в детстве пошла искать этот край, зашла за село, заблудилась. Ехали наши мужики из Шуи, подобрали меня, домой привезли, с тех пор я больше не ходила искать то сказочное царство.
Стрела полеживает, слушает да на ус мотает: «Ничего себе девушка, с понятием, с фантазией, молодая, а зубастенькая».
— Так как же, Тася, быть-то? Я вот тоже, как вы, мечтатель, тоже в детстве от пастухов и охотников красивых сказок наслушался, думал, что есть местечко, где живется привольно, вольготно, весело на Руси человеку. А пошел искать по селам и городам царской империи — оказывается, нет его, такого-то привольного уголка, в нашем николаевском, кровью залитом царстве. Знать, уж так и будем маяться по гроб? Или как? — спросил Арсений.
Тася вздохнула и не сразу ответила.
— Ой, как я не люблю людей, особенно молодых, покорных судьбе! Человек должен искать свое счастье. Счастье само не приходит, надо пострадать, потрудиться, тогда, может быть, чего-нибудь добьешься!
— Я тоже так думаю, — согласился Арсений и сел рядом с Тасей на скамью.
— Счастье — не солнце, не всем поровну. Каждому своя доля. — У Таси, очевидно, был свой взгляд на распределение счастья между людьми на земле.
— О какой же доле вы мечтаете?
— Моя мечта с детства — стать сельской учительницей!
— А там?
— Поехать работать.
— Куда?
— На Север, подальше от всей этой городской грязи, от городских людей.
— Вы не любите город?
— Такой, каков он есть сейчас, не люблю, — откровенно созналась Тася.
— Какой же вы любите город?
— Какой у Чернышевского. Вы, конечно, читали…
Арсений после короткой паузы продолжал:
— Да, читал… Значит, вы скоро станете учительницей, уедете, например, на Север, будете счастливы, а о других несчастных забудете? Так я вас понял? Счастья только для себя?
— Зачем! Что вы! Я затем и поеду, чтобы жить светлой, разумной жизнью и других учить этому. В работе я вижу свое счастье.
Еще долго журчал звонкий голос Таси. Долго они беседовали. Наконец сказал Арсений:
— Тасенька, желание ваше чистое, благородное, но, может быть, вам приходилось слышать: лет тридцать тому назад то тут, то там на бескрайних просторах России во мраке царизма вспыхивали яркие огоньки. Революционная молодежь, подобно вам, так же вот бежала из университетов в далекие деревни, в глухие села, чтобы сеять там семена знания, культуры, просвещения, помаленьку строить светлую, разумную жизнь. Но скоро эти благородные мечтатели и обреченные фантазеры разочаровались в своей затее. Лучшие из них были выловлены и погибли в ссылках, острогах, заживо погребены в подземельях, на каторжных работах. Часть же — никчемных, малодушных, «рыцарей на час» — растворилась среди сельских прасолов, богатеев, кулаков, переменила личину и стала вместе с другими мучителями, тунеядцами сосать кровь из народа. Были такие люди, народовольцы. Лучшие из них погибли недаром.
У Таси круглели глаза от удивления. Она, очевидно, не ожидала, что молодой квартирант, с виду рабочий, в синей ластиковой рубашке, в смазных сапогах, так хорошо знает жизнь.
— А так жить нельзя, без большой радости, без настоящей любви к делу, к людям… Если так всю жизнь без радости прозябать, то лучше не жить, — печально заключила Тася; тоска слышалась в этих словах.
— Вся радость жизни — в борьбе, — подсказал Арсений.
— Лишь когда книжку возьмешь, только и забудешься на время.
— Что же вы читаете?
— Чернышевского… Некрасова… — Тася сразу стала говорить сдержанно и осторожно.
— Где берете книги?
— У одной подружки.
— А в библиотеке?
— Там только про «Еруслана Лазаревича» да про «Прекрасную кабардинку, умирающую на гробе своего мужа». А серьезного ничего нет.
Арсению ее ответ очень понравился.
— Правильно, Тася, царь держит народ в невежестве, в темноте, науку-знание прячет от народа под пудовым железным замком. Но надо сломать этот замок.
Тася, конечно, пока не знала, с кем говорит, и многое, что было ясно для Арсения, для нее казалось лишь смелой, но несбыточной мечтой.
— Не хватит сил… дорогой.
— Да ведь народные силы, как трава после дождичка, незаметно растут.
Тасе хотелось хоть кому-нибудь высказать наболевшую печаль до дна.
— Сколько горя-то приняла, всё из-за книг. Отец ругает меня. Но все равно не брошу, все равно буду учиться, выйду в учительницы. Сдам экзамен!
— Где будете держать экзамен? — заинтересовался Арсений.
— При епархиальном, во Владимире.
Арсений покачал головой:
— При епархиальном училище экзаменуется духовенство. Вы же не духовного звания, вы крестьянка, а сейчас ткачиха, и только поэтому вас привалят. Учительницей вам не бывать в царской России. Я, конечно, не оракул, но так думаю. Мое же пожелание вам от души — чтобы все у вас на экзаменах прошло удачно.
Тася закусила ноготь, призадумалась.
— Нет, нет, вы прежде времени не опускайте руки. Добивайтесь своего, требуйте, вырывайте у жизни право на счастье, — напутствовал Арсений.
