— В самом деле?
— Да. Мы бурим, бурим и в конце концов добьемся своего.
— Я вижу, что мама тоже работает, — произнес Генрих, глядя на черепа. — Пожалуй, тут собраны все. Мудрец и идиот, поэт и преступник. Курд, китаец, индус — все на одном столе.
— Я хотел бы, чтобы ты наконец посерьезнел, стал достойным…
— …сыном великого немецкого народа, — язвительно закончил Генрих.
— Пожалуйста, только не таким тоном.
Генрих вскочил, встал по стойке «смирно» и с шутовским воодушевлением выкрикнул:
— Народ, рейх, фюрер!
— Избавьте меня от подобных шуток! — повысила голос Кристина.
Слуга внес приготовленную для Генриха еду: жареного цыпленка, хлеб, масло. Генрих сел за стол и с аппетитом принялся ее уничтожать.
— А дядя Карл здесь? — спросил он.
— Знаешь, у него новая, молодая жена, — сказала Кристина.
— Аристократка?
— Ну как же может быть иначе, его возбуждают только аристократки.
— Кристина! — с упреком произнес Август.
— Но ведь я не о тебе говорю.
— В этой одежде тебе нельзя показываться дяде, — сказал Август.
— Почему? Это последний крик моды.
— И речи быть не может. Ты должен привести себя в порядок.
— Порядок превыше всего! — выкрикнул Генрих. — Так что моюсь, переодеваюсь и иду приветствовать аристократку, многоуважаемого дядю и — наверняка лицезреть его трубочки.
Через час посвежевший Генрих вместе с родителями отправился к Карлу. Барон раскладывал новые образцы камней.
— Добрый день, дорогой дядя, — вежливо поздоровался Генрих.
— О! Ну ты и изменился! Когда приехал?
— Только что. Выразил почтение родителям, и вот я здесь.
— Ну так идем в салон. Хоть раз ты приехал вовремя. Сочельник надо проводить с семьей, а не шляться по миру.
— А Маргит тоже будет с нами?
— К сожалению, нет. Она уехала в Африку. Прислала мне только подарки к празднику. — Карл указал на камни.
Они перешли в салон. Ширин читала книгу.
— Разреши представить, это Генрих, сын Августа. А это моя жена — Ширин, что по-персидски означает «сладкая».
— Отец писал мне о вас, но я не представлял себе, что вы так прекрасны.
— Благодарю за комплимент и приветы, которые вы передавали в письмах к моему мужу. Очень рада с вами познакомиться.
Ширин произвела огромное впечатление на Генриха, и он не мог этого скрыть. Она же делала вид, что ничего не замечает.
— Сладкая моя, будь так добра и вели подать нам что-нибудь выпить, — обратился барон к жене. — Зачем ты отпустил бороду? — спросил он Генриха.
— Чтобы сделать что-то, чего не делают другие.
— А чем ты занимаешься во Франции?
— В последнее время живописью.
— Что?
— Живописью. Точнее говоря, рисую картины.
— И это будет твоей профессией?
— Здесь, у вас, дядя, я вижу много голландских, итальянских, французских картин и — ни одной немецкой.
— И ты заполнишь эту пустоту?
— Нет, я только хотел сказать, что живопись — это тоже профессия.
В салон вошла служанка. Она принесла вино. Налила немного в бокал и на подносе подала барону. Карл попробовал и одобрительно кивнул. Тогда служанка наполнила все бокалы и подала гостям.
— Это очень старое вино, из мозельских подвалов, — произнес барон. — Сначала была математика, потом механика, — сменил он тему, обращаясь к Генриху, — а теперь внезапно живопись. В конце концов ты должен заняться чем-то конкретным. Попробуй этого вина. Оно превосходно, более легкое, чем рейнское.
На следующий день в двери апартаментов Августа постучала Марта. Никто не ответил. Она открыла дверь и вошла в комнату. Из глубины комнат доносились звуки музыки, передаваемой по радио. В поисках Кристины Марта прошла во вторую комнату. На столе она заметила письмо, адресованное в Берлин. С минуту поколебавшись, взяла его. Услышав приближающиеся голоса хозяев, быстро, никем не замеченная, выскользнула из дома, спряталась в кустах около беседки. В нее вошли Август с Генрихом. Чувствовалось, что они немного выпили. Марта, опасаясь выйти из своего укрытия в кустах, слушала их разговор.
— Лорд Фишер, — говорил Август, — прозвал его Наполеоном нефти. Друзья называют его всезнающим. Постоянно он живет в своем поместье в Мекленбурге, откуда часто выезжает в Голландию, чтобы укрепить связи между этой страной и третьим рейхом. Он друг Геринга, а сейчас как раз ищет нефть в Северном Иране. На приеме, устроенном в его честь, Деттердинг сказал примерно так: «Нашим общим врагом является призрак, преследующий нефтяную промышленность во всем мире, призрак национализации, начало которой положила проклятая большевистская революция в России, Все мы помним, как большевики национализировали фирму «Экссон» на Кавказе. Мы помним также слова Тигла, который сказал, что ничего не знает о коммунистах тот, кто не замечает, что они отбрасывают наш этический кодекс. В Мюнхене не только спасли мир, но также создали плотину, о которую разобьется фронт, образованный Россией против цивилизованного мира. Леди я джентльмены! На наших глазах рождается новая эра, ее создает немецкий народ под предводительством своего фюрера, который освободит мир от призрака коммунизма. Все наши интересы мы должны посвятить службе, идее. Поэтому, господа, за победу!» Ты знаешь, что это значит? Это означает, что мы шаг за шагом приближаемся к кавказской нефти.
