на наших сеансах – это очень хорошо.
– Только не сегодня, Людовик. А то я правда не смогу уснуть. И еще он буйный. Я в жизни не слышала такого громкого стука.
– В самом деле? – удивился брат. – Значит, такой глубокий был транс, раз я ничего не слышал. Завтра непременно попробуем его заснять.
Утро выдалось солнечное, и сразу после завтрака Людовик взялся за фотоаппарат. На трех или четырех пленках не оказалось ничего, кроме непроницаемого мрака, но, сверившись с руководством, Людовик понял, что переэкспонировал их. Он это учел, несколько следующих кадров недодержал и наконец получил вполне разборчивый негатив с Сильвией, сидевшей у высокого окна, которое выходило на веранду. «Дополнений» не было, и все же, вдохновленный этим успехом, Людовик снял еще несколько кадров и поспешил в темную каморку под лестницей, где были приготовлены ванночки с проявителем и фиксажем. Вскоре Сильвия услышала его ликующий призыв и прибежала узнать, в чем дело.
– Не открывай дверь, а то все испортишь! – крикнул брат. – Но я поймал в кадр великолепное дополнение: лицо, висящее в воздухе у тебя за плечом.
– Очень мило, фиксируй его поскорее!
Сомневаться не приходилось. Сильвия сидела у окна, а рядом с ней виднелось чужое, неизвестно откуда взявшееся лицо. Это можно было разглядеть на негативе, а когда Людовик сделал отпечаток, все детали проступили отчетливо. С фотографии смотрело лицо молодого человека, чьи красивые черты выражали отчаянную мольбу.
– Бедный мальчик! – пожалела его Сильвия. – Такой хорошенький, но отчего-то он мне не по душе. – И тут ее осенило: – О, Людовик! Может, это юный Шпинат?
Брат выхватил у нее из рук отпечаток.
– Я должен его закрепить, иначе он пропадет. Конечно, это юный Шпинат. Кто еще это может быть, хотел бы я знать?! Сегодня же вечером попробуем выяснить, кто он и что. Подумать только: в первое же утро – и такая удача!
День брат с сестрой провели на берегу, дабы, созерцая красоты природы, настроить душу на возвышенный лад, а после легкого ужина приготовились к двойному сеансу. Шпината ждали, так сказать, два крючка с наживкой: в одном кресле сидела Сильвия с карандашом и бумагой, готовая записывать малейшее его слово, в другом – Людовик, тоже во всеоружии. Оба погрузили себя в то дремотное и бездумное состояние, которое, как они знали, благоприятствует общению с незримым миром; однако время шло, а рыба не клевала. Но наконец Людовик услышал, как заскрипел, начав вдруг лихорадочно что-то записывать, карандаш Сильвии, и то, что ему предпочли сестру, всколыхнуло его поддавшуюся зависти душу.
Этот душевный диссонанс нарушил спокойствие, являющееся для восприятия условием sine qua non[230], поэтому Людовик поднялся – посмотреть, какие сигналы принимает его сестра. Наверное, обычный слащавый бред от Виолетты о проповедях Савонаролы. Но, взглянув на листок, он застыл от изумления.
«Да, я Томас Шпинат, – читал Людовик, – и я очень несчастен. Утром, когда этот человек фотографировал, я подошел и встал рядом с вами. Мне нужно, чтобы вы мне помогли. Пожалуйста, помогите! Я забыл одну вещь, а она очень важна. Мне нужно, чтобы вы обыскали все вокруг и, если найдете что-то необычное, сообщили бы им. Оно где-то тут. Должно быть тут, я ведь спрятал его поблизости. Что оно такое, лучше не объяснять, потому что это ужасно…»
Карандаш остановился. Людовика одолевало любопытство, о ревности к Сильвии он почти забыл. В конце концов, это ведь он, и никто иной, сделал фотографию Шпината…
Рука Сильвии замерла так надолго, что Людовик, желая поторопить события, начал задавать вопросы:
– Шпинат, вы уже на том свете?
Рука стала писать торопливым, неровным почерком: «Конечно. Останься я на этом, я бы знал, где оно».
– Вы жили здесь? – спросил Людовик. – А когда вы умерли?
«Да, здесь, – последовал ответ. – Я умер на прошлой неделе. Совершенно внезапно. Той ночью разразилась гроза, я как раз все закончил и вышел в сад отдохнуть и успокоиться, и тут в меня ударила молния, а когда я очнулся – по эту сторону, как вы понимаете, – то не смог вспомнить, где оно».
– О каком «оно» вы говорите? О чем-то, что вы закончили? Что же вы закончили?
Карандаш взвизгнул, словно водили грифелем по доске.
«Ну вот, это опять оно, – задергались буквы. – Не могу продолжать. Это ужасно. Я так боюсь. Найдите его, пожалуйста, пожалуйста».
Как и накануне, послышался громкий стук в стену, где-то совсем близко. Испуганный Людовик отпрянул и принялся будить Сильвию. Кто бы ни был этот дух, он не походил на добрую и деликатную Астерию, которая даже стучала негромко и приятно.
Сильвия зевнула и потянулась.
– Шпинат? – проговорила она сонным голосом. – Что-то от Шпината?
– Да, милая, много всего.
– И что он сказал? Я была в глубоком трансе. Знать не знаю, что происходило. У Виолетты и близко такой силы нет. Какое странное чувство! Я все записала?
– Да, ответы на мои весьма удачные вопросы. Это просто чудесно. Мы напали на юного Шпината, или, скорее, это он на нас напал.
Сильвия читала свои записи.
– «Я умер на прошлой неделе, – повторила она. – Совершенно внезапно. Той ночью разразилась гроза…» Людовик, а ведь так и было! Все верно. Ты тогда спал, а я нет, и, помню, читала в газете, что в округе Рай было сильнейшее ненастье. Как странно!
Людовик щелкнул пальцами.
– Знаю, что я сделаю. Я отправлю телеграмму миссис Сэпсон. Дай мне лист бумаги. Она говорила, что ко мне могут заявиться загадочные гости.
Сильвия тут же подхватила его мысль:
– Понятно! Ты собираешься ей рассказать, что с нами вступил в контакт ее покойный жилец, юный Томас Шпинат, которого на той неделе убило молнией. Она придет в полнейший восторг, если ей, как ты думаешь, надоела Астерия. Ну да, не удивлюсь, если она пригласила нас в свой коттедж как раз с целью проверить, вправду ли мы получаем послания с той стороны. Удачно получилось!
Она поспешно начала царапать на листке из блокнота послание, подсчитывая на пальцах слова. Следуя велению своей бережливой натуры, она старалась сжать текст до двенадцати слов.
– Ага! Слушай! – Сильвия торжествующим тоном зачитала то, что получилось: – «Сэпсон, 29, Бромптон-авеню[231], Лондон. Жилец Шпинат убит прошлой неделе молнией, контакт». Ровно двенадцать. Подписываться не нужно, там будет почтовая марка из Рая.
– Милая, – вздохнул Людовик, – это не тот случай, когда нужно экономить пенсы. Потратим немного больше, зато текст станет понятней и выразительней. Дай мне бумаги, как я уже просил. Должно быть ясно, что это не просто пересказ местных сплетен. А кроме того, я добавлю несколько слов про фото.
До отхода ко сну Людовик составил более подробную телеграмму, а на следующее утро от миссис Сэпсон пришел исполненный воодушевления ответ.
«Все совершенно верно и просто замечательно, – писала она. – Радуюсь, что вы установили контакт. Продолжайте выяснять, спросите про его дядю. Сообщайте телеграммой, если будут новости».
Чтобы развязать себе руки, Сильвия дала Грэмсби выходной до конца дня, посоветовав ей развлечься в Рае, и, как только прислуга удалилась, медиумы принялись готовиться к сеансу. Поскольку Шпинат, судя по всему, предпочитал общаться через Сильвию, ей достались карандаш, бумага и транс, а Людовик расположился поблизости, чтобы задавать вопросы. Очень скоро веки Сильвии опустились, подбородок упал на грудь и карандаш в ее руке мощно завибрировал, как автомобильный мотор перед стартом.
– Вы Шпинат? – спросил Людовик, заметив признаки того, что дух явился. Карандаш тут же начал писать.
«Да. Вы нашли его?»
– Мы не знаем, что искать. – Людовик вспомнил о телеграмме миссис Сэпсон. – Это как-то связано с вашим дядей?
Последовала долгая пауза. Потом карандаш опять задвигался.
«Пожалуйста, найдите его», – написал дух.
– Но как же мы найдем вашего дядю? – спросил Людовик. – Мы не знаем ни где искать, ни как он выглядит. Скажите, где искать.
Карандаш отчаянно задергался.
«Не знаю. Знал бы – сказал. Но где-то поблизости. Я успел куда-то это пристроить, и тут ударила молния, и меня убило, и теперь я не могу вспомнить. Память отшибло, как… как после сотрясения мозга».
Людовика посетила тревожная мысль. Что, если юный Шпинат разумел под «этим» своего дядю?
– Ваш дядя мертв? Говоря «это», вы подразумеваете его тело?
Пальцы Сильвии стали корчиться, точно в агонии. Из-под карандаша выскочило: «Да».
При всем своем опыте общения с духами, Людовик ощутил пробежавший по коже холодок. Но он молча ждал, видя, что последует продолжение. И оно – боже милостивый! – последовало.
«Я все вам расскажу. Я убил его и не могу вспомнить, куда спрятал тело».
Людовика охватило негодование.
– Это очень нехорошо с вашей стороны, – резонно заметил он. – Но, если вы все нам расскажете, мы вам поможем. Выкладывайте. Раз вы умерли, никто уже вас не повесит.
Людовик, конечно, был потрясен этим открытием и обеспокоен мыслью, что находится в соседстве с духом убийцы – мало того, с телом дяди юного Шпината, однако не мог не испытывать острого профессионального интереса к истинам, которые вскорости ему непременно откроются. Получить сведения о нераскрытом преступлении непосредственно от покойного преступника, участвовать в обнаружении тела убитого – что может быть полезней для карьеры медиума? Людовик явился сюда ради отдыха, но почувствовал себя так, словно уже успел набраться сил: ему подвернулся уникальный случай, который давал возможность блеснуть и прославиться. К тому же успех позволит восстановить пошатнувшуюся веру миссис Сэпсон в их парапсихологические способности. Она растрезвонит новость на всех углах, публика начнет ломиться на их сеансы. Более того, появляется шанс существенно пополнить свои сведения о существовании по ту сторону, узнать нечто ошеломляющее – куда там всякие цветы, рождаемые мыслью, струящиеся одеяния, всеобщая любовь и взаимопомощь… Людовик сгорал от любопытства, гадая, каких откровений их удостоит Шпинат.