«Материя, как известно, проницаема, – говорил ее жених, – и два объекта могут существовать в одном и том же месте в одно и то же время. Однако странно, что нельзя видеть, но можно слышать, что воздушные волны доносят голос, но эфирные волны не передают изображения».
Потом ее слух уловил слова старика:
«Как будто некие части Природы – да, именно так – требуют перемены, места, где сверхъестественные силы выступают из земли, словно из живого существа с различными органами. Такие места – это острова, вершины гор, сосновые леса, особенно – одиноко стоящие сосны. Вам, должно быть, известны не поддающиеся объяснению последствия возделывания девственной почвы и, конечно, теория о том, что земля на самом деле жив…»
Что он сказал дальше, девушка не разобрала, и к разговору ее вновь вернул голос священника:
«Настроение ума тоже помогает силам этих мест. Так же, как и настроение, навеянное музыкой, некоторыми литургиями мессы, экстазом…»
– Послушайте, хватит философствовать! – прервала их беседу женщина, вернувшаяся с прогулки вместе с другими гостями. Дом сразу наполнился оживленным гомоном, сосновым духом и ароматом открытых равнин. – А знаете, в вашем лесу, похоже, действительно водятся привидения, мы слышали такой странный звук! Будто кто-то стонал или плакал. Цезарь завыл и понесся неизвестно куда как ошпаренный, а Гарри отказался пойти посмотреть, в чем дело. Он всерьез испугался!
Все засмеялись.
– Да ладно, этот звук больше напоминал вопли зайца, попавшего в капкан, чем голос человека, – оправдывался Гарри. Здоровый румянец уже успел скрыть его вызванную испугом бледность. – Я слишком хотел горячего чаю, чтобы беспокоиться о каком-то старом зайце.
Через некоторое время после чаепития невеста священника обнаружила, что ее жених исчез. Сложных умозаключений не понадобилось, чтобы понять, что произошло. Она кинулась к окну кабинета хозяина дома и рывком раздвинула шторы. По снегу двигалась одинокая фигура, озаренная яркой луной. Человек нес фонарь, желтый свет которого сразу бросался в глаза на фоне серебристого сияния.
– Ради бога, быстрее, – закричала девушка. От ужаса ее лицо стало белее снега. – Быстрее, или мы опоздаем. Артур просто помешан на подобных вещах. О, я должна была знать, должна была догадаться. Это та самая ночь. Господи, как мне страшно!
Пока физик нашел свое пальто и вслед за девушкой выскользнул из дома через заднюю дверь, свет фонаря уже маячил вблизи леса. Царила ледяная тишина, было очень холодно. Они бежали, не переводя дыхания, по следам. Вскоре направление шагов изменилось, и глубокие в мягком снегу отпечатки человеческих ног стали четко различимыми. Вокруг раздавался жалобный шепот ветвей – сосны плачут, даже когда нет ветра.
– Не отходите от меня, – сурово сказал физик.
Он уже заметил лежавший на снегу фонарь. Священника нигде не было видно.
– Смотрите, тут следы обрываются, – прошептал физик, нагнувшись, когда они подошли к фонарю.
Цепочка следов, до этого прямая, странно отклонилась. Внезапно девушка схватила старика за руку – последний шаг был невероятно длинным, почти бесконечным.
– Как будто беднягу подтолкнули сзади, – пробормотал старик, слишком тихо, чтобы спутница услышала его. – Или унесло вперед – как мощным потоком воды.
С неожиданной для человека его возраста силой он пресек отчаянную попытку девушки рвануться туда, где исчез ее жених. Вцепившись в него, она вдруг заголосила – жутко, безысходно.
– Вот! Это голос Артура! Слышите? – всхлипнула она, немного успокоившись.
Они застыли и прислушались. Тайна, превосходившая обычные тайны ночи, окутала их сердца – тайна, бóльшая, чем жизнь или смерть, тайна, которую только трепет и ужас могут извлечь из глубин души.
Футах в пятидесяти от них из леса раздался тихий плачущий голос – то ли стенающий, то ли поющий. «Помогите! Помогите! – взывал он в безмолвии ночи. – Ради любви Господней, молитесь за меня!»
В ответ меланхолично зашумели сосны. А потом в вышине опять зазвучал плачущий голос, и снова – уже впереди, затем – позади. Он шел отовсюду, становясь все слабее и слабее, угасая в отдалении, и это вселяло страх…
Однако, кроме старика и девушки, в роще никого не было – лишь ветер нарушал покой леса своим дыханием. Не было и ничьих следов на безупречно белом снежном ковре. Лунный свет отбрасывал чернильные тени, холод пронизывал до костей, ночь, оглашаемая потусторонними криками, наполнилась смертельным ужасом.
– Но зачем молиться? – вопрошала девушка, не в силах сдержать рыдания. – Зачем молиться? Надо что-то делать – делать!.. – Как обезумевшая, она в панике металась кругами, периодически падая на снег, пока не увидела, что старик преклонил колена и молится, воздев очи к темным небесам.
– Только сила молитвы, мысли и желания помочь способна извлечь его оттуда, где он пребывает, – сказал старик девушке, ненадолго прервав молитву.