— А русские этого не видят? — спросил Генрих.
— Вот именно. Видят, но ничего поделать не могут. Несмотря на договор с шахом от двадцать первого года, который гласит, что Иран не превратится в антисоветскую базу, шах закрывает глаза на наши начинания.
В беседку вошла Кристина.
— Вы не видели письма, которое я оставила на столе?
— Какого письма?
— Я же говорю: которое я оставила на столе, — нетерпеливо сказала Кристина и вернулась в дом.
— Здесь готовятся большие дела, — продолжал Август. — Иметь нефть — это значит диктовать свои условия миру. Без нее нельзя начать войны. А здесь тоже готовятся к войне. Сорок процентов бюджета предназначено на вооружение, а военная промышленность находится в наших руках.
Кристина снова вошла в беседку.
— Черт побери! Или я не в своем уме, или там привидения.
— О каком письме ты говоришь? — спросил Август.
Все трое вышли из беседки. Укрывшаяся в кустах Марта подождала еще несколько минут и покинула сад.
— Нам надо над этим поразмыслить, — сказал Вильям, перечитывая письмо. Как обычно, они встретились на конспиративной квартире в оживленном квартале Шираза.
— Знаешь, Август хвалится, что под вывеской голландской компании Деттердинга они намерены захватить кавказскую нефть. У меня создается впечатление, что немцы на самом деле хотят добраться к ней через Иран, — сказала Марта, пересказывая подслушанный разговор.
— Если хищный волк хочет задрать медведя, то старому льву не остается ничего иного, как науськивать их друг и а друга.
— Так, наверное, думал Чемберлен, когда подписывал Мюнхенский договор.
— Ах ты, мой мудрый политик! Послушай, дорогая, ты уверена, что никто тебя там не видел?
— Никто.
— Наверняка?
— Наверняка.
— Но это письмо должно снова оказаться у них, Иначе может быть плохо.
— Я должна была там быть в четыре.
Вильям взглянул на часы: половина пятого.
— Ну, попросту опоздаешь, придешь около пяти.
— Тогда дай мне это письмо.
Вильям старательно протер бумагу кусочком замши, вложил в конверт и отдал Марте.
— Сейчас я иду туда. Но вечером?.. — Она посмотрела на Вильяма вопросительным взглядом.
— Как мы договорились. Но никто не должен знать, что ты сюда приходишь.
— Думай обо мне. Привет! — сказала Марта, целуя на прощание англичанина.
Вильям выпустил ее, но не запер двери. Через десять минут в квартиру без стука вошел английский консул, который из соседней комнаты подслушивал разговор Вильяма с Мартой.
— Это превосходная девушка. Другой такой мы не найдем, — произнес он с уважением.
— Кристина Витгенштейн в своем письме к брату просит его позаботиться о сыне того рабочего-шантажиста. Настаивает, чтобы его направили на переподготовку в отдел, предназначенный для ведения будущих партизанских боев в Иране.
— Видишь, это называется дальновидной политикой. Да, мистер Вильям, легкой жизни у нас здесь не будет. Если хотим держать Августа в руках, придется найти сильные аргументы.
— Шантажиста арестовала местная полиция по обвинению в торговле наркотиками.
— У вас есть какие-нибудь контакты с ними?
— В самом деле, нужно кое-что вытянуть из этого птенчика, пока он сидит в клетке. Я постараюсь.
— Заранее прошу простить мне мой вопрос, но скажите, эта девушка знает, что вы уже разошлись с женой?
— Разве это имеет какую-то связь с делом Августа и шантажиста?
— Вы не ответили на вопрос, поэтому я могу думать, что вы намерены на ней жениться.
— У вас есть какие-то возражения?
— На вашем месте я бы тоже женился. Но должен обратить ваше внимание на одно дело… Разрешите закурить?
— Прошу вас. — Вильям пододвинул коробку с сигарами. Консул закурил и глубоко затянулся.
— Я не согласился бы с вами, — продолжал он, — в том, что британский лев подталкивает Гитлера к борьбе с медведем. Наш старый, безошибочный девиз гласит: «Разделяй и властвуй». И скорее всего, сэр Чемберлен использует его в своей политике, но по отношению к Гитлеру эта игра слишком рискованна. Достаточно посмотреть, как последовательно и терпеливо он проводит свою политику на Ближнем Востоке. Везде, где возможно, очень умело использует антианглийские настроения различных общественных слоев в Ираке, Сирии, Иране, Турции и Ливане. Наш противник жаждет использовать любую возможность и захватить все в свои руки. Готовит людей для антигитлеровских переворотов. Поэтому неизвестно, не перекинется ли возможная война Гитлера с Советами также и на Иран.