Он немного поболтал с пареньком о том о сем, потом, закуривая сигарету, пронаблюдал, как тот убирает его одежду в просторные шкафы, и отметил, как аккуратно и бережно ирландец обращается с обиходными вещицами. Маникюрные ножницы, серебряную коробочку для запонок, металлический рожок для обуви, безопасную бритву, даже блестящий резак для сигар и точилку для карандашей – все эти предметы, извлеченные со дна чемодана, он принялся расставлять один за другим на туалетном столике со стеклянной столешницей, и казалось, что он никогда не покончит с этим занятием. Слуга то и дело возвращался к столику, чтобы переставить безделушки по-новому, внести в натюрморт последние штрихи, и до смешного озадаченно задумывался над композицией. Поначалу Даттона забавляло это действо, потом он испытал удивление, а затем ощутил прилив раздражения. Уйдет этот малый когда-нибудь или нет?
– Спасибо, достаточно, – не выдержал он наконец. – Теперь я буду переодеваться. В котором часу обед?
Паренек ответил, но по-прежнему медлил с уходом, явно желая добавить что-то еще.
– Все в порядке, полагаю, – нетерпеливо подстегнул его Даттон. – Я хотел сказать, все вещи из чемодана вынуты?
Ирландец тотчас повернулся к нему – и какие же озорные глаза глянули на гостя!
– Я выставил их в рряд, сэрр, так, чтобы все было на виду, – последовал быстрый ответ. Одновременно слуга указал на причудливое собрание безделиц и даже снова пробежал по ним кончиками пальцев, пересчитывая одну за другой, после чего вдруг произнес с явной ноткой участливости, не переходившей в фамильярность: – Знаете, сэрр, так легко потеррять эти маленькие блестящие штучки в такой огрромной комнате.
И с этими словами он удалился.
Слегка улыбаясь про себя, Даттон стал переодеваться к ужину. В голове у него неотвязно вертелся вопрос, каким образом паренек сумел внушить ему, что подразумевал больше, чем сказал вслух. Он почти пожалел о том, что не дал слуге разговориться. «Маленькие блестящие штучки в такой огромной комнате» – какое восхитительное описание, почти художественная критика! Даттон чувствовал себя государственным преступником, заключенным в Тауэр. Он посмотрел по сторонам, заглянул в альковы, укромные уголки, глубокие оконные проемы; гобелены и широкие портьеры угнетали его; затем он принялся гадать, кто еще пожалует в гости, кого из дам он поведет к обеденному столу, как быстро сможет извиниться и ускользнуть в постель, – и посреди этих рассеянных мыслей вдруг с небывалой ясностью ощутил, что за ним наблюдают. Кто-то, находившийся совсем близко, следил за ним. Даттон подавил эту нелепую фантазию в зародыше, списав ее на размеры и таинственность старинных покоев; однако диковинное впечатление продолжало настойчиво дразнить его, и несколько раз он ловил себя на том, что нервно оборачивается и смотрит через плечо. Он не боялся узреть привидение – ибо по складу ума и характера не склонен был верить в привидения. Странную идею, которая завладела его сознанием, породила, как он полагал, реплика, брошенная юным ирландцем, – а точнее, что-то, так и не высказанное слугой вслух. От нечего делать Даттон позволил своему воображению устремиться в русло этой гипотезы. Рядом с ним скрывался некий соглядатай, обладатель вострых, проницательных глаз, дружелюбный, но крайне любопытный. Кто-то очень маленький прятался в огромной комнате. При этой мысли Даттон рассмеялся – но его душу охватило совсем иное, покровительственное чувство. Интуиция подсказала ему, что он должен шагать предельно осторожно, дабы ненароком не наступить на какое-то крошечное живое существо, по-кошачьи нежное и по-мышиному юркое. Один раз он даже как будто заметил мельком в противоположном конце помещения, возле окна, миниатюрное крылатое создание, порхнувшее мимо широких фиолетовых занавесей.
– Должно быть, птица или что-то еще… снаружи, – пробормотал он со смешком, однако с этого момента стал передвигаться большей частью на цыпочках. Это стоило ему – мужчине довольно грузному – некоторых усилий. Теперь он был настроен к этой роскошной, величаво-неприступной комнате более доброжелательно.
Звук гонга, возвещавшего, что пора переодеваться к обеду, вернул его к действительности и прервал игру воображения. Даттон побрился и продолжил придирчиво заниматься своим гардеробом; его движения были расслаблены и неторопливы, как у всякого крупного и к тому же весьма методичного человека. Но когда он собрался вставить в воротничок булавку, то нигде ее не обнаружил. Это был ничего не стоящий кусочек меди, но исключительно важный: булавка у Даттона была только одна. Всего пятью минутами раньше она лежала в кольце воротничка на мраморной плите – там, куда он сам аккуратно положил ее. И вот она бесследно исчезла. Он начал горячиться и искать более суетливо. Ползать на четвереньках оказалось для Даттона хлопотным делом.
– Подлая маленькая дрянь! – натужно буркнул он, поднимаясь с колен; руку его саднило в том месте, где он ее оцарапал о низ шкафа. Складки на его брюках, дотоле идеально ровные, пошли зигзагами, волосы растрепались. Даттон слишком хорошо знал, сколь неуловимы порой бывают подобные мелкие предметы.
