— Это удивительно, удивительно… — восхищалась Ширин. — Вы, европейцы, в самой обыкновенной вещи способны увидеть красоту, которой мы не замечаем. А ведь и мы не слепые.
— А сейчас я покажу вам то, что вы видите каждый день и, может быть, не замечаете в этом красоты, — сказал Карл и провел Ширин в другую комнату, где хранилась коллекция камней. — Камни — это символ вечности. Они старше, чем вся ваша история. Вот эти я собрал в Персии, те — в Баварских Альпах и горах Гарца, другие в Пиренеях, а эти — недавно привезла мне Маргит из Польши…
Рассказ барона прервала Наргис, которая, грациозно поклонившись, пригласила к ужину. Карл повел Ширин в столовую, где их уже ждал богато накрытый стол. Наргис, стоя за стулом барона, очень внимательно наблюдала за молодой иранкой. После ужина Карл сам отвез Ширин на машине домой. Вернувшись в мраморный дворец, он направился в комнату Августа. Его брат с коктейлем в руке, как обычно, слушал по радио передаваемые из Берлина выступления, на этот раз это была речь Геббельса. Увидев Карла, он выключил радиоприемник и поднялся с кресла.
— Не беспокойся, — сказал барон.
— Там нет ничего интересного, — ответил Август.
Карлу слова брата явно пришлись по вкусу.
— Выпьешь?
— Охотно.
Август тщательно смешал коктейль в высоком хрустальном стакане и протянул его Карлу.
— Что ты думаешь о Ширин? — спросил он.
Карл сделал неопределенный жест.
— Ведь вы давно знаете друг друга. Она из хорошей семьи. Происходит из рода Бахтиаров — представителей старой персидской аристократии. Сколько можно жить одному!
— Ты серьезно?
— Конечно. На твоем месте я не колебался бы ни минуты. Я заметил, она восхищена тобой.
— Представь себе, и я это заметил, но я не уверен…
— Ты колеблешься?
— Не знаю, как бы это восприняла Маргит, ведь она же старше Ширин…
— Ты думаешь, она не станет гордиться тем, что ее подруга станет твоей женой, а ты, войдя в семью хана, приобретешь огромное влияние в этой стране?
— Вижу, ты меня искушаешь.
— Выпьешь еще?
— С удовольствием.
Август приготовил еще один коктейль. Карл пил его мелкими глотками.
— Да-да, она из очень благородной династии, — сказал он. — Ты очень правильно заметил, что это важно. Знаешь, даже сам шах относится к ним с большим уважением. А вот они к нему — нет. А знаешь почему? Потому что шах когда-то был простым конюхом. Хочешь послушать музыку?
— С удовольствием.
Август выбрал пластинку и включил патефон.
— В пятницу мы собираемся на охоту, — продолжал Карл. — Маргит, Ширин и я. Мне бы хотелось, чтобы ты поехал с нами, но один.
— Но ты же знаешь, я не люблю убивать.
— Но ты любишь верховую езду, — ответил барон. И добавил: — Ты знаешь, что означает по-персидски Ширин?
— Да, «сладкая».
— Вот именно… Сладкая… — повторил барон Карл фон Витгенштейн.
Карл, Август, Маргит и Ширин ехали верхом.
— Почему господин Август не взял свою двустволку? — спросила Ширин.
— Он не убивает зверей, но обожает верховую езду, — ответил Карл.
Вскоре они увидели лежащие поперек дороги срубленные деревья. Ширин обратилась к Августу:
— Если вы такой хороший наездник, может быть, попробуете преодолеть это препятствие?
Она пришпорила коня и галопом поскакала к огромным стволам. Лошадь легкими прыжками буквально перелетела через несколько поваленных деревьев.
— Это был вызов отцу, а не дяде, — сказала Маргит. — Местные девушки именно так проверяют своих женихов. Уверена, что отец не подведет.
Карл пришпорил коня и поскакал в сторону препятствий. Две первые попытки окончились неудачей — конь в страхе останавливался. И только на третий раз преодолел препятствие.
— Да ты просто юноша, — похвалил Август брата.
— Не каждый молодой так бы смог, — сказала, не скрывая уважения, Ширин.
Мелкой рысью они направились в сторону рощицы, и вдруг из-за пригорка выскочила серна. Карл вскинул ружье, но Ширин его остановила:
— Подождите!
Галопом она поскакала вдогонку за серной. Началась борьба между наездницей и животным. Ширин то наклонялась, то изгибалась до самой земли, почти скрываясь под лошадью, то поднималась в седле. Все с напряжением следили за поединком: Ширин пыталась схватить серну на бегу. Наконец это ей удалось. Крепко схваченное животное билось в руках Ширин.
— Все, что мы знаем о женщинах Востока, совершенно не подходит к этой девушке, — сказал Август. — Почему она до сих пор не вышла замуж?
— Трудно оседлать породистого коня, — сказала Маргит. — А тебе, папа, удалось.
— Ты так думаешь?
— Разве не видишь? Это было проделано для тебя, элегантного, умного и культурного немецкого аристократа. О таком муже мечтает каждая восточная девушка, и не только восточная.
— Спасибо, Маргит, ты очень мила.
Остаток дня они провели в поле, устроили пикник. Тот день стал поворотным в судьбе Ширин — будущей жены Карла. Через несколько дней они получили благословение хана, отца Ширин. Начались приготовления к свадьбе.
