Он вдруг расхохотался. Крыша часовни была сводчатая, и эхо оказалось на удивление громким и продолжительным, все вокруг буквально содрогнулось от него. Смех прекратился, а эхо не смолкало. Смеялся кто-то еще. Но где? И кто? Кроме нас, в часовне никого не было.
Смех все длился и длился, и мы в ужасе уставились друг на друга. Яркий свет люстры тускнел, сгущалась темнота, и в темноте собиралась какая-то адская смертоносная сила. В полумраке я увидел слегка колеблющееся в воздухе, словно на сквозняке, смеющееся лицо Хораса Элтона. Фрэнсис тоже его увидел.
– Борись с ним! Дай отпор! – закричал он, показывая пальцем. – Оскверни все, что здесь было освящено! Боже, чувствуешь запах благовоний и порока?
Мы порвали фотографии и разбили столик, на котором они стояли. Мы сорвали алтарную завесу, плюнули на проклятый стол и стали раскачивать его, пока он не перевернулся и мраморная столешница не треснула пополам. Мы выбросили из ниш статуи, и они с грохотом упали на мощеный пол. Затем, в ужасе от собственного иконоборческого пыла, остановились. Смех утих, и лица Хораса Элтона больше не было видно. Мы покинули часовню и задвинули скрывающую ее стенную панель.
Фрэнсис лег спать в моей комнате, и мы долго разговаривали, обсуждая планы на следующий день. Круша все в часовне, мы не тронули картину над алтарем, но теперь она стала частью нашего замысла. Потом мы уснули, и ночь прошла без происшествий. По крайней мере, мы испортили то, что было освящено для нечестивого использования, а это уже что-то да значило. Но предстояла еще худшая часть работы – с неопределенным исходом.
К вечеру на ужин явился Бэртон, и напротив его стула на стене висела картина из часовни. Он поначалу ее не заметил, поскольку в комнате было довольно темно, хотя еще не требовалось искусственное освещение. Он был весел и оживлен, как обычно, рассказывал интересно и остроумно и спрашивал, когда же вернется его друг Дики. Под конец ужина включили свет, и тут он увидел картину. Я наблюдал за ним и видел, как у него на лице выступил пот, оно на миг приобрело землистый оттенок. Потом он собрался с духом.
– Какая странная картина, – сказал он. – Она раньше тут висела? Уверен, что нет.
– Верно, она из комнаты наверху, – сказал Фрэнсис. – А Дики? Не знаю точно, когда он вернется. Мы нашли его дневник и теперь должны поговорить об этом.
– Дневник Дики? В самом деле?
Бэртон облизал губы.
Думаю, он догадался, что дело плохо, и я представил себе человека, ожидающего повешения в камере, за дверями которой находится стража. Он сел, поставив локоть на стол и подперев голову. Тут вошел слуга, он принес кофе и удалился.
– Дневник Дики, – тихо сказал Фрэнсис. – Там фигурирует ваше имя. И имя моего дяди. Дики видел его не раз. Но, разумеется, вам это известно.
Бэртон осушил бокал бренди.
– Вы что, рассказываете мне историю с привидениями? Продолжайте, продолжайте.
– Да, отчасти это история с привидениями, но не только. Мой дядя – или, если хотите, его призрак – рассказал ему кое-что и велел хранить в тайне ото всех, кроме вас. А вы рассказали ему еще больше и сказали, что однажды, скоро, он пойдет с вами на молитву. Где это должно было состояться? В комнате прямо над нами?
Бренди на миг придало обреченному храбрости.
– Наглая ложь, мистер Элтон. У мальчика развращенный ум. Он рассказывал мне такое, о чем ни один мальчик его возраста не должен знать, хихикал и смеялся при этом. Возможно, мне следовало сказать его матери.
– Теперь поздно думать об этом, – сказал Фрэнсис. – Дневник, о котором я говорю, завтра в десять утра будет в руках полиции. Они также осмотрят комнату наверху, где вы имели обыкновение проводить черную мессу.
Бэртон подался вперед.
– Нет, нет, не делайте этого! Прошу, умоляю вас! Я расскажу вам все, ничего не скрою. Моя жизнь была сплошным богохульством. Но я прошу прощения, я раскаиваюсь. Отныне я отрекаюсь от всех этих мерзостей во имя Господа Всемогущего.
– Слишком поздно, – сказал Фрэнсис.
И тогда начался ужас, который до сих пор преследует меня. Несчастный откинулся на спинку стула, с его лба на белую рубашку упал длинный серый червь и остался там лежать и извиваться. В тот миг наверху послышался удар колокола, и Бэртон вскочил на ноги.
– Нет! – снова закричал он. – Я отказываюсь от всего, что сказал. Я ни в чем не раскаиваюсь. Мой Господь ждет меня в своем святилище. Я должен спешить и смиренно исповедаться перед ним.
Движением крадущегося животного он выскользнул из комнаты, и мы услышали быстрые шаги вверх по лестнице.
– Видел? – прошептал я. – И что же нам делать? Он вообще в своем уме?
– Теперь это уже не наше дело, – сказал Фрэнсис.
Наверху послышался стук, будто кто-то упал, и, не говоря ни слова, мы бросились в спальню Фрэнсиса. Дверь шкафа с облачениями была открыта, что-то лежало на полу. Панель была отодвинута, но внутри царила темнота. В ужасе перед тем, что нам предстояло увидеть, я нащупал выключатель и включил свет.
Колокол, который мы слышали несколько минут назад, все еще тихо покачивался, но теперь молчал. Бэртон, в расшитой золотом ризе, лежал перед перевернутым алтарем, лицо его исказили судороги. Потом это прекратилось, он издал предсмертный хрип, и рот его раскрылся. Огромные мухи, целые полчища, появились словно ниоткуда и сели на мертвое тело.
Элджернон Блэквуд
Вход и выход
Перевод Е. Пучковой
У окна загородного особняка стояли трое: старый физик, девушка и ее жених – молодой англиканский священник. Шторы еще не были задернуты. На фоне бледного вечернего февральского неба четкой графикой темнел сосновый бор. Свежевыпавший снег покрывал пушистым ковром лужайку и холм. Ярко светила большая луна.
– Да, именно там, в тенистой роще, – задумчиво сказал физик, – точно в такой же день, тринадцатого февраля, пятьдесят лет назад исчез человек. Исчез загадочным, невероятным образом, в одно мгновение оказавшись в сфере невидимого, будто какая-то неведомая сила перенесла его в другое место. Не правда ли, этот лес навевает мысли о сверхъестественном?
Его слова вызвали смех, прозвучавший диссонансом странному вдохновению самой речи.
– Пожалуйста, расскажите, – прошептала охваченная любопытством девушка. – Мы умеем хранить тайны.
Однако в вопросительном взгляде, который она бросила на своего жениха, как бы ища защиты, чувствовалась смутная тревога. Выражение лица англиканского священника было серьезным и необычайно увлеченным. Он внимательно слушал.
– Как будто в природе, – продолжал физик, – таятся тут и там некие вакуумы, дыры в пространстве, находящиеся под углом к трем известным нам измерениям. – Его ум всегда был склонен к подобному теоретизированию, временами даже чрезмерно. Казалось, он разговаривает сам с собой. – Это «высшее пространство», проникнув в которое человек может незаметно исчезнуть, это «новое измерение», как назвали бы его Бойль, Гаусс, Хинтон и другие ученые мужи, вы, с вашим уклоном в мистику, – заметил он, посмотрев на молодого священника, – сочли бы духовным изменением в состоянии, переходом в область, где не существуют пространство и время и где возможны любые измерения, поскольку все они едины.
– Ну пожалуйста, расскажите, – снова стала умолять девушка, не понимавшая этих мудреных рассуждений. – Хотя я сомневаюсь, что Артуру следует слушать вашу историю. Он слишком сильно интересуется подобными темными материями! – Неуверенно улыбаясь, она прильнула к жениху, словно пытаясь своим телом оградить его душу.
– Хорошо, я расскажу вам, что помню о том сверхъестественном случае, – согласился физик. – Но только вкратце, ведь мне тогда было всего десять лет. Тот вечер очень напоминал сегодняшний – такой же холодный и прозрачный, и снег так же искрился в лунном свете. Люди и раньше говорили отцу, что слышали в роще непонятный звук – то ли плач, то ли стенания. Отец не придавал этому значения, пока тот же звук не напугал мою сестру. Тогда он послал конюха посмотреть, в чем дело. Хотя ночь была светлая, конюх взял с собой фонарь. Мы наблюдали за ним отсюда, из этого самого окна. Вскоре его фигура затерялась среди деревьев, а желтый свет перестал дрожать и раскачиваться, как если бы фонарь поставили на землю. Никакого движения. Мы ждали полчаса, потом отец, заинтригованный и взволнованный – таким его образ запечатлелся в моей памяти, – чуть ли не выбежал из комнаты, и я, испуганный, бросился за ним. Мы шли по следам, но около фонаря следы прерывались, и расстояние между двумя последними никак не соответствовало нормальному человеческому шагу – оно было поистине огромным. На снегу вокруг – ни одного следа, а человек исчез. Потом мы слышали, как он звал на помощь: его голос звучал вверху, внизу, за нами, доносился сразу со всех сторон и ниоткуда. Мы кричали в ответ, но тщетно. Возгласы конюха становились все тише и тише, как будто раздавались с очень большого расстояния, пока наконец не затихли совсем.
– И что было дальше? – в один голос спросили оба слушателя.
– Он не вернулся – с того дня его никто не видел. Но спустя недели, даже месяцы люди все еще слышали в лесу мольбы о помощи. Потом и это прекратилось, – по крайней мере, насколько я знаю, – закончил свой рассказ старый физик, тяжело вздохнув. – Вот и все, если вкратце.
Девушке история не понравилась, поскольку в устах старика невероятное происшествие казалось абсолютно реальным – так убедительно он говорил. Это одновременно и раздражало и пугало ее.
– Смотрите, вот и остальные возвращаются! – воскликнула она с оттенком облегчения, указывая на группу людей, пробиравшихся между соснами по свежему снегу. – Теперь можно и чаю попить. – И она ушла в другой конец комнаты, чтобы заняться подносом.
Слуга начал закрывать ставни. А молодой священник продолжил заинтересованный разговор с хозяином, понизив голос так, что его невесте почти ничего не было слышно. До нее долетали только обрывки фраз, вызывавшие сильное беспокойство, причину которого она осознала не сразу.