– Она объявится, – попытался рассмеяться он, – стоит мне перестать ее искать. Подл… – Даттон осекся, словно чуть было не выпалил нечто опасное. – Бесстыжая маленькая нечисть!
Он продолжил заниматься своим костюмом, оставив воротничок напоследок. Прикрепил резак для сигар к цепочке – и вдруг заметил, что маникюрные ножницы тоже куда-то подевались.
– Странно, – в задумчивости проговорил Даттон, – очень странно! – И посмотрел туда, где всего несколько минут назад лежали ножницы, а затем повторил: – Странно!
Наконец он в отчаянии позвонил. Тяжелые портьеры качнулись внутрь, когда, отзываясь на стук в дверь, Даттон произнес: «Войдите». На пороге появился паренек-ирландец с весело бегавшими глазами и огляделся по сторонам – то ли взволнованно, то ли чего-то ожидая.
– Что-то потерряли, сэрр? – тотчас поинтересовался он, как будто уже знал, что произошло.
– Я позвонил, – сказал Даттон слегка обиженным тоном, – чтобы попросить об услуге. Не могли бы вы одолжить мне булавку для воротничка – на этот вечер? Сгодится любая. – Он не стал уточнять, что потерял свою, так как чувствовал: кое-кто слушает их беседу и будет радостно хихикать. Абсурдное предположение, что и говорить.
– Вам нужна булавка вроде этой, сэрр? – полюбопытствовал паренек, извлекая пропажу с изнанки воротничка, лежавшего на мраморной плите.
– Вроде этой… да, – с запинкой выдавил Даттон, донельзя пораженный.
Конечно, булавка лежала на том самом месте, где ее оставили, он всего-навсего проглядел ее. Даттон со стыдом почувствовал, что свалял дурака. Вне всяких сомнений, паренек мигом сообразил, что произошло, – более того, он ожидал, что это произойдет. Как будто булавку забрали, а затем намеренно подложили обратно.
– Благодарю вас, – добавил гость, отворачиваясь от слуги, чтобы скрыть лицо; тот меж тем, пятясь, вышел из комнаты – с усмешкой, как подумалось Даттону, хотя он ничего такого не заметил. И казалось, почти сразу паренек вернулся, держа в руках маленькую картонную коробку с россыпью невзрачных костяных булавок. У Даттона мелькнуло подозрение, что все случившееся было подстроено заранее и его попросту водят за нос. И тем не менее за этой несуразицей маячило нечто подлинное, реальное – и совершенно невероятное!
– Эти не пропадут, сэрр, – услышал Даттон от самой двери. – Они недостаточно яррко блестят.
Он решил сделать вид, что не расслышал.
– Спасибо, – коротко бросил он. – Они вполне подойдут.
Повисла пауза, но паренек не спешил уходить. Сделав глубокий вдох и словно набравшись смелости, он выпалил:
– Вы не поверрите, сэрр, но он забирает только ярркие и кррасивые вещицы. Он берет их для своей коллекции, и с этим ничего не поделать.
Волнение в его голосе побудило Даттона отнестись к ситуации более снисходительно. Он с улыбкой обернулся к слуге.
– Так, стало быть, он берет эти вещицы для своей коллекции? – переспросил он, смягчив тон.
Паренек выглядел ужасно смущенным, признание, казалось, само рвалось с его уст.
– Именно так, сэрр, ярркие и кррасивые вещицы. Я сделал все, что мог, но есть такие, против которрых он не в силах устоять. Костяным, однако, ничего не угррожает – он на них и не взглянет.
– Полагаю, он последовал за тобой из самой Ирландии, а? – полюбопытствовал Даттон.
Слуга потупился.
– Я рассказал обо всем отцу Мэддену, – ответил он, понизив голос, – но, ей-богу, это было не самое лучшее решение. – Ирландец выглядел так, будто был уличен в воровстве и боялся потерять место. Внезапно его голубые глаза в упор глянули на гостя, и он добавил: – Но если вы просто не обрращаете внимания на прропажу, он, как правило, кладет все на пррежнее место. Он лишь заимствует вещи – на врремя. Сделайте вид, что они вам вовсе не нужны, сэрр, и они тут же веррнутся обрратно, быть может, даже еще более ярркие, чем были.
– Я вижу, – неторопливо отозвался Даттон. – Что ж, тогда все в порядке, – успокоил он слугу, – я ничего не скажу внизу. Тебе нечего опасаться.
Паренек с благодарностью посмотрел на него и молниеносно исчез, оставив гостя суеверно взирать на уродливые костяные булавки. Даттон торопливо закончил одеваться и отправился вниз. Он вышел на цыпочках, двигаясь с крайней осторожностью, чтобы невзначай не раздавить нечто крошечное и очень хрупкое, чуть ли не увечное, наподобие бабочки со сломанным крылом. И при этом отчетливо ощущал, как кто-то наблюдает из укромного уголка огромной комнаты за его уходом.
Пытка обедом оказалась сравнительно терпимой – как и последовавший за ним утомительный вечер. Даттон улучил момент, чтобы ускользнуть пораньше и водвориться у себя комнате. Маникюрные ножницы снова были на месте. Он читал до полуночи. Ничто не нарушало его уединения. Пока длился прием гостей, хозяйка дома успела поделиться с Даттоном историей отведенных ему покоев и учтиво поинтересовалась, хорошо ли он устроился.