истать записи не займет много времени. Вскоре журнал поступлений от дарителей уже лежал перед ним. Памятуя о том, что старик умер больше двадцати лет назад, Гарретт на всякий случай прибавил еще несколько лет и начал просмотр с 1870 года. Интересующая его книга упоминалась только в одной записи: «1875, 14 августа. Talmud: Tractatus Middoth cum comm. R. Nachmanidæ. Amstelod[35], 1707. Даритель: Дж. Рант, д-р богословия, Бретфилд-мэнор».
Согласно географическому указателю, Бретфилд находился в трех милях от маленькой станции на главной железнодорожной линии. В вестибюле Гарретт спросил дежурного, не видел ли тот в адресе на посылке чего-то похожего на «Бретфилд».
– Нет, ничего такого. Хотя, мистер Гарретт, вы мне напомнили: там было… то ли Брадфилд, то ли Бритфильт, но ничего похожего на то, что вы сказали.
Пока все сходится, поздравил себя Гарретт. Теперь расписание. Так, поезд отходит через двадцать минут, до нужного полустанка идет два часа. Один шанс из ста, что ему повезет, но упускать его нельзя! И Гарретт сел в поезд.
Если на пути в город после разговора с миссис Симпсон его одолевало беспокойство, то теперь от роившихся в голове мыслей он чуть с ума не сошел. Допустим, он найдет Элдреда – и что он ему скажет? Что, оказывается, эта книга – библиографическая редкость и ее необходимо вернуть? Ложь, шитая белыми нитками. Или что в ней, по сведениям из надежного источника, содержатся важные рукописные пометки? Разумеется, Элдред предъявит книгу, из которой к тому времени уже вырвет лист с завещанием. Даже если удастся обнаружить место отрыва – скажем, на форзаце, – кто сможет разоблачить Элдреда, когда тот объявит (непременно объявит!), что тоже заметил рваный край и посетовал на варварское обращение с книгой? По всей видимости, погоня не сулила успеха. Единственный же вышеупомянутый шанс заключался в следующем. Книга покинула библиотеку в 10:30, но, возможно, не уехала с ближайшим поездом, который отправился в 11:20. И если повезет, Гарретт одновременно с ней прибудет на станцию и состряпает какую-нибудь историю, чтобы вынудить Элдреда расстаться с нею.
Когда он сошел на платформу, уже вечерело. Как на большинстве сельских полустанков, здесь было неправдоподобно тихо. Гарретт подождал, пока один или два пассажира, сошедших с поезда вместе с ним, удалятся, и спросил у станционного смотрителя, проживает ли где-то в окрестностях мистер Элдред.
– Да, и вроде бы совсем близко отсюда. Кстати, он собирался заехать за посылкой. Один раз сегодня уже приезжал, верно, Боб? – обратился он за подтверждением к носильщику.
– Верно, сэр, и говорил со мной так, будто я виноват, что его посылку не доставили с двухчасовым. Ну вот, теперь она у меня. – Носильщик приподнял прямоугольный пакет, взглянув на который Гарретт уверился: в нем заключено то самое, что в настоящее время занимало все его мысли. – Бретфилд, сэр? Знаю… отсюда всего мили три. А напрямик, через вон те три поля, еще на полмили короче. Смотрите-ка: никак мистер Элдред пожаловал!
К домику смотрителя подкатила одноколка, в которой сидели двое; одного из них Гарретт, оглянувшись (он успел пересечь небольшой станционный двор), сразу узнал. Тот факт, что Элдред сам правил лошадью, был на руку Гарретту: навряд ли хозяин тут же, на глазах у слуги, вскроет посылку. Однако Элдред наверняка постарается как можно быстрее добраться до дому, и, если Гарретт не настигнет его там в первые минуты после возвращения, пиши пропало! Значит, надо поторапливаться. И Гарретт побежал вперед. Путь напрямик лежал вдоль одной стороны условного треугольника, тогда как повозке нужно было проехать по двум сторонам; к тому же она несколько задержалась на станции, и Гарретт услыхал приближавшийся грохот колес, находясь уже на третьем из трех полей. Как ни ускорял он свой бег, повозка двигалась явно быстрее, и это приводило его в отчаяние. При такой разнице в скорости его опередят минут на десять, а десяти минут Элдреду с лихвой хватит, чтобы осуществить свою бесчестную затею.
И тут удача улыбнулась Гарретту. В неподвижной вечерней тишине слышен был каждый звук. Но никогда еще никакой звук не радовал его больше, чем тот, который он внезапно услыхал тогда, – звук замедлившей ход и остановившейся повозки. Ездоки обменялись короткими фразами, и копыта вновь застучали. Гарретт в волнении притаился возле перелаза и увидел, как мимо проехала одноколка – со слугой, но без Элдреда! Тот остался позади и дальше пошел пешком. Из-за высокой живой изгороди у перелаза на дорогу Гарретт наблюдал за его сухопарой фигурой. Вскоре Элдред поравнялся с ним, на ходу роясь в карманах (посылка торчала у него под мышкой), миновал перелаз… И вдруг у него из кармана что-то выпало в траву на обочине, почти бесшумно – Элдред ничего не заметил. Немного выждав, Гарретт вылез на дорогу и поднял… коробок спичек. Элдред стремительно шел вперед, нелепо взмахивая руками; о назначении этих резких, торопливых движений догадаться было сложно – мешала тень от нависших над дорогой деревьев. Однако, пока Гарретт крадучись преследовал его, стали появляться подсказки: тут обрывок бечевки, там клочок упаковочной бумаги – все то, что застряло в изгороди, не перелетев через нее, как рассчитывал Элдред.
