— Ну да, так и дам несчастному ковшу обогнать меня, фабрикантову дочь! — Палашку обуяла спесь.
Ухватилась Палашка за корзинку, а дно ко льду примерзло.
— Корзинка, корзинка, что ты стала такая тяжелая? — спрашивает Палашка.
— А ты беги — я полегче стану. Торопись! Дома оладьи едят, в окна глядят, долго ли ты еще, — подсказывает корзинка.
Палашка понатужилась, оторвала ото льда, подхватила корзинку, побежала в гору. Тут и бочка с водой поехала. Охлопочек-Отонышек сидит на бочке, стучит палочкой о ковш:
— Ковшик, ковшик, быстрее вези — давай обгоним Палашку!
Оглянется Палашка и еще пуще семенит ногами:
— Ну да, так и позволю, чтобы меня пустой ковшик обогнал!
А сама и не видит, что нитка по снегу ползет, что сама она, здоровая, и корзину несет и бочку с ковшом везет.
Все три дела сделал умелый Охлопочек-Отонышек. Скряга Щипок выдал ему небольшое жалованье.
— А ты и впрямь, корешок, маленький, но умеленький. Пожалуй, я тебя в светелку посажу, станок дам, ткать будешь, а то там у меня Мирон-старик все челноки растерял.
Охлопочек-Отонышек забежал в лавку, купил хлеба, принес бабушке с дедушкой. Поужинали старики досыта в первый раз в жизни. Больно уж рады — поильца, кормильца, помощничка дождались.
Щипок поставил еще стан в светелке, только этот станок был поменьше. Наказывает он Охлопочку-Отонышку:
— Тки, да без прорех, без изъянов, а то с твоей кожи заплатки вырежу — порченое полотно штопать.
— Уж постараюсь, — не унывает маленький ткач.
Пошло у него дело на лад. Собрался Щипок ехать в Юрьев-Польский, повез фабриканту Ганшину сотканный товар. А когда собирал полотна, уж и так и этак повертывал ткань. Придраться не к чему. А все равно обругал Щипок ткачей: мол, плохо ткете.
Дед Мирон и шепчет Охлопочку-Отонышку:
— Маленький со смекалинкой, выручай нас. А то вернется Щипок из города и опять обманет: дескать, браковщик в конторе все наши хорошие товары забраковал. И опять нам — щипки да штраф от Аплейки.
— Не тужи, дед, я послежу за Щипком, — обещает внучонок.
Охлопочек-Отонышек пряслицу на мизинец надел, в осколок зеркальца поглядел и стал — не узнаешь его.
У Щипка был ременный кнут, а черенище у кнута полое — трубочкой. Охлопочек-Отонышек — так уж народ здешний сказывал — будто шмыгнул в черенище и посиживает. А может, и под сиденье спрятался.
Выехал в поле по бойкому тракту Щипок к большому торговому селу Симе 47, торопится поспеть в Юрьев к базару. Охлопочку-Отонышку базар-то не больно нужен. Щипок. — свое, а мальчуган — свое. Пегая кобыла и не знает, чьего же голоса ей слушаться. Щипок счел, что на лошадь норов нашел.
— Н-но! Волчья сыть, карусель мохноногая! — понукает Щипок.
Въехал в Симу, едет мимо трактира базаром.
— Но! Розвальня! — сам кнутом лошадь.
Кнут — хлоп! А черенище свое: тпру, стоп! Кобыла и не поймет: или ей вскачь бежать, или на месте стоять. Щипок лютует. Встал на мешки с товаром. Кнут — хлоп, а кнутовище свое: тпру, стоп!
Бранится Щипок: когда, мол, я на такой ленивой колоде доберусь до Юрьева? Скинул он тулуп, спрыгнул с саней, бежит стороной дороги и рубцует лошадь. Кнут — хлоп. А черенище: тпру, стоп!
Услышал Щипок, что будто черенище останавливает лошадь, бросил кнут под лыковый кошель с сеном:
— Ах ты, деревяшка! Вот домой приеду, я тебя в печке сожгу!
Кое-как доехали до старинного городка Юрьева-Польского. Солнце уже на полдни поднялось. Щипок воткнул кнутовище за санную скобу, сам — в контору к приемщику, мешки с товаром начал таскать. Охлопочек-Отонышек вылез — может, из черенища, а может, из сена, — сел на облучке и ножки свесил.
В окно ему все видно, что делается в конторе, а в открытую дверь все слышно, что там говорят. Браковщик, как ни придира был, но даже и он похвалил щипковских ткачей за мастерство. На этот раз ни гроша штрафного не загнал себе под ноготь.
— Вот этот кусок Мирон ткал, — объясняет Щипок.
— Не тик, а прямо шелк! — любуется браковщик.
— А это вот Васька ткал.
— Не товар, а серебро!
— А это вот работал мой новенький ткачонок.
— Не товар, а золото!
Сдал товар Щипок, полны сани наклал клубьев пряжи. Домой поехал запоздно. А ехал-то он пьяным-пьян — всю дорогу к штофу прикладывался. В поле лунно. Снег блестками мерцает. К волостному селу Симе подъезжает Щипок и вслух подсчитывает, с кого и сколько сдерет он штрафу ни за что ни про что. Не вынес Охлопочек-Отонышек такой несправедливости: как чихнет где-то рядышком — может, в черенище, а может, и в сене, — да и говорит:
— Нечестно живешь ты, Оплюй Оплевыч! Рабочий народ обманываешь.
— А ты мне что за указ? Да я тебя сейчас в канаву брошу! — рассердился скаред Щипок на совестливый кнут.
Не знает спьяну-то, кто там сидит, в черенище. Разозлился Щипок и бросил кнут на снег, вожжами погоняет лошадь и плетушку с сеном уронил с саней… А кнут встал, снег стряхнул с себя и за Щипком вдогонку:
— Посади, все равно расскажу ткачам про твои плутни!
Щипок стоит на санях, что есть силы лошадь вожжами хлещет, через плечо оглядывается… А кнут не отстает. Щипок мимо оврагов в объезд, а кнутовище мальчишкой стало, бежит по насту чистым полем напрямик.
Подъезжает Щипок к своей светелке — а уж кнут на пороге лежит как ни в чем не бывало. Ткачи за станками сидят, сказки сказывают. Охлопочек-Отонышек — румян, как мак — тоже за станком.
— Ах ты негодный кнутишка, ты уж здесь!
Щипок схватил кнут, в печку бросил, а самого из стороны в сторону шатает, перегаром винным несет от него.
— За что такая немилость кнуту? — спрашивает Мирон.
— Не твое дело… Захочу — всю светелку спалю!
— Твоя воля.
Стал Щипок ткачей рассчитывать. А сам злой, так волком и глядит.
— С тебя, Мирон, опять полтинник штрафу… Браковщик, знаешь, как твой товар ругал…
— Говорил: «Не полотно, а прямо шелк», — добавляет Охлопочек-Отонышек.
— Ты, вертушок, молчи!.. С тебя, Васька, тоже штраф! Ты знаешь, браковщик как твой товар хаял… — бормочет Щипок.
— Говорил: «Не товар, а серебро»! — опять кричит Охлопочек-Отонышек. — А про мою ткань сказал: «Не товар, а золото». И никакого штрафу на этот раз браковщик не взял!
— Ах ты смутьян! Кто тебя научил? От кого ты это услышал? Убью! Волосы выщиплю! — схватил было Щипок Охлопочка-Отонышка.
— Так это все слышали… Только сейчас нам твой кнут обо всем рассказывал, — отвечает маленький ткач.
Зло покосился Щипок на печку, а уж от черенища одни угольки остались. Не то что устыдился Щипок, но побоялся — на половину штраф сбавил.
А Мирону и на этот раз все равно ничего не причитается: он еще за потерянные челноки и разбитые стекла в долгу.
— Ладно, дедушка, не тужи, отработаем долг Щипку, — увещевает Охлопочек-Отонышек. — Я поменьше спать буду, побольше работать.
До полуночи ткали. Стали домой собираться.
— Пойдем, малышок, — зовет старик.
— Ты, дед, иди, а я здесь останусь. Немножко посплю да и за работу, — говорит Охлопочек-Отонышек.
— А где тебе поспать-то?
— Да хоть вот в твоем большом челноке — мне места немного надо! — смеется малышка.
Положил он горстку льна в изголовье, свернулся калачиком и заснул. Вторые петухи пропели — встал Охлопочек-Отонышек, выбежал на улицу, снежком умылся — и за стан. За окном большая луна ходит. Светлота, как днем.
Дед утром приплелся, а у мальчугана вдвое больше против вчерашнего соткано.
— Молодец, паренек! И впрямь ты маленький, но с большой смекалинкой. Полегче мне с тобой жить стало.
На вторую и на третью ночь — такой уж слух держался в народе — опять лег Охлопочек-Отонышек отдыхать в дедушкин челнок. А перед этим пряслицу на мизинец надел, в осколочек зеркальца поглядел. Уснул и не услышал, как ночью за чем-то пришел Щипок в ткацкую. Взял он со стана у дедушки большой челнок и в карман убрал. А в этом челноке как раз Охлопочек-Отонышек почивал. Проснулся он в глубоком кармане у Щипка, никак не поймет, куда попал, — как в яме, темно.
Щипок у себя в горнице бросил этот челнок в сундук. А в том сундуке еще два железных челнока лежат. На замок сундук запер и ключ себе на пояс повесил.
Охлопочку-Отонышку в щелку из сундука видно, что в горнице делается. Щипок в Симу собирается, к торговцу Шарину. Сел и уехал. Ходит Охлопочек-Отонышек по сундуку, никак вылезти не может. И инструментов с ним никаких нет. День сидит, второй томится. Щипка нет и нет.
Дед с бабкой горюют: не знают, куда пропал ночью Охлопочек-Отонышек.
Видит Охлопочек-Отонышек — на дне сундука сучок, словно черный коровий глаз, чуть не с чайное блюдце. И непрочно этот сучок сидит в еловой доске. Вот если бы его выковырнуть, то можно бы из этой ловушки уйти. Да, на беду несчастному, с утра и до вечера хозяйская дочь — дура Палашка — сидит на этом сундуке, обняла голову и воет:
— Папаня, скоро ли приедешь? Скоро ли мне каленых орехов привезешь?
— А во мне орехов полно всяких: и грецких, и вологодских, сырых и каленых, — вдруг заговорил сундук.
Так и подпрыгнула Палашка:
— Ну да, сундук, ты врешь?
— Это только купцы да фабриканты врут, а я, простой сундук, живу честно, — отвечает Охлопочек-Отонышек из сундука.
Приподняла Палашка сундук, тряхнула — челноки загремели, а она думает, что это орехи катаются.
— Да, и правда орехи… Сундук, научи, как мне из-под замка орехов достать? — спрашивает она.
— Научу. Ты сильная, сладко пьешь, много ешь, долго спишь. Подыми сундук, пошибче стукни углом — орехи сами и покатятся, — подсказывает сундук.
Палашка подняла сундук, стукнула углом о порог — сучок из дна вылетел.
— А где орехи? — стучит кулаком по сундуку дура.
— Нешто ты слепая? Вон орех покатился, а другой назад воротился; сначала этот разгрызешь, потом и другой возьмешь, — говорит сундук.
Схватила Палашка орешек… А это не орех, а сучок. Обиделась она на сундук: