— Наука до сих пор не выяснила, почему медовые соты точно такие же, Какими были миллионы лет назад. Почему пчелиный рой отличается четкой специализацией функций: есть цари, рабочие пчелы и пчелы-солдаты. Природа предопределяет их назначение. Мы называем это инстинктом. Точно так же и у людей. Есть интеллектуалы, созданные для того, чтобы править, другие способны только выполнять приказы. Например, негры. Простую работу они выполняют очень хорошо, это доставляет им удовольствие. Ведь они часто поют во время работы. Но достаточно такого робота поставить на руководящий пост, как все производство развалится, а этот человек почувствует себя несчастным.
— Представьте себе, у нас говорят точно так же, с небольшой лишь разницей: аллах определяет судьбу каждого человека. Тот, кому предназначено жить в бедности, как бы он ни старался, никогда не будет богатым. Поэтому рабочий родится рабочим, фабрикант — фабрикантом, а женщины созданы для того, чтобы работать, рожать детей и слушаться мужа.
— Вы несколько упрощаете. Над теми вопросами, которых я коснулась, годами работают крупные ученые. Нельзя все это сводить до уровня религиозных верований.
— Значит ли это, что у негра нет никакой возможности стать врачом или ученым?
— Наука дает отрицательный ответ. То же самое можно сказать и об индейцах. В этом смысле желтая раса находится где-то посередине.
— Имеет ли значение, где живут люди?
— Да. Например, славяне живут на востоке Европы. В принципе, они принадлежат к белой расе, хотя и к низшему ее виду.
— Извините, а я, то есть мы — к какой категории относимся? — спросила Ширин.
Прежде чем Кристина успела ответить, в комнату вошел барон.
— Разреши, дорогая…
Ширин и Карл вышли из рабочего кабинета Кристины.
— У нас клиент, — пояснил барон супруге по пути. — Это немец, он постоянно живет в Париже. Мне бы хотелось, чтобы ты присутствовала при нашей беседе. Тебе надо учиться вести дела.
В кабинете барона их ждал мужчина средних лет.
— К сожалению, — сказал он, здороваясь с Ширин, — я не имел чести познакомиться с вами в Европе. Слышал, что у барона красивая жена. А теперь должен признаться, что никогда не встречал такой прекрасной женщины.
— Господин Вернер — постоянный покупатель наших ковров в Париже. Сейчас он хочет увеличить объем закупок. Мы же вносим изменения в узоры и в цветовую гамму, — сказал барон.
— Вы знаете, существует мнение, что всеобщий кризис рано или поздно коснется рынка сбыта ковров.
Карл позвал Наргис и велел ей принести красивую персидскую трубку, которую положили перед Вернером.
— Какая прекрасная работа! — восхитился гость.
— Даже самые простые вещи иранцы способны превратить в яркие и красивые. А вершина их достижений — именно персидские ковры. История этого народа представляет непрерывную цепь кризисов, и чтобы что-то этому противопоставить, они создали яркий мир ковров — и для бедных, и для богатых. Может быть, вы и не поверите, но именно в период кризиса мы продаем их в два раза больше.
— А я всегда думал, что этот принцип относится скорее к торговле оружием.
— Ствол винтовки всегда можно повернуть в сторону того, кто ее изготовил. Трудно назвать это выгодой. А ковер чем больше лежит, тем становится дороже. Так что́, удваиваем заказ?
— Сдаюсь, — ответил Вернер.
— Ну а узоры мы обсудим на месте.
— Сердечно благодарю за трубку, это редкий экземпляр.
— Это только скромный сувенир от нашей фирмы, — сказал барон, прощаясь с клиентом.
В тот день Карл фон Витгенштейн обедал наедине с супругой. За столом прислуживала Наргис. Барон знакомил Ширин с деловыми тайнами фирмы:
— Запомни, моя милая, основной принцип: если хочешь, чтобы клиент что-то купил, тебе сначала надо купить контрагента. Если будешь с ним спорить, тебе это никогда не удастся. Ну а если говорить о расовой проблеме, мне бы хотелось, чтобы твои взгляды совпадали с моими.
— Каких же взглядов в этом вопросе придерживается мой муж?
— Таких же, как и каждый рассудительный человек. Таких же, как и твой отец, которого я особенно уважаю. Вся эта расистская теория — выдумки псевдоученых и, что самое важное, всех этих закомплексованных нуворишей, которые желают уничтожить нас, аристократию, чтобы захватить наше наследие.
— Я очень рада, что ты так думаешь, мой дорогой.
— Я беседовал с Юзефом. Он обещал, что сначала познакомит тебя с тем, как вести деловую переписку, а потом введет в курс всех дел нашего предприятия.
— Надеюсь, что я справлюсь.
— Справишься, справишься… Элен тоже начинала с нуля, но дела вела даже лучше, чем я.
После обеда Ширин и Юзеф направились в фабричную контору, где сразу же приступили к делу.
— Это список наших работников, их выработка, а также и заработки. В каждом цехе есть доверенный человек, который еженедельно готовит отчет о состоянии дел. Эта информация тщательно изучается. В этой пачке, — пояснил Юзеф, — подробный список наших представителен и агентов за границей, а в этой — список клиентов и их характеристики.
— Как вы думаете, что самое главное для предпринимателя?
— Доход, ваша милость. Именно это мотор, сердце каждого торгового предприятия. Так же, как и любовь в жизни. Есть она — рождается энергия, мысли, новые инициативы. А когда ее нет — приходит равнодушие и все останавливается.
— Но любовь ненасытна.
— Так же и с доходом. Когда желаешь получить слишком много и слишком быстро, можно потерять все. Так что надо иметь разум и хороший расчет.
— Любовь не может быть рассудочной…
— Дорогая госпожа, мы же говорим о доходе.
— Благодарю вас, Юзеф.
— Всегда к услугам госпожи баронессы, — ответил Юзеф с низким поклоном.
Шли недели. Ширин быстро осваивала все деловые тонкости фирмы барона Карла фон Витгенштейна. Жатва на полях подходила к концу. Урожай был исключительно богатым. Под конец необычайно жаркого в этом году лета супруги Витгенштейн отправились в гости в находившееся неподалеку от Шираза поместье отца Ширин.
Хан с большой сердечностью принял гостей. Проводил к огромному дереву, под которым уже ждал богато сервированный стол. Мужчины беседовали о делах, но Ширин эта тема была явно скучна. Она вышла из-за стола и направилась в поле, откуда доносились песни иранских крестьян, убирающих урожай.
Среди них были сезонные рабочие из племени Бахтиар. Они пели хорошо известную Ширин песню о любви к земле, которая дает им работу и кормит. Они пели о том, как после тяжелого дня ложатся спать, постелью им тогда служит земля, а одеялом — усеянное мириадами звезд небо. Это была песня-молитва о том, чтобы солнце — источник жизни — на рассвете снова отправилось в свой путь, точно так же, как и Бахтиары ежедневно отправляются в дорогу.
Две крестьянки остановились и издалека наблюдали за приближавшейся к ним Ширин. Их восхищала ее одежда, полная достоинства поступь. Ширин их знала, поскольку они были из того же племени, что и она. Но деревенские девушки не сразу узнали в подходившей к ним элегантной госпоже хорошо известную им когда-то дочь хана. Ширин подошла к группе крестьян, занятых едой; увидев ее, они встали и низко поклонились.
Когда Ширин заговорила с ними по-персидски и назвала одну из женщин по имени, пояснив, кто она такая, крестьяне окружили ее тесным кольцом, не скрывая своего удивления тем, как изменилась их соплеменница, став женой барона Карла фон Витгенштейна.
Вскоре надсмотрщик приказал крестьянам продолжать работу. Ширин осталась одна. Какое-то время она наблюдала за крестьянами, а затем попросила надсмотрщика принести ей рабочую одежду. Она вошла в палатку, переоделась и присоединилась к жнецам. Вместе с ними она запела хорошо известную ей персидскую песню.
Обеспокоенные ее долгим отсутствием, Кристина, Август и Карл пришли на поле.
— Она очаровательна, — сказала Кристина. — Я всегда говорила, что невозможно изменить заложенное природой. Ведь именно природа определяет каждой личности ее собственное место. В конце концов каждый возвращается в ту среду, которая его породила, и тут совершенно не помогут инъекции культуры более развитого народа.
— Мой дед, — ответил барон, — был землевладельцем в Пруссии и в Польше. Его владения по своей площади почти равнялись Немецкой Швейцарии, а когда он развлекался, то развлекался только с землепашцами. Я сам видел, как даже великий Вильгельм Второй беседовал с крестьянами. А знаешь ли ты, Кристина, что наша национальная гордость, великий поэт и министр, сам Гете женился на собственной служанке?
Наступили сумерки, солнце спряталось за горизонтом. Гости хана уехали в красивом экипаже, запряженном четырьмя серыми арабскими лошадьми.
В тот же вечер Карл и Ширин значительно раньше, чем обычно, встали из-за стола и направились в спальню. Карл в супружеской постели долго ожидал Ширин, которая посвящала много времени вечернему туалету. Наконец она вышла из ванной, одетая в прозрачную ночную рубашку.
— Знаешь, моя дорогая, мне бы хотелось, чтобы моя жена была дамой в полном смысле этого слова.
— Не понимаю.
— Прости, мое сокровище, но ты не должна брататься с голытьбой. То, как ты вела себя на поле, не совсем понравилось мне. Наше благородное происхождение обязывает…
— Они не голытьба, Карл. Я выросла среди этих людей. Когда я училась в гимназии, все каникулы проводила в деревне и работала в поле с этими людьми. Это традиция. Я просто счастлива, что сегодня смогла подышать свежим воздухом.
— Понимаю, моя дорогая, но мне бы не хотелось, чтобы жена барона Витгенштейна стала предметом грубых шуток. Если ты хочешь уважать обычаи, то из них следует выбирать те, которые возбуждают в толпе уважение и почтение к нам, аристократии. Кстати, мне бы не хотелось, чтобы ты подобным образом вела себя и с работниками нашей фабрики. Они существуют для того, чтобы работать, а мы — затем, чтобы ими руководить.