почувствовал бесконечность пустых коридоров, необъятность парадных залов, высоту потолков, вместительность элегантных гостиных и мало-помалу совершенно растворился в этом великолепном чертоге, величаво раскинувшемся посреди ночи.
У меня возникло желание – скорее импульс к действию, нежели просто идея, – выйти наружу и убедиться. В чем, собственно, убедиться, спрашивал я себя, пока ощупью, страшась зажечь свечу, пробирался к окну. И ответ пришел, суровый и краткий, словно в пояснении не было нужды: «Застигнуть их на лужайке».
Загадочная фраза имела смысл, я знал это, ибо вместе с домом изменилось и все его окружение. Отдернув занавеску, я выглянул в окно на лужайку (где несколько часов назад пролегала довольно пустынная, ничем не примечательная проселочная дорога) и на обширный сад позади нее, переходящий в парк (где прежде не было ничего, кроме унылых, полузаброшенных полей).
Сквозь ночной туман слабо пробивался лунный свет, и мой взгляд всюду находил подтверждение неимоверному росту ввысь и вширь, о котором я говорил: слева смутно вырисовывалась каменная громада, по всей видимости крыло здания, а прямо подо мной из стены выступал балкон, частично заслонявший вид на садовые дорожки и клумбы. Еще я разглядел в отраженном от воды лунном сиянии широкую и плавную излучину реки, окаймлявшую лужайку, с купами ракит по берегам… Благодаря гигантскому расширению здесь даже появилась река! Пока я в изумлении обозревал изменившийся пейзаж, пытаясь извлечь из разгула иллюзии хотя бы один-единственный факт, способный что-то мне объяснить, небольшое деревце на лужайке под моим окном сдвинулось с места, чуть приблизилось – и я понял, что это человеческая фигура. Мало того, я узнал ее! Закутанная в какие-то длинные свободные одежды, внизу стояла хозяйская дочка, без сомнения поджидая кого-то. Кого – тут же выяснилось, поскольку из тени от дома выступила другая фигура, мужская, показавшаяся мне знакомой и незнакомой одновременно. Девушка скользнула в объятия мужчины. В конюшне заржали кони, и влюбленная пара мгновенно и беззвучно, словно два бесплотных призрака, исчезла в тумане. Через три минуты я услышал хруст гравия под копытами, который быстро затих в ночи.
И тут со мной приключилось нечто плохо поддающееся анализу, как будто та часть меня, которая до этой минуты пребывала в забытьи и оцепенении, внезапно встрепенулась, избавившись от наркотического дурмана. Гнев, отвращение, протест поднялись во мне – бурная волна негодования, оттого что со мной сыграли какую-то злую шутку. Повинуясь внутреннему порыву – думать и рассуждать было некогда, – я выбежал на лестничную площадку, теперь до неузнаваемости широкую и нарядную, и без стука ворвался в спальню приятеля. Постель была пуста, простыни даже не примяты. Мебель в беспорядке, одежда разбросана по полу – словом, налицо все признаки поспешного бегства. Разумеется, Дюкоммена в комнате не оказалось.
Что было дальше, я толком не знаю, помню только, как сновал туда-сюда между его и моей спальнями, метался в потемках, точно очумелый, рискуя расшибить себе лоб, стукаясь о стены, шкафы, обо все подряд, – пока тьма не поглотила мой разум, опустив перед ним плотную завесу, не пропускавшую ни света, ни воздуха… и я очнулся на пустынной дороге. Надо мной возвышался мой друг, в вечерних сумерках казавшийся мне великаном, немного позади остался обломок древней стены, на котором он сидел, пока я делал осмотр местности. Всходила луна, с болот тянуло холодом и сыростью, и он сердито орал мне в ухо:
– Я тебя заждался, думал, ты уже не вернешься! Но я теперь отдохнул. Давай поспешим, нам еще надо пройти эти чертовы пять миль до ночлега.
Мы пошли вперед таким скорым шагом, что за час с небольшим добрались до места, не встретив по дороге никаких признаков жилища или иного строения. На сей раз я помалкивал, тишину нарушал Дюкоммен, но лишь для того, чтобы осыпáть проклятиями этот унылый, богом забытый край и удивляться, каким ветром занесло его пращуров в этакую глушь. Когда же мы наконец расположились в трактире, который, согласно его теории, представлял собой осколок прежнего родового имения, он весь остаток вечера просидел над картами и архивными документами и в итоге вынужден был признать, что ошибся в расчетах.
– Судя по всему, наш фамильный дом стоял на дороге, по которой мы пришли сюда, так что это место осталось где-то позади. А река, видишь, – он ткнул пальцем в старый! замызганный рисунок с планом поместья, – с тех пор изменила свое русло. Старое было намного ближе к замку и огибало садовую лужайку. – Он снова потыкал в план пальцем: ни дать ни взять дотошный клерк… и только.
Заповедный вид
Название рассказа, «Ancient Lights», означает норму английского общего права, согласно которой собственник здания может требовать, чтобы соседние постройки не затеняли его окон и не нарушали вид из них, при условии, что этот вид существует достаточно долго, а именно не менее 20 лет.
Перевод Л. Бриловой
От деревни Саутуотер, где он сошел с поезда, дорога вела строго на запад. Это он знал точно, во всем же остальном полагался на удачу, поскольку был одним из тех прирожденных путешественников, кто не любит спрашивать встречных. Он полагался на свой инстинкт, и, как правило, тот его не обманывал. «Около мили по песчаной дороге на запад, потом справа будет перелаз, и через поле. Увидите впереди красный дом». Он еще раз просмотрел инструкцию на почтовой карточке и заново попытался расшифровать зачеркнутую фразу, но без толку. Ее вымарали так надежно, что не разберешь ни слова. Вычеркнутые слова в письме всегда возбуждают любопытство. Ему было интересно, на что же корреспондент не пожалел усилий.
День был неспокойный, душераздирающе выл ветер с моря, по ту сторону Сассекской пустоши. Через просветы голубого неба пробегали тяжелые, громоздящиеся друг на друга облака. Вдали, на самом горизонте, виднелась похожая на волну гряда холмов Даунза. Чанктонбери Ринг возвышался на ее гребне – словно скрытое за горизонтом судно на штормовых парусах. Он снял шляпу и, с наслаждением вдыхая свежий воздух, проворно зашагал вперед. Вокруг было пусто: ни всадников, ни велосипедов, ни машин, ни даже тележек торговцев или хотя бы пешехода. Но спрашивать дорогу он так или иначе не собирался. Быстро ступая по дороге, он старался не пропустить перелаз, меж тем как ветер трепал его плащ, поднимая полы до лица, и задергивал рябью голубые лужи на желтом грунте. Листва деревьев под штормовыми порывами показывала свою белесую изнанку, папоротник и высокая свежая трава гнулись к земле. Жизнь повсюду радостно бурлила и кипела. А для клерка кройдонской землемерной конторы, только что вышедшего из офиса, этот день был равноценен отпуску на море.
Перед ним маячили захватывающие приключения, природа звала, и сердце откликалось. Зонтик с серебряным кольцом превратился в меч, коричневые ботинки – в сапоги со шпорами. Ну где же, наконец, заколдованный замок и принцесса с золотыми волосами? Его лошадь…
Внезапно появившийся в поле зрения перелаз прервал приключение в самом начале. И вот он снова пленник скучной повседневной одежды. Он всего лишь клерк из землемерной конторы, средних лет, с жалованьем три фунта в неделю, направляется из Кройдона, чтобы оценить предложенные клиентом вырубки в лесу, поскольку тому захотелось улучшить вид из окна столовой. По ту сторону поля, примерно на расстоянии мили, блестели на солнце окна красного дома. Задержавшись немного на перелазе, чтобы перевести дыхание, он заметил справа рощу из дубов и грабов. «Ага, – сказал он себе, – значит, это тот самый лесок, который он хочет вырубить, чтобы не портил вид из окна? Надо взглянуть». При входе, конечно, имелась предупреждающая табличка, но тропинка за ней так и манила к себе. «Я не нарушитель, – успокоил он себя, – я делаю свою работу». Он неуклюже перелез через калитку и углубился в рощу. Небольшая петля – и он снова выйдет к полю.
Однако стоило ему ступить под сень деревьев, как вой ветра затих, наступила полная тишина. Солнце лишь в отдельных местах пробивалось сквозь плотные заросли. Воздух давил. Вытерев лоб, он надел зеленую фетровую шляпу, но ее тут же сбило низко растущим суком, а когда он наклонился, его хлестнула по лицу гибкая ветка. По обеим сторонам тропинки росли цветы; тут и там мелькали поляны; в сырых уголках курчавились папоротники, в ноздри бил пряный аромат земли и листьев. Стало прохладнее. «Что за прелестная рощица», – подумалось ему, когда он свернул на зеленую полянку, усыпанную солнечными бликами, похожими на серебряные крылышки. Как они порхали и кружили в танце! Он вставил себе в петлицу синий цветок. Пока он поднимался, шляпу снова задел дубовый сук, и она сдвинулась ему на глаза. В этот раз он не поправил ее, а продолжил шагать с непокрытой головой, размахивая зонтиком и громко насвистывая на ходу. Но среди стоящих стеной деревьев свистеть скоро расхотелось, веселья и хорошего настроения поубавилось. Сам того не заметив, он стал ступать осторожно, с опаской. Тишина леса была такой странной…
В папоротниках и листве что-то прошелестело, и впереди, в десятке ярдов, поперек тропинки метнулась тень. На миг тварь застыла, склонила, косясь на него, голову, а затем стремительно нырнула в подлесок. Он дернулся, испугавшись как ребенок, но тут же рассмеялся: да это фазан, было бы чего бояться. Издалека, с дороги, послышалось громыхание колес, и он не понял, почему эти звуки показались ему такими приятными. «Торговец с тележкой», – сказал он себе и тут понял, что где-то свернул и идет не в том направлении. Дорога должна находиться за спиной, а не впереди.
Он поспешно свернул направо, где виднелась среди зелени еще одна узкая просека. «Верно-верно, мне надо туда: похоже, деревья сбили меня с толку». И вдруг прямо перед ним возникла калитка, через которую он вначале перелез. Он описал круг. Это было настолько удивительно, что даже сделалось неприятно. На калитку опирался, похлестывая себя по ногам хворостиной, мужчина в темно-зеленом, похожий на егеря.