Бервелл никогда не причислял себя к любимцам прекрасного пола и потому с трудом поверил собственным глазам, когда дама покинула своего спутника и, словно о чем-то вспомнив, повернула назад, а когда оказалась рядом с ним, проворно кинула на столик карточку. Там были какие-то французские слова, написанные фиолетовыми чернилами, но Бервелл, не владевший французским, ничего не понял. Дама, не оглядываясь на него, снова присоединилась к господину в очках и с достоинством и грацией принцессы покинула сад. Бервелл, не отрывая взгляда от карточки, остался сидеть.
Стоит ли говорить, что и представление, и прочие диковинки вылетели у него из головы. Все сделалось скучным и пресным после этого ослепительного видения, столь мимолетного и загадочного. Теперь ему хотелось только одного: узнать, что означают написанные на карточке слова.
Подозвав фиакр, Бервелл поехал к себе в «Отель Континенталь». В конторе он, отозвав в сторону управляющего, попросил его перевести несколько слов с французского. Их было не больше двух десятков.
– Да-да, конечно, – с обычной для французов любезностью отозвался управляющий, пробегая глазами карточку. По мере чтения его лицо удивленно вытягивалось, он смерил Бервелла пристальным взглядом и взволнованно произнес: – Откуда вы это взяли, месье?
Тот начал было объяснять, но управляющий его прервал:
– Довольно, довольно. Вы должны покинуть наш отель.
– То есть как? – поразился нью-йоркский гость.
– Я настаиваю, чтобы вы сегодня же – сей же час – покинули наш отель, – с нажимом повторил управляющий.
Пришел черед Бервеллу вспылить, и он заявил в гневе, что, если его гонят из этого отеля, в Париже найдется множество других, где он будет желанным гостем. С гордым видом, но разобиженный в душе, он оплатил счет, послал за своими вещами и отбыл на Рю-де-ла-Пэ в отель «Белльвю», где и провел ночь.
Наутро Бервелл познакомился с владельцем, который показался ему добрым малым, и, решив рассматривать вчерашнее происшествие как курьез, поведал о нем подробно и с удовольствием убедился, что имеет дело с сочувственным слушателем.
– Ну-ну, что взять с дурака, – заключил управляющий. – Дайте-ка мне карточку, я расскажу, о чем там говорится.
Но прочитав, он переменился в лице и посуровел.
– Дело нешуточное, – заявил он. – Теперь я понимаю, почему мой коллега отказался вас принимать. К сожалению, месье, я вынужден последовать его примеру.
– Что вы этим хотите сказать?
– Только то, что вы не можете здесь оставаться.
Сказав это, управляющий отвернулся, и охваченный негодованием гость не смог добиться от него объяснения.
– Я этого так не оставлю, – пригрозил Бервелл, окончательно выведенный из себя.
Время близилось к полудню, и ньюйоркец вспомнил, что уговорился встретиться за ланчем со своим бостонским приятелем, который с семьей остановился в «Отель де л’Альма». Погрузившись с багажом в карету, он дал распоряжение кучеру ехать прямо туда, поскольку рассчитывал посоветоваться с соотечественником перед выбором нового жилья. Выслушав его историю, приятель очень возмутился, и это обнадежило Бервелла, так как он знал, что его собеседник долго жил за границей и изучил местные нравы и обычаи.
– Дружище, это какое-то нелепое недоразумение, я поразмыслю, в чем тут дело. А пока распорядись, чтобы выгрузили твой багаж, и оставайся. Здесь по-домашнему уютно, и вместе нам будет веселее. Но прежде разреши мне приготовить для тебя немного «успокоительного питья».
И они занялись коктейлями «Манхэттен», а потом приятель, извинившись, отправился было проведать своих дам, но тут же повернул обратно со словами:
– Давай-ка я посмотрю на эту таинственную карточку, из-за которой разгорелся сыр-бор. – Едва взяв из руки Бервелла карточку, он отшатнулся и воскликнул: – Боже милосердный! Ты что же… да это просто…
Схватившись за голову, приятель внезапно выбежал из комнаты.
Отсутствовал он минут пять и вернулся бледный как полотно.
– Мне очень жаль, – неуверенно произнес он, – но дамы сказали… то есть моя жена… у нее ужасно болит голова. Ланч отменяется, прости.
Сразу осознав, что это всего лишь неуклюжий предлог, и смертельно обидевшись, озадаченный Бервелл встал и молча вышел. Он решил разгадать тайну, чего бы это ему ни стоило. Что же все-таки означают слова на проклятом куске картона?
Наученный горьким опытом, он поостерегся показывать карточку персоналу своего очередного обиталища – маленького уютного отеля по соседству с Гранд-опера[90].
Всю вторую половину дня он не думал ни о чем, кроме карточки, взвешивая в уме, как бы узнать, что на ней написано, и при этом не навлечь на себя новые неприятности. Вечером Бервелл, в надежде встретить таинственную женщину, снова отправился в «Фоли-Бержер», так как еще более прежнего желал выяснить, кто она такая. Ему даже пришло в голову, что она может быть одной из красивых заговорщиц-нигилисток или русских шпионок – вроде тех, о которых он читал в романах. Но ни в тот, ни в последующие три вечера ее в театре не оказалось. Между тем карточка жгла ему карман, как раскаленный уголь. Над ним словно бы висела мрачная туча, и он опасался наткнуться на кого-то из знакомых раньше, чем она развеется. Он купил французско-английский словарь и попытался слово за словом разгадать значение надписи, но не смог. Текст представлялся полной тарабарщиной. Впервые в жизни Бервелл пожалел, что не изучал в колледже французский.
После нескольких безуспешных попыток разгадать эту мучительную тайну или забыть о ней, Бервелл решил, что единственный выход – обратиться в сыскное агентство. Соответственно, он поручил дело агенту Сюрте[91], которого ему рекомендовали как человека толкового и надежного. Они уединились в кабинете для переговоров, и Бервелл показал агенту карточку. Тот по крайней мере не выказал признаков негодования, и это немного успокоило Бервелла. Но что означает надпись, агент не объяснил или не захотел объяснить.
– Будет лучше, – сказал он, – если месье пока останется в неведении. Завтра я буду иметь честь посетить месье у него в отеле, и тогда месье все узнает.
– Речь действительно идет о чем-то серьезном? – спросил несчастный.
– Очень серьезном, – последовал ответ.
Следующие двадцать четыре часа Бервелла терзала тревога. В голове сменяли друг друга самые страшные предположения, и он корил себя за то, что не разорвал злосчастную карточку сразу. Он даже взял ее в руки и приготовился порвать на куски, чтобы покончить с этой историей. Но свойственное янки упрямство взяло верх, и он решил прояснить дело, чего бы это ни стоило.
«В конце концов, – рассудил Бервелл, – нет никакого преступления в том, чтобы подобрать карточку, которую дама уронила на твой столик».
Преступление или нет, но, во всяком случае, назавтра выяснилось, что Бервелла, похоже, подозревают в каком-то серьезном проступке: нанятый им сыщик прибыл в карете с чиновником в полицейском мундире и удивленному американцу было заявлено, что он должен поехать с ними в полицейское управление.
– Зачем? – спросил он.
– Формальность, не более, – заверил сыщик, а на протесты Бервелла ответил человек в мундире:
– Вы лучше делайте, что сказано, месье, ведь так или иначе, но поехать придется.
Спустя час после сурового допроса, в ходе которого другой полицейский чин интересовался возрастом ньюйоркца, местом рождения и проживания, родом занятий и т. д., ошеломленный Бервелл оказался в тюрьме Консьержери[92]. Узнать, почему он здесь и что будет дальше, не было никакой возможности, но до конца дня арестованному удалось передать в американское посольство записку с требованием, чтобы ему, как гражданину Соединенных Штатов, была немедленно предоставлена защита. Прихода столь значительной персоны, как секретарь посольства, пришлось, однако, ждать до вечера. Последовали бурные переговоры, сопровождавшиеся резкими выражениями американца, бешеной жестикуляцией и стремительной речью французских полицейских; секретарь спокойно выслушал обе стороны, почти ничего не говорил и покуривал дорогую сигару.
– Я доложу о вашем деле министру, – сказал он на прощание, – и завтра вам сообщат о результате.
– Но это грубое нарушение моих прав. Вы хотите сказать…
Однако секретарь, не дослушав Бервелла, бросил на него странный подозрительный взгляд и вышел.
Ночь Бервелл провел в камере.
Наутро его снова посетил немногословный секретарь посольства и сообщил, что дело улажено и он будет безотлагательно отпущен на свободу.
– Однако должен сказать, – добавил секретарь, – что мне стоило большого труда этого добиться и свободу вам согласились предоставить лишь на том условии, что вы в течение двадцати четырех часов покинете Францию и никогда и ни под каким видом сюда не вернетесь.
Бервелл бушевал и молил, но это не возымело действия. Секретарь был неумолим и в то же время решительно отказывался пролить хоть какой-то свет на причину столь вопиющей несправедливости.
– Вот ваша карточка. – Он протянул Бервеллу большой конверт с печатью посольства. – Советую вам сжечь ее и никогда больше не возвращаться к этой истории.
Ночью, когда бедняга садился на лондонский поезд, в сердце его пылала злоба на весь французский народ, соединенная с жаждой мести. Он дал телеграмму жене, чтобы та встретила его на станции, и долго спорил с собой, решая, нужно ли сразу выдать ей неприятную правду. Под конец он решил до поры до времени молчать. Однако стоило им увидеть друг друга, как женская интуиция подсказала супруге, что мужа терзает какая-то забота. Бервелл тут же понял, что скрыть от нее свой жгучий секрет невозможно, особенно после того, как она заговорила о поездке по Франции, которая была у них в планах. Об этом путешествии они мечтали годами, и объяснить его отмену каким-то пустячным предлогом не удастся, однако же доступ на землю Франции был для Бервелла закрыт.