Поздним вечером Наргис вышла из комнаты служанок. Направившись в теплицу, она срезала несколько самых лучших роз и украдкой вернулась к себе. Старательно уложила цветы, завернула их в бумагу. Девушка переодевалась, когда в комнату вошла кухарка.
— Я принесла мясо, очень вкусное. Осталось от ужина, — сказала она.
Наргис улыбнулась ей и поблагодарила.
— Вижу, ты с нетерпением ждешь своего выходного.
— У меня только один день в месяц…
— Понимаю. Передай привет матери. А мне пора. Вот-вот привезут молоко…
Когда кухарка вышла, Наргис положила мясо в сумку, взяла цветы, посмотрела в зеркало и вышла.
Через час она уже была у дома Ореша. Его отец красил дверь. Увидев Наргис, он коротко сказал:
— Он дома.
Девушка прошла через двор. Она уже хотела войти в комнату, когда услышала голоса в доме. Решила подождать. Присела у окна — так, чтобы ее не заметили выходящие из дома. Сама того не желая, стала прислушиваться к разговору в комнате.
— Меня просто удивляет, когда я слышу ваши жалобы! — говорил Ореш. — Когда вас выбрасывают с фабрики, вы не можете по-мужски сказать: нет! Если не хотите жить, как животные, создайте свой профсоюз. Надо уметь организоваться. Надо показать, что вам известны ваши права. Иначе ничего не изменится. Если будете протестовать, вас вышвырнут. Не будете протестовать — вас тоже вышвырнут, если им это будет выгодно.
— Что же нам делать? — послышался тоскливый голос. — Если начнем протестовать, то нас без всяких разговоров посадят. Шестнадцать лет назад мы устроили забастовку на нефтеперегонном заводе. Создали профсоюз, стачечный комитет, и что? Около тридцати человек попали в тюрьму. Получили от шестнадцати до двадцати лет. Те, кто не умер, до сих пор гниют за решеткой.
— Но они хотя бы не сидели сложа руки, — сказал Ореш. — А те, кто умер, знали, за что они умирают.
— Но человек хочет жить, — произнес другой мужчина.
— Но как жить? — возразил Ореш. — Помните того рабочего с фабрики Витгенштейна, которого обварило кипятком? Сколько было приложено стараний, чтобы он получил пенсию после несчастного случая и имел возможность лечиться! Ничего не вышло, его выбросили, не заплатив ни гроша, а потом мы внезапно узнали, что его взяли на работу сторожем, а сына послали учиться в Берлин. Почему? А потому, что хотели показать, каким должен быть рабочий: покорным и доносчиком. Но не каждый сын доносчика может поехать учиться в Берлин. У сына рабочего должны быть такие же возможности получить образование, как и у сына министра. Так должно быть.
— Все это сказки! — сказал кто-то из рабочих.
— Вот увидишь, — говорил Ореш, — придет день, когда и этого рабочим будет мало. Но все это зависит только от нас…
— Люди будут стремиться в святые места и мечети до тех пор, — сказал третий голос, — пока шах не отменит чрезвычайное положение. Может быть, вместо того, чтобы идти работать, нам надо пойти туда?
— Действительно, мечеть — единственное место, где мы можем протестовать, — сказал Ореш.
— Но не все откажутся от работы.
— Достаточно того, что группа рабочих представителей примет в этом участие. Важно, чтобы в нашей резолюции или в открытом письме к шаху было помещено требование рабочих: создать профсоюз.
— А вы туда придете?
— Рана уже заживает, приду.
Ореш проводил рабочих. Когда он вернулся, на столе лежали розы. Наргис стояла в углу комнаты.
— Ты как цветок, — сказал Ореш.
— Еще болит? — Девушка смотрела на его забинтованную ногу.
— Немного.
— Шрам останется?
— Не знаю. Наверно, нет.
— Дай бог… — сказала Наргис. — Вы знаете, кажется, скоро у нас будет свадьба…
— Барон? — недоверчиво спросил Ореш.
— Да. Он женится на подруге госпожи Маргит, дочери хана.
— А почему ты улыбаешься?
— Нет-нет… Я так…
— Но почему ты улыбаешься? — повторил Ореш.
— Вы знаете, господин барон с такой гордостью показывал этой госпоже свои трубки и камни…
— Каждый показывает то, что он любит.
— Но ведь у барона столько вещей получше.
— Может быть, для барона именно эти вещи важнее всего?
— Для влюбленного? — спросила Наргис.
— А что важно для влюбленных? — Ореш внимательно смотрел на девушку.
— Ну откуда я знаю? Влюбленный человек должен думать не о трубках, а о той, кого любит…
— Сколько тебе лет?
— Мне? Девятнадцать.
— Ты не обманываешь? — Инженер внимательно посмотрел на Наргис.
— Дайте мне бинт, — сказала девушка, переведя разговор на другое. — Я сделаю перевязку.
— Ты была когда-нибудь влюблена?
— А что это такое? — Наргис снова ушла от ответа, указывая на ряд соединенных между собой пробирок.
— Это павлин. Показать тебе?
Ореш встал, насыпал в пробирку несколько видов порошков, которые, растворившись, заиграли целой гаммой цветов.