Теперь Элдред шел намного медленнее. Насколько можно было разглядеть в потемках, он раскрыл книгу и начал листать страницы. Потом остановился, очевидно испытывая затруднения из-за недостатка света. Гарретт проскользнул в открытые ворота, но продолжал следить за мошенником. Подозрительно оглядевшись по сторонам, Элдред сел на ствол поваленного дерева у дороги и поднял раскрытую книгу к самым глазам. Внезапно он опустил ее на колени, все в том же раскрытом виде, и пошарил в карманах. Очевидно, поиски не дали результата и лишь привели его в раздражение. «Ага, дружок, сейчас тебе очень пригодились бы твои спички», – злорадно подумал Гарретт. Наконец Элдред приподнял книжный лист и потихоньку начал его вырывать. И тут случилось невероятное. Сперва на белый лист бумаги как будто упало и соскользнуло вниз что-то черное. Элдред вздрогнул и медленно обернулся, не ведая, что у него за спиной из тени поваленного дерева возникла темная форма небольшого размера, но с двумя простертыми вперед руками, словно бы обнимавшими неясную, густо-черную массу. Элдред уткнулся в нее лицом и по самую шею погрузился в загадочный сгусток тьмы. Несколько мгновений он яростно дергал руками и ногами, хотя не издал ни единого звука; потом замер. Рядом с ним никого не было. Элдред навзничь рухнул в траву позади древесного ствола. Книга отлетела на дорогу. Под впечатлением от чудовищной борьбы с таинственной силой Гарретт позабыл про свой праведный гнев и кинулся к жертве с криком «Помогите!». К его огромному облегчению, с такими же криками ему на подмогу поспешил работник, возвращавшийся с поля на противоположной стороне дороги. Вдвоем они приподняли Элдреда за плечи, но их усилия ни к чему не привели: тот был безнадежно мертв.
– Бедняга! – вздохнул Гарретт, когда они осторожно уложили его на землю. – Что приключилось с ним, как вы думаете?
– Я был всего в паре сотен ярдов, – ответил работник, – когда увидел, что сквайр Элдред сидит и читает книгу. Я бы сказал, у него случился припадок, иначе с чего бы он вдруг почернел лицом!
– Да, верно, – согласился Гарретт. – Вы никого не заметили рядом с ним? Не мог кто-то напасть на него?
– Нет, точно нет, не растворился же этот кто-то! Мы бы увидели его – не вы, так я.
– Вот и я так думаю. Что ж, надо сходить за помощью, вызвать доктора, сообщить в полицию… и, пожалуй, мне стоит передать им эту книгу на время разбирательства.
Для следствия случай был самоочевидным – как и то, что Гарретту придется задержаться в Бретфилде для дачи показаний. Медицинская экспертиза установила наличие мелких черных частиц на лице и во рту покойного, однако смерть наступила не от асфиксии, а от сердечного приступа, вызванного внезапным волнением. К делу приобщили злосчастную книгу – солидный том ин-кварто с текстом на иврите: явно не то издание, которое могло бы чересчур взволновать даже самого восприимчивого читателя.
– Мистер Гарретт, вы говорите, что покойный джентльмен за несколько секунд до приступа пытался, как вам показалось, вырвать лист из этой книги?
– Да, скорее всего форзацный.
– Действительно, правый форзац наполовину оторван. Тут от руки что-то написано на иврите. Не взглянете?
– Три имени написаны по-английски, сэр, как и дата. А ивритом я, к сожалению, не владею.
– Благодарю. Имена, судя по их расположению, напоминают подписи: Джон Рант, Уолтер Гибсон и Джеймс Фрост. Дата: двадцатое июля одна тысяча восемьсот семьдесят пятого года. Кто из присутствующих знает кого-нибудь из вышеперечисленных?
Находившийся в комнате настоятель местной церкви заявил, что фамилию Рант носил дядя покойного и что после дядиной смерти племянник унаследовал его состояние.
Когда священнослужителю показали запись в книге, он озадаченно покачал головой.
– Это совсем не тот иврит, которому меня обучали.
– Но иврит тем не менее, вы уверены?
– Что? Да… полагаю… Нет, сэр, простите, вы совершенно правы!.. То есть ваше сомнение вполне обоснованно. Разумеется, это… никакой не иврит. Это английский – и это завещание.
Через несколько минут все убедились, что перед ними и впрямь завещание доктора богословия Джона Ранта и что, согласно воле покойного, все его имущество должна была унаследовать миссис Мэри Симпсон. Стоит ли говорить, что, обнаружив сей документ, мистер Элдред, завладевший наследством дяди, мог прийти в болезненное возбуждение. Касательно надорванного форзаца коронер высказался в том духе, что любые предположения на этот счет бесполезны, ибо их невозможно ни доказать, ни опровергнуть.
Трактат Миддот коронер забрал для дальнейшего исследования. Мистер Гарретт в частном порядке изложил ему историю, связанную с этой книгой, и всю цепь событий, о которых он знал или догадывался.