ой любезной чете, обаянию которой подпал всецело. К тому-же он был еще слишком погружен в свои мысли об Амелии и предстоящей разлуке нею, чтобы в его сознании могло зародиться какое-то недоверие предложению этих милых людей, показавшихся ему вполне естественным. Он доверился ими их добрым намерениям, и это было ему на руку, —он надеялся таким образом как можно дольше оставаться возле Амелии, не заботясь о путях и способах своего бегства; самая мысль об этом необходимость все время к ней возвращаться была ему ненавистна.
В последний раз удалось Альпийскому королю пригласить к себе в замок на небольшую вечеринку всех живших в округе Долговечных, и хотя по видимости среди собравшихся вскоре воцарилось обычное разгульное веселье со всем его задором и вольностями, все же настроение было не такое, как обычно, и когда настала полночь, все, посерьезнев, чинно расселись в кружок с бокалами в руках и принялись обсуждать предстоящие события.
Драконит казался еще более озлобленным, чем всегда,— он привял твердое решение вернуться в недра своей горы. К чужанам он относился теперь как нельзя хуже и намеревался, насколько хватит сил, оградить от них свое царство. Не урвать им ни крупицы из его сокровищ, наоборот, он сам завладеет их сокровищами, и надо сказать, что в некоторых случаях это ему действительно удалось, хотя лишь через несколько лет, а именно, когда война кончилась и кое-кто на людей, бывших за нее в ответе стремясь обеспечить свое личное будущее, второпях зарыл у подножья горы множество ящиков, наполненных золотом. А другие ящики, которые подобные же люди опустили на дно одного из горных озер, забрал себе фон Вассерталь .Не стал он брать только фальшивые деньги, так и оставил лежать на дне,—впоследствии их подняли водолазы.
Фон Вассерталь собирался совершить путешествие по морям-океанам и посетить затонувшие земли, о которых иногда повествуют в сказках легендах чужан, хотя и в искаженном виде. Лишь много позже, ровно через тридцать лет после окончания той роковой войны, одному из чужан удалось в маленькой синей книжечке сообщить достоверные сведения об этих землях(Имеется в виду сочинение австрийского автора Ганса Бидермана «Затонувшие земли. Проблема Атлантиды и другие загадки истории человечества». Грац, 1975,)1; можно даже предположить, что фон Вассерталь кое-что ему подсказал. Однако у всех домочадцев Вассерталя печально вытянулись лица, когда они поняли, что теперь невесть сколько лет будут прикованы ко дну озера, потому что фон Вассерталь намеревается путешествовать в одиночестве. Но пока он был еще здесь, он тоже помог кое-кому из чужан бежать. Вскоре среди последних распространилась невероятная история про женщину, которая каталась по озеру на лодке и не вернулась назад. Позднее ее видели в Южной Америке, но она никому не рассказала о подробностях своего бегства.
Прозрачная пребывала в состоянии тяжелой депрессии а поговаривала — уже тогда — о возвращении в иную форму бытия. Ей все чаще, говорила она, приходит мысль отдать предпочтение древесному началу в себе. Она только боится, что всеобщее разрушение распространится и на леса, что им угрожают бомбы и пожары, а она не сможет с должной быстротой аннулировать свое превращение в дерево, ведь для того, чтобы перейти в растительное существование, требуется уже огромное напряжение сил.
И пока они таким образом беседовали, их прямо трясло от сознания того бессилия, на которое они были обречены, быть может, и по собственной вине,— бессилия перед непотребством чужан, но в то же время оно помогало им осознать, до какой степени сами они уподобились чужанам и чуть ли не сделались их творениями. Это они-то, явившиеся на свет задолго до тех и уверенные в том, что переход в иную форму бытия зависит всецело от них самих.
— Слишком много мы с ними возились,— кипя от гнева, сказал Драконит.
— И смотрели сквозь пальцы на темп их развития. Он нам даже импонировал. Нас-то они давно уже догнали,— заметила Прозрачная.
— Бели без конца с ними путаться, как делаете вы...— Амариллис Лугоцвет не могла удержаться от ехидного замечания. Но Прозрачная и бровью не повела, и Амариллис продолжала более дружелюбным тоном: —, Но теперь нам все эти рассуждения не помогут. Решать, какую форму бытия мы изберем для себя на будущее, надо без спешки. Самым губительным будет для нас — это ежели мы, под воздействием чужанских катастроф, второпях забежим в собственном развитии. Конечно, мы стали теперь фигурами таинственных былых времен, но ведь только в глазах чужан. Так неужели мы должны перенять их взгляд?
Альпинокс покачал головой.
— Мы должны научиться смотреть на себя по-новому. Быть может, предстоящее великое путешествие поможет нам познать многое из того, что необходимо познать.
— Авалон... ну конечно же Авалон! — остальные воскликнула Амариллис Лугоцвет. А когда остальные взглянули на нее с недоумением, продолжала: —Остров мертвых, нет, остров фей Авалон. Я поеду на Авалон, и если вы непременно хотите, — обратилась она к Альпиноксу,—то можете меня туда сопровождать.
Наконец и Прозрачную проняло.
— Долмиты, прошептала она, — глубокое всеми забытое ущелье в Доломитах, где давным-давно укрылись мои бывшие товарки.
Только один Евсевий хотел, да и должен был остаться. Он не может, объяснил он, бросить своих перевалышей на произвол судьбы. Надо будет забраться в горы, куда-нибудь подальше, и присмотреть за скотом. Ему выпала самая тяжкая доля, и остальные долговечные существа пообещали наделить его всей той магической силой, какую они способны передавать другим, чтобы он мог защитить себя и своих близких.
Амариллис Лугоцвет и Альпинокс никак не могли расстаться с дорогим их сердцу краем, с любимыми вещами и все еще прощались с ними, когда остальные давно уже отбыли. У них было такое чувство, будто они больше никогда не вернутся сюда, а если и вернутся, то совершенно иными. Они старались не признаваться себе в том, что подспудно в них жил и другой страх — страх распроститься со столь полюбившейся им формой существования. Страх перед превращением, которому они вынуждены будут себя подвергнуть, даже если еще раз вернутся в эти края. Превращение, которого не избежать, даже если им будет дарована еще одна отсрочка — на тридцать — сорок лет чужанского времени.
Мир оказался всецело в руках чужан, и если они, долговечные существа, хотят вернуть себе былое влияние, то должны превратиться в существа иного порядка, совершенно отличные от чужан, а потому способные повергнуть их в глубочайшее изумление,— и за счет образовавшейся таким путем магической энергии набраться новых сил. Сил, которые они смогут в равных долях употребить на пользу всему живому на земле — растениям, животным, людям, а также самим себе.
В один погожий осенний день в конце сентября, когда Амариллис Лугоцвет в обществе Макса-Фердинанда совершала прогулку вокруг озера, она повстречала невдалеке от берега какого-то чужанина, который приветствовал ее новым приветствием,— и тогда ей стало ясно, что она безотлагательно, сегодня же, лишь только стемнеет, покинет эту страну.
Она разослала в качестве гонцов свои желания, и вскоре к ней явились Евсевий и Альпинокс, уже совсем собравшийся в путь. Евсевию было поручено к вечеру при вести сюда Саула Зильбера. Пусть тот возьмет с собой лишь самые необходимые вещи, не больше, потому что дорожный экипаж фей не выдержит чрезмерной земной тяжести. И, кроме того, они попросили Евсевия время от времени заглядывать в горный замок, ставший невидимым для чужан, а также в домик Амариллис Лугоцвет,— на время он как бы затеряется среди окружающей природы и станет таким неприметным, что никто и взгляда на него не кинет. Они еще раз печально посмотрели друг другу в за, обменялись рукопожатиями, а Евсевий почувствовал, как по его древним морщинистым щекам покатились он единственный из долговечных существ уподобился чужанам до такой степени, что был способен плакать. После этого отъезжающие заторопились со сборами.
Теперь, когда час отъезда был назначен окончательно, с Амариллис Лугоцвет произошла разительная перемена — ее печаль и раздражение обратились в бурную жажду деятельности. Она с такой быстротой носилась по своему маленькому домику, словно на ногах у нее были крылья, с грохотом выдвигала ящики и упрятывала туда горшки и даже нечаянно наступила на хвост Максу-Фердинанду и так часто пробегала мимо Альпинокса, что тот не мог отделаться от ощущения, что мешает, и предложил покамест побыть в саду.
— Нет уж, пожалуйста — бросила ему на ходу захлопотавшаяся Амариллис Лугоцвет, — нам еще столько надо обсудить. Подумайте лучше о том, как сейчас обеваются в Лондоне.
— В Лондоне? -спросил Альпинокс, немного растерявшись. Он еще не вполне настроился на отъезд, прощание с лесными и горными духами далось ему нелегко, так что ничем другим он заниматься не стал и к Амариллис Лугоцвет явился в обычном своем одеянии и, можно сказать, без всякого багажа.
— Ясное дело, в Лондоне,— нетерпеливо сказала Амариллис Лугоцвет.— Мы же обещали Саулу Зильберу, что возьмем его с собой в Лондон. А у меня нет ни малейшего желания показываться там в штирийском костюме.
— И не надо,— спокойно ответил Альпинокс.— Будет вполне прилично показаться там в обыкновенном дорожном платье, сиречь в дорожном костюме.
— У меня также нет желания,— распалялась Амариллис Лугоцвет,— чтобы все и каждый сразу узнавали во мне эмигрантку. Мы ведь решили ни в коем случае не привлекать к себе внимания, а напротив того, вести себя в этой стране совершенно естественно, будто мы всегда там и жили. Только в этом случае путешествие может принести какую-то радость.
Альпинокс впал в задумчивость, Амариллис же продолжала носиться по дому.
— А вы хоть раз были в Лондоне? — спросил Альпинокс, когда она опять пробежала мимо него.
— Разумеется, и неоднократно, а в последний раз я просто пришла в восторг от этого города. Когда только это было? - Амариллис Лугоцвет вдруг умолкла — Клянусь всеми вещами и образами, кажется при королеве Виктории, я тогда гостила у содной моей подруги по фамилии Нордвинд. С этим чужанским исчислением Времени просто беда — никак не привыкнешь.