Спустя мгновение уже оба стояли на коленях, в снегу, молясь, похоже, о собственных душах…
Нетрудно представить, какие меры по розыску были предприняты – никто не остался в стороне: пропавшего священника искали друзья, полиция, газеты, практически вся страна…
Но самое интересное в этом странном путешествии в «высшее пространство» случилось в конце – по крайней мере, как можно судить, исходя из имеющейся на данный момент информации.
Через три недели, когда уже вовсю ревели мартовские ветры, маленькая темная фигура, едва передвигая ноги, пересекла поле, направляясь к дому старого физика. В худом, бледном как привидение, потрепанном и ужасно истощенном человеке не сразу можно было узнать молодого англиканского священника. Но от его лица и из его глаз струилось изумительное сияние – столь великолепное, какого никто доселе не видел… Возможно, потеря памяти была реальной, а может, нет – доподлинно об этом ничего не известно, тем более его девушке, которую возвращение жениха вырвало из объятий приближающейся смерти. Во всяком случае, что бы с ним ни происходило во время его невероятного исчезновения, он сохранил все в тайне.
– Никогда не спрашивай меня о случившемся, – говорил он своей возлюбленной, повторив то же самое даже после полного выздоровления. – Я не смогу рассказать. Нет языка, способного это передать. Я все время был рядом с тобой… но еще и в другом месте…
Видение
Перевод Н. Роговской
Мягкие перышки сумерек неслышно проникали сквозь осеннюю листву, когда мы случайно наткнулись на придорожный трактир, не отмеченный на нашей крупномасштабной карте. Очень своевременно, надо сказать: мой приятель Дюкоммен явно выбился из сил. Несвойственная его миролюбивой натуре раздражительность слегка омрачила последние часы нашего совместного пути, и я почувствовал, что мы приблизились к той черте, которая отделяет неудачу от полного фиаско. Немногим раньше я сообщил ему:
– До постоялого двора, где мы с тобой собирались заночевать, осталось пять миль, но мы скоро одолеем их, если пойдем без остановок.
Он взвыл:
– Нет, не могу, я выдохся! – И грузно сел на обломок старой стены, требуя передышки.
Меж тем сумерки сгущались, ветер нес холод и сырость с болот, протянувшихся слева от нас. Я понимал, что за ворчливым тоном моего спутника, помимо обычной усталости, скрывалось и кое-что другое, накопившееся за эти дни. Наш поход складывался не вполне так, как ожидалось: расстояния всегда оказывались больше, чем мы предполагали; гостиницы были все как на подбор – одинаково дрянные; люди угрюмы и негостеприимны; и даже погода ополчилась на нас.
Нам обоим не повезло, но Дюкоммен был вдвойне разочарован, и я ему очень сочувствовал. Дело в том, что во времена оны его предки владели в этих краях всем и вся – назовите их магнатами, лордами, вельможами, как вам больше нравится. Дюкоммен давно мечтал побывать здесь и втайне, в своей фантазии, рисовал себе благостные картины, на которых ему по праву рождения каким-то чудодейственным образом возвращалось былое величие славной фамилии. Ныне безвестный страховой агент, он ни на день не забывал о своей древней, овеянной легендами родословной и назубок знал историю семьи в период ее наивысшего расцвета. Путешествие по бывшим фамильным угодьям он готовил тщательно, смакуя каждый шаг, и вот на тебе – никакого почтения со стороны местных жителей, только грубость и хамство, вдребезги разбившие прекрасную грезу. А он так лелеял ее, так ждал этой встречи с прошлым! Чаша его терпения переполнилась. Постоялый двор, куда мы рассчитывали попасть еще засветло, был устроен, по его гипотезе (согласно полуистлевшим архивным записям), в сохранившейся части того самого фамильного замка, или шато, где его благородное семейство некогда жило в довольстве и роскоши. С каким восторгом стремился он туда в своих мечтах!..
Вот там-то, на дороге, сходив в одиночку разведать, что да как в ближайшем окружении, я и сообщил Дюкоммену о своем нечаянном открытии. Теперь можно было не спешить и расположиться на ночлег всего в полумиле от груды камней, сидя на которых он едва не уснул. К доброй новости мой приятель отнесся скептически: обещанные полмили наверняка удлинятся, а ночевать придется в каком-нибудь грязном вертепе.
– Очередное разбойничье гнездо, где тебя оберут до нитки да тебе же еще и нагрубят! – криво усмехнулся он. – В любом случае это не то место, куда мы хотели попасть.
Он молча поплелся за мной и с сомнением глянул на покосившуюся, увитую плющом придорожную развалюху, однако прибавил шагу и вошел вперед меня, думая только о том, как поскорее дать отдых ногам и не утруждать себя торгом с трактирщиком, чтобы не портить себе настроение.
Однако нас ждал сюрприз – место оказалось просто дивное! В относительно просторном холле жарко горел торф в камине, хозяин и хозяйка были приветливы и улыбчивы, их старомодная, полная достоинства обходительность делала всякий торг немыслимым, и через десять минут мы уже чувствовали себя как дома, словно приехали в усадьбу, где нас давно ждут.