— Провалят — что тогда? Куда деваться? Отец меня сживет со света! — запечалилась Тася. — Если провалит, значит, я горько ошиблась во всех своих расчетах. Впереди никакого проблеска, просвета — вот какая жизнь… Вот вижу, что вы умный, отзывчивый, но и вы не хотите понять меня…
— Я понимаю вас, Тася, — сказал Арсений, — вас тянет к свету, к знанию, к свободной, культурной жизни…
— Как же жить? Научите, скажите! — это был не вопрос, а мольба девушки.
— Вступайте в нашу рабочую партию социал-демократов большевиков. Давайте вместе бороться за наши права, за свободу для всех рабочих и крестьян. Когда вместе своего добьемся, тогда и простая ткачиха и забитая крестьянка сможет стать учительницей.
— А разве есть такая рабочая партия? — удивилась Тася.
— Да, есть! — твердо ответил Арсений.
— Кто же ее возглавляет? — И боязнь и горячий интерес были в вопросе девушки.
— Ленин и лучшие люди из рабочего класса.
— Вы тоже в рабочей партии?
Арсений чуть помедлил, не сводя взора с ясных глаз Таси.
— Да… Я хочу быть всегда вместе с рабочими.
— За что же я мучилась? Столько вложила упорного труда — и всё бросить? Нет, будь что будет, на экзамен я поеду!.. Программу я знаю назубок…
На прощание Арсений пожал руку Тасе, напутствовал:
— Вы настойчивы, неуступчивы. Это хорошо. Лучшее качество каждого человека — это его непреклонная воля, твердое убеждение. Но если в будущем вас постигнет неудача, приходите к нам, у нас вы всегда найдете поддержку.
Тася ушла. Стрела ухмылялся: дескать, сбылось его «предсказание».
— Ну, кто прав? Вильнула подолом и была такова. Мыслимо ли таким доверять нашу тайну! Вот скажет куму, а кум без ума — свахе, а та — соседке-пряхе, пряха — свату-бражнику, а сват — стражнику.
Прямо чуть ли не выговор выносит Стрела Арсению за нарушение конспирации.
— Ты не беспокойся, у нее еще глазки разбегаются, еще на сердце лежит у нее страница последней прочитанной книги, но она инстинктом рабочей души ищет на ощупь ту же самую дорогу, на которой стоим мы.
Но Стрелу скоро не убедишь.
— Ничего из нее не выйдет! Но навредить она может… по наивности. Вся ее дорога не дальше мужнина порога. Уедет учительницей в село, выйдет за поповского сына и будет жевать малину да варить варенье из смородины.
Пророк ты, Стрела!
— Пророк не пророк, но предчувствую. Впрочем, тебе виднее.
Арсений после ухода девушки был озабочен чем-то, хотя и старался не показать виду.
Однажды Арсений сказал Стреле:
— Мне жаль Тасю. Я вижу ее характер, понимаю ее натуру, честную, смелую. В ученье она вложила все силы своей молодой души. Надо ее держать в поле нашего зрения. Если постигнет неудача, она окажется на печальном распутье. Нужно вовремя подать ей руку, поддержать, помочь…
Пришел срок. Тасе надо ехать на экзамены. Пошла она к управляющему фабрикой:
— Дайте отпуск на две недели.
Управляющий спрашивает:
— Зачем?
— На экзамен ехать.
Захохотал управляющий:
— Ткать умеешь и без экзаменов! Мы даем отпуск подчистую! Забирай книжку и уходи на все четыре стороны. Вот тебе и экзамен!
Пуще прежнего загорюнилась Тася. Наведалась к хозяину.
— С каких пор мои ткачихи вздумали ездить по экзаменам? Никуда не поедешь. Нет моего дозволения! — И дверь захлопнул хозяин.
Пришла заплаканная Тася к родителям на совет. Отец не хочет и слушать:
— Сорвешься с места — что тогда? Один-то я всех не прокормлю. Кроме тебя, вон пятеро. Выбрось все глупости из головы!
Мать осторожно поддержала дочь:
— Полно, отец, может, сдаст! Хватит ли, дочка, ученья-то твоего?
— Хватит, мама! Сдам…
Отец насупил реденькие брови.
— Поезжай, да помни: не сдашь ученье — лучше домой не показывайся…
Поверила твердо Тася в свои силы, понадеялась на то, что среди ученых людей правда есть. Извелась она только от одних дум печальных.
Решила ехать. Пришла, полный расчет заявила.
Долго ее мытарили, гоняли по конторе от стола к столу, потом выбросили ей из оконца рабочий билет, а в нем пометка: «Уволена за непослушание!» В чем же ее непослушание?
Вскоре, слышно, приехала Тася с экзаменов и бледна и печальна. Как ни хорошо она отвечала, но крестьянскую дочь, ткачиху шуйскую не допустили до учительниц. Там и своей белой кости, поповской да купеческой, в достатке.
Отец под горячую руку у Таси чемодан в окно выбросил и самое Тасю вон выгнал.
Пришла она ночевать к тете Кате. В сумерках за столом Арсений хотел было завести беседу, а она закрыла глаза, вылезла из-за стола, ушла в сенцы, так больше и не вошла. Ночевала в сенцах на полу.
Арсений, конечно, понял чужую боль.
Вдруг пропала Тася. День, другой, третий — Таси нет и нет…
— Где же наша Тася? — спрашивает Арсений у тети Кати.
Поведала тетя Катя: