Леди Джейн направилась к парадному входу и остановилась у двери своего нового дома. В простом твидовом костюме и тяжелых, перепачканных в грязи ботинках она чувствовала себя здесь лишней и, прежде чем позвонить в колокольчик, помедлила. «Нужно было кого-нибудь с собой взять», – мелькнула у нее в голове мысль, странная для молодой женщины, которая еще недавно, составляя книги о путешествиях, гордилась именно тем, что в одиночку брала приступом двери самых строго охраняемых жилищ. Какими же легкодоступными казались они ей теперь в сравнении с Беллзом!
Она дернула колокольчик, тот звякнул, и по дому пробежало, словно бы спрашивая, что стряслось, тревожное эхо. Через ближайшее окно открывался призрачный вид на длинную комнату с укутанной белым покровом мебелью. Дальний конец было не разглядеть, но леди Джейн ощутила, что кто-то, здесь обосновавшийся, вполне возможно, за нею наблюдает.
«Первым делом, – подумала она, – надо бы пригласить сюда гостей: пусть наполнят дом теплом».
Она снова позвонила, эхо опять долго не смолкало, но к двери никто не подошел.
Наконец леди Джейн сообразила, что те, кто присматривает за домом, обитают, скорее всего, в дальних помещениях, и, толкнув калитку в ограде, перебралась на задний двор. По багряной кирпичной стене вилась запущенная магнолия с единственным поздним цветком размером с добрую голову. Леди Джейн позвонила в дверь с надписью «Прислуга». Этот колокольчик, тоже сонный, прозвучал все же бодрее первого, словно бы не отвык от звонков и помнил, чтó за ними должно последовать, и после паузы, во время которой леди Джейн снова показалось, что за ней следят (сверху, через опущенную штору), звякнул засов и наружу выглянула молоденькая, болезненного вида женщина. Держалась она почтительно и робко и постоянно моргала, как будто только что проснулась.
– Не позволите ли мне осмотреть дом? – спросила леди Джейн.
– Осмотреть?
– Я живу неподалеку… и меня интересуют старинные дома. Можно заглянуть внутрь?
Молодая женщина сделала шаг назад.
– Этот дом посторонним не показывают.
– О, я не… я не… – Джейн колебалась. – Видите ли, я знакома с членами семейства – нортумберлендской его ветви[74].
– Вы их родня, мадам?
– Ну… да, дальняя. – Как раз этого Джейн сообщать не собиралась, но у нее не осталось выбора.
Женщина растерянно теребила завязки фартука.
– Ну же, – проговорила леди Джейн, протягивая полкроны.
Женщина побледнела.
– Не могу, мадам. Без позволения – никак. – Было заметно, что она мучительно борется с соблазном.
– Так спросите позволения. – Пока женщина колебалась, леди Джейн насильно вложила монету ей в ладонь. Женщина закрыла дверь и исчезла. Ее не было очень долго, и посетительница решила, что служанка прикарманила монету и ждать больше нечего. По своему обыкновению, Джейн разозлилась не на других, а на самое себя.
– Вторую такую набитую дуру, как ты, Джейн, еще поискать, – пробормотала она.
Шаги возвращавшейся прислуги прозвучали слабо и нерешительно – предвестием того, что посетительницу не впустят. Ситуация становилась довольно комичной.
Дверь открылась, и тот же унылый голос произнес нараспев: «Мистер Джоунз говорит, что никакие посторонние в дом не допускаются».
Взгляды леди Джейн и прислуги встретились, и леди Джейн заметила в ее глазах тревогу.
– Мистер Джоунз? Вот как?.. Нет-нет, оставьте себе… – Леди Джейн отмахнулась от протянутой женщиной монеты.
– Спасибо, мадам.
Дверь опять захлопнулась, леди Джейн созерцала свой старый дом, и его ответный взгляд был неумолим.
– Так ты получила от ворот поворот? И даже не заглянула внутрь?
За ужином леди Джейн изложила свою историю и была выслушана с насмешкой и недоверием.
– Ну и ну! Ты хочешь сказать, что попросила разрешения осмотреть дом и тебя не пустили? Кто именно не пустил? – настаивала подруга.
– Мистер Джоунз.
– То есть?
– Он сказал, что никакие посторонние не допускаются.
– Но кто он такой, бога ради?
– Наверное, смотритель. Я его не видела.
– Да что ты? В жизни не слышала такой нелепости! С какой стати ты не настояла?
– Да, почему вы не настояли? – воскликнули все хором, и леди Джейн, смутившись, смогла только выдавить из себя:
– Наверно, испугалась.
– Испугалась? Ты, дорогая? – Присутствующие опять развеселились. – Мистера Джоунза?
– Получается так. – Она тоже рассмеялась, но все же была уверена: ей действительно было страшно.
Эдвард Стреймер, писатель и давний друг семьи леди Джейн, слушал этот разговор с рассеянным видом, уставясь в пустую кофейную чашку. Когда хозяйка дома приготовилась встать из-за стола, он внезапно поднял глаза на сидевшую напротив леди Джейн.
– Странно: мне сейчас кое-что вспомнилось. Однажды, еще юнцом, я пытался осмотреть Беллз. С тех пор прошло, наверное, больше трех десятков лет. – Он взглянул на хозяйку. – Меня возила твоя мать. И нас не впустили.
В его заявлении не содержалось ничего особенного; кто-то заметил, что в Беллз, не в пример прочим домам в округе, всегда было трудно получить доступ.
– Да, – кивнул Стреймер, – но штука в том, что нам отказали в точно таких же выражениях. Мистер Джоунз передал, что никакие посторонние в дом не допускаются.
– Что, он уже тогда там распоряжался? Тридцать лет назад? Нелюдимая личность этот Джоунз. Что ж, Джейн, у тебя будет хороший цепной пес.
Все переместились в гостиную, и разговор перешел на другие темы. Стреймер, однако, подсел к леди Джейн.
– И все же удивительно: столько времени прошло – и в точности такой же ответ.
Леди Джейн взглянула на него с любопытством.
– Да. И ты тоже не пытался настаивать на своем?
– Нет, это было невозможно.
– Я ощущала то же самое.
– Надеюсь, дорогая, на следующей неделе мы все осмотрим, хочет мистер Джоунз этого или нет, – вмешалась хозяйка, которая по пути к роялю услышала окончание их разговора.
– Хотел бы я знать, доведется ли нам увидеть мистера Джоунза, – заключил Стреймер.
При осмотре Беллз оказался не так велик, как можно было подумать; подобно многим старинным домам, он имел один парадный этаж и был очень узким, на низком чердаке располагались комнаты слуг, и немало места занимали извилистые коридоры и многочисленные лестницы. «Если закрыть большой зал, – подумала леди Джейн, – я прекрасно обойдусь тем ограниченным штатом слуг, какой могу себе позволить». Было облегчением узнать, что дом не требует таких больших расходов, как она опасалась.
Ведь сразу по прибытии в Беллз ей стало ясно, что ради этого дома она пожертвует чем угодно. Ее прежние планы и намерения, несовместимые с пребыванием здесь, были выброшены, как сношенное платье, и ею стали постепенно овладевать мысли, которые прежде либо вовсе не приходили ей в голову, либо по причине юношеского бунтарства получали от ворот поворот; мысли обо всех жизнях, ее породивших, со всем, что могло послужить добрым примером или предостережением. Сам захудалый вид дома находил в ней больший отклик, чем любой блеск; надолго покинутое жилище казалось переполненным давними, уже умершими обитателями, которые как ни в чем не бывало пересекали в обе стороны его порог; людьми, для которых этот дом был не музеем, не страницей истории, а колыбелью, детской, родным кровом, а временами, несомненно, и узилищем. Если бы те мраморные уста в часовне заговорили! Вот бы послушать, что они скажут о старом доме, который распростер свой безмолвный покров над их провинностями и печалями, безумствами и смирением! Длинная повесть, которую леди Джейн предстоит дополнить новой главой – скучной, наверное, в сравнении с иными ранними хрониками и все же куда более богатой и разнообразной, чем канувшие в лету жизни всех этих бабок-прародительниц, чье перемещение из постели в могилу едва ли замечали они сами. «Свалены в кучу, как опавшие листья, – подумала Джейн, – слой за слоем, дабы прикрыть собой вечно живые ростки, что таятся внизу».
Что ж, во всяком случае, опавшие жизни предков сохранили в целости этот старый дом, и оно того стоило. Джейн была рада, что ей досталась задача нести дальше этот груз.
Она опустилась на скамейку в саду, оглядывая розоватые стены, блестевшие от влаги и старости. Она стала решать, какие окна будут ее, а какие – друзей (среди прочих и Стреймера), собиравшихся приехать на машине из Кента, чтобы немного обогреть дом своим теплом. Потом Джейн поднялась и вошла внутрь.
Наступило время заняться хозяйством; она ведь прибыла одна, отказавшись даже от предложения матери взять с собой горничную, давно служившую в их семействе. Джейн предпочла начать с нуля, рассчитывая набрать потребный ей небольшой штат по соседству. Миссис Клемм, краснощекая немолодая особа, приветствовавшая ее реверансом на пороге, несомненно, кого-нибудь знает.
В библиотеке, куда ее вызвала Джейн, миссис Клемм снова присела. На ней было платье из черного шелка, широкое и сборчатое ниже талии и уплощенное в лифе. Из-под черного кружевного чепца с выцветшими лентами, когда-то фиолетовыми, а теперь серыми, выглядывала блестящая накладная челка, воротник, вязаный крючком, украшала брошь из лавового камня, под ней висела тяжелая цепочка от часов. Круглое личико, обрамленное воротником, походило на красное яблоко на белой тарелке: чистенькое, гладкое, с поджатыми губами, мелкими черными глазками и красными полными щеками, так туго обтянутыми кожей, что сеть мелких морщинок была заметна только с близкого расстояния.
Миссис Клемм была уверена, что со слугами затруднений не будет. Она сама могла худо-бедно готовить, хоть и немного потеряла сноровку. Но ей станет помогать племянница. Миссис Клемм была согласна с ее милостью: чужаков нанимать не стоит. Это в основном сомнительная публика, а кроме того, неизвестно, придется ли им по вкусу Беллз. Бывали такие, кому здесь не нравилось. С мимолетной улыбочкой, оцарапавшей взгляд, она выразила надежду, что ее милость к таковым не принадлежит.