— А отец?
Андрей усмехнулся уголком рта.
— Он больше никогда нам с тобой не помешает… Ни он, никто-либо еще из твоей семьи. Ты — моя.
Мне захотелось, чтобы он сказал это еще раз. Вот этот взрослый мужчина с аккуратной щетиной на скулах и вселенским опытом в космических глазах. Сказал мне… такой маленькой рядом с ним, такой потерянной. Что я его.
— Моя ведь, да?
Киваю и снова слезы катятся по щекам.
— Твоя…
ГЛАВА 23. Андрей
Человек, который дождался того самого дня, может считать, что он прожил свою жизнь не зря. Это день, когда понимаешь, какое оно — настоящее счастье. Неподдельное. Абсолютное. Такое, от которого сердце вот-вот лопнет от переизбытка эмоций. Оно колет, ноет, бьется в шальном ритме и… щемит. Невыносимо и больно, но ты наслаждаешься этой болью, как конченый мазохист, потому что наконец-то живешь. По настоящему. Когда захватывает дух. Когда становишься жадным… алчным, смакуя каждую секунду, которую проживаешь, потому что не хочешь потерять ни одну из них. Когда сходишь с ума от чувства, что тебе страшно. Так страшно, как никогда в жизни, что все это может закончится. Когда скучаешь по человеку, даже когда он рядом. Когда каждую минуту, когда не вместе, тебя ломает от желания вернуться, послать к черту все остальное и дышать только им. Когда увидел ее, меня окатило такой лавиной эмоций, что я не мог пошевелиться. Словно время остановилось в какой-то зловещей тишине, даже сердце перестало биться, а за секунду потом радость бешеная, что нашел наконец-то. Нашел. Гребаный год прошел… она словно сквозь землю тогда провалилась… Сотни раз видео с кладбища перематывал, проклинал себя за все, через что пришлось ее протащить: ужас, побои от отца… я нашел те фото в ее компьютере, где на ней места живого не было и орал, выл от боли вместе с ней… На синяки и кровоподтеки смотрел и, казалось, зубы в крошево стираются, так челюсти сжимал. Сукин сын… мразь. Подонок конченый. Я ему пальцы на живую рубить буду и руки его проклятые за то, что тронуть ее посмел. И апофеозом ее истерика на кладбище. Крики дикие, от которых меня трясло, как в лихорадке. Только я не мог этого предвидеть. Она не должна была быть там. Я сутками тогда смотрел на эти кадры и хотелось самому себе горло перерезать, потому что дышать не мог, потому что невыносимо это. Сидеть за этим гребаным монитором, каждый шаг отслеживая, секунды считая до того, как урода этого урыть. Он должен был тогда умереть. Сразу же после церемонии. У нас все продумано было, и тут я ее увидел. Как дрожит вся, и не видит ничего перед собой, и подорвался сразу, чтобы мчать туда. Изгой остановил. Насильно.
Преодолевая сопротивление, мы даже подрались. Потому что это невыносимо было. Мне хотелось послать, нахрен, тогда весь этот гребаный план, провалить все это циничное представление и просто вырвать этому ублюдку сердце и закопать его там же, на месте. И пусть горит все синим пламенем, а ее в охапку — и куда глаза глядят…
Не дали. Макс с Изгоем остановили. Я ненавидел тогда их обоих за это. Проклинал на чем свет стоит, вырываясь из стального захвата и наблюдая, как она убегает после того, как в Ахмеда выстрелила. Мне даже плевать было, убила она его или нет. Я думал только о том, чтоб ее не остановил никто. Менты не загребли. Я себе забрать хотел. Сейчас. Немедленно. Я устал тянуть к ней руки и хватать воздух. Каждый раз. Снова и снова хватать гребаный воздух и рычать от бессилия…
— Граф, бл***. Ты что творишь? Мы ее перехватим, далеко не уйдет. Успокойся. Да сядь же ты.
А я успокоиться не мог, словно чувствуя, что нет… уйдет. Уйдет настолько далеко, что мне год понадобиться, чтобы найти. Даже когда казалось, что нет в этом мире места, в котором бы мы ее не искали. Хотелось головой о стены биться от бессилия. КАК? Как это возможно, чтобы человек исчез вот так? Был и не стало. Всех на уши подняли, все трассы, поезда, аэропорты, проезжающие машины проверяли — но ее не было. Не было, бл***. Казалось, что на куски разваливаюсь, что с каждым днем еще одна часть меня подыхает, только я не мог с этим смириться. Не после всего, через что прошли. Видимо, так нам по судьбе написано. Вечная гонка… Чтобы не думал, что получил — и моей навсегда станет. Чтобы боялся терять. До животного ужаса и трясучки в коленях. Держал возле себя стальными цепями и не отпускал ни на секунду. А я отпустил. Дважды. И сейчас платил за это по счетам. Цена оказалась слишком высокой, а ответный удар настолько сильным, что порой казалось, что меня ломает, колени выворачиваются, и я сейчас рухну на пол, словно беспомощный инвалид, и буду харкать собственной кровью, пока не задохнусь от этого долбаного отчаяния. И опять подрывался с места, садился за руль, ехал в неизвестном направлении, хватаясь за призрачные обломки надежды. Каждый телефонный звонок вздрагивать заставлял, потому что не знал, что там услышу. А их становилось все больше. Выборы, политика, дела, и это чертово "НАДО".
А потом наконец-то фото эти. Из какого-то захолустья… Еле удалось на след выйти. До этого — ни одного сведения о ней. Если бы не это захудалое кафе и слухи, которые распространяются со скоростью света, мы могли не найти ее. И от мысли об этом дурно становится. Уже потом, когда начали клубок раскручивать, выяснили, что чеченка эта, сука, все делала для того, чтобы сбить нас со следа, и за ней явно кто-то стоял. Кто-то, кому это было нужно. Потому что Александру не мог найти ни я, ни Саид… Тварь финансировал некто, кто так же манипулировал и Настей. Я чувствовал, что это одна и та же мразь, но не Ахмед. Не-е-ет. Это кто-то сильнее и могущественней. Кто-то, кто умудрялся оставаться в тени и имел достаточно возможностей, чтобы устраивать для меня целые представления. И я вдруг начал понимать, что все это время играл далеко не с Ахмедом, а точнее, не только с ним, и что часто встречные ходы были продуманы не только Нармузиновым. Я сбросил его с поля, поставил ему мат, но, кажется, игра все равно не окончена.
Я в то захолустье мчался, как одержимый. Меня трясло всего. Терпение лопалось, я опять панически боялся, что из рук ускользнет, что Башира, тварь, увезет ее куда-то, спрячет, если узнает, что нашел. Конечно, такой козырь — женщина и ребенок Андрея Воронова. Ахиллесова пята. Поэтому, когда увидел Александру, сперва глазам своим не поверил. Смотрел на нее… какая же она маленькая и хрупкая… похудела сильно. Бледная, как полотно, и столько всего вытерпела. Моя сильная девочка. Это же она. Сомнений нет, только страх, что проснусь сейчас и все миражом окажется. А когда петь начала — меня пробрало всего. Потому что я ее голос по ночам слышал, иногда мне даже казалось, что мимо люди проходят и где-то в толпе я слышу знакомый тембр, и я бежал, как ненормальный, хватая за локоть какую-то девушку, а когда та оборачивалась, и я видел незнакомое лицо, от разочарования слабость по всему телу разливалась. Цеплялся за любую возможность, потому что невыносимо хотел найти.
И вот нашел наконец-то…
А когда сына на руки взял, они дрожать начали, словно в лихорадке. Такая волна нежности и восторга захлестнула, что я готов был на весь мир орать о том, что счастлив. Это невероятное чувство. Словно мне дали шанс получить все, что я потерял, и все, что было упущено мной в свое время. Только иногда мы понимаем это, пройдя слишком длинный путь. Это как обрести вторую жизнь, пережив клиническую смерть. Когда ты открываешь глаза, и даже унылая палата, в которой лежишь, кажется тебе райским местом. Когда все цвета вокруг становятся ярче, чувства острее, и даже за вчерашние проблемы и заботы хочется благодарить.
— Вы — моя жизнь, понимаешь? — обнимаю Александру и чувствую, как скулы напряглись, а перед глазами поплыло вдруг. — Не жил раньше… и не смогу. Ты хотя бы представляешь, каким этот проклятый год стал для меня? Неизвестность — это самое жуткое, что может переживать человек. Хуже, чем смерть. Поверь. Сдохнуть самому хотелось. — Не говори так, Андрей… даже думать о таком не хочу. Как нашел, любимый мой… Расскажи. Почему так долго? — Потому что скрывали тебя… Очень хорошо скрывали… Подруга твоя.
— Башира?
— Да… и думаю, это не единственный вред, который она нанесла.
— Правда?
Веки тонкие с длинными ресницами опустила, а в глазах слезы блеснули.
— Да… Боже, сколько же времени я потеряла, слушая ее, Андрей… Она ведь убедила меня в том, что не нужна я… Что ты своей жизнью живешь, что не ищет меня никто. А я умереть хотела от мысли этой.
— Моя бедная девочка. Я сам во всем виноват. Сам… Что отпустить тогда смог…
Волосы ее пятерней сгребаю в горсть и между пальцев пропускаю, как нежнейший лен. Такие светлые и мягкие. Пахнут умопомрачительно, и я до сумасшествия хочу лицом в них зарыться, впиться в них ладонями, намотать на запястье, когда брать ее буду. Гребаный год мечтать об этом, сатанея от тоски и воспоминаний.
— Не хочу больше думать об этом… не хочу… забыть хочу кошмар весь этот. Ведь теперь все иначе будет… Мы уедем далеко-далеко? Спрячемся?
— Нам не нужно больше прятаться, любимая. Знаю, что в это сложно поверить, но… с прятками покончено.
— А как же…
— Ахмед? Забудь о нем, ты больше никогда его не увидишь.
Клянусь.
— Но как это возможно?
— Вот так, Александра. Его нет… Все. Забудь. Считай, что он далеко уехал и больше не вернется.
Прикрыла рот рукой, видимо, думая, задавать ли тот самый вопрос, который повис в воздухе.
— Я всем сердцем желаю, чтобы было именно так. Но ведь есть еще дядя Саид. Андрей, он просто так не отступит, особенно, если ты… сделал это.
— Не переживай, моя маленькая. Тебя ждет очень много сюрпризов… ты все узнаешь… Я хочу побыстрее увезти вас отсюда.
А ведь ей и правда предстояло многое узнать. Я же тогда оказался прав. Ахмед не был отцом Александры. Правда, он и сам об этом не догадывался. Как и о том, что у Саида был роман с Ириной. Они встречались тайком, выжидая нужного момента, чтобы он помог ей сбежать.