Он встал на снег и мгновенно начал дрожать от холода. Торопливо собрал разбросанную одежду и побежал к машине. Ширин завела мотор и быстро поехала в сторону города.
— Вы всегда такой сумасшедший?
— Нет, я только хотел вас развлечь, — покорно ответил Генрих, глядя в ее миндалевидные глаза. — Прошу меня простить, но вы живете в этом дворце как один из экспонатов. Камни, трубки и вы — все это из одной коллекции.
Ширин все увеличивала скорость и через минуту остановила машину у караван-сарая. На большой площади горел костер, на котором дервиш грел чайник.
— Огонь и чай! Только об этом и мечтаю! — воскликнул Генрих.
Дервиш побежал в помещение, принес кружки, наполнил горячим чаем и подал гостям. Генрих пил торопливо, обжигая губы.
— Что это? — спросил он, глядя на невысокое здание с крышей в виде купола. На вершине купола переливались под солнцем вправленные в свинцовые рамки цветные стекла окон.
— Это хонгох, — ответил дервиш.
— Хонгох? Что это такое?
— У вас это называют монастырем, — пояснила Ширин.
Дервиш добавил:
— Здесь, ваша милость, когда-то был караван-сарай. Какой-то добрый человек устроил здесь хонгох. Сам покрасил стены и назвал его Симургом.
— Симург?
— Это мифический король птиц, — терпеливо объяснил дервиш.
— Монастырь и король птиц? Это странно…
Дервиш пригласил гостей войти внутрь святыни.
На куполе было изображено солнце, а на стенах — выцветшие контуры птиц. Через оконные отверстия проникали лучи солнца, которые придавали рисункам и всему помещению особенно таинственный вид. Генрих долго рассматривал убранство монастыря.
Когда гости вышли из здания, они увидели странно одетых людей, приближающихся к костру. Это оказались персы. На четверых были черные колпаки из бараньей шкуры, украшенные колокольчиками, белые сермяги, подпоясанные яркими красными поясами. Браслеты с колокольчиками на руках и ногах издавали резкие звуки. Пятый перс, одетый в черное, на голове имел белую шапку, на шее — золотистую шаль. Шестой был в женской одежде, а за ним на осле ехал еще один переодетый, за которым шло трое музыкантов. Приблизившиеся попросили дервиша дать им чаю.
— Не хотите ли заработать? У нас в гостях иностранец.
Перс в черном колпаке из бараньей шкуры дал знак троим товарищам, которые тут же начали представление. Переодетые стали бить палками человека в черном с золотистой шалью. Этот человек начал плакать вместе с другим, переодетым женщиной. Ширин поясняла Генриху:
— Это традиционная зимняя игра, символизирующая убийство зимы. Когда зима умрет, начнется приветствующий весну танец.
Танцоры постепенно сбрасывали с себя части своих костюмов. Генрих с огромным интересом наблюдал за зрелищем, а потом включился в общий танец, темп которого нарастал. Танцуя, он разбрасывал деньги. Подбежал к Ширин а втянул ее в круг танцующих. Она тоже стала разбрасывать деньги.
Когда танец окончился, актеры собрали монеты. Ширин и Генрих вернулись к машине.
— Я уже давно так не веселилась. Просто ожила…
— Я уже почти потерял надежду вас расшевелить.
— Благодарю.
— Благодарю? Ведь это ваш танец. Эти люди умеют колдовством вызывать весну.
— Да, они действительно умеют веселиться, — задумчиво сказала Ширин.
— Почему вы говорите «они»? Ведь вы дети одного народа…
Поездка в лес и купание в пруду не прошли бесследно для здоровья Генриха. Новогоднюю ночь он провел в постели В резиденции барона Карла фон Витгенштейна шумно встречали Новый год. После полуночи в комнату больного Генриха вошла развеселившаяся Ширин.
— Всего самого лучшего в новом году! — сказала она, подавая Генриху бокал с шампанским.
Они выпили.
— Это из-за меня вы заболели…
— Пустяки! Главное, что мы встретили весну… Было первое января тысяча девятьсот тридцать девятого года.
ПУСТЫНЯ
За неделю до иранского Нового года жители Шираза вышли на улицы и площади. Весь город выглядел необычно. На террасах, тротуарах, почти перед каждым домом горели костры. По древнему обычаю иранцы встречали этот день огнем.
Ширин и Генрих вышли из машины в шахском районе, называемом Занд. Так его назвали в честь Карим-хан-Занда, регента, который не хотел быть шахом, но в восемнадцатом веке сделал Шираз столицей государства. Потом столица была перенесена в Тегеран, но Шираз остался колыбелью иранской культуры. Ширин повела Генриха в старый город. Смешавшись с толпой, они останавливались у горевших повсюду костров, слушали, как юноши и девушки повторяли, всматриваясь в огонь: «Забери мою печаль, дай радость…»
— В Персии огонь является символом чистоты и здоровья, приносит мир и радость, — говорила Ширин. — В ваших кирхах тоже горит вечный огонь, а у нас еще много веков назад на ступенях персидских храмов зажигали огромные факелы в честь бога Добра, сына Митры.
Город, так изменивший свое лицо, приводил в восхищение Генриха. Он не заметил даже подходившей к нему Марты. Она была с Гансом. Они встретились на перекрестке узких улочек. Марта подбежала к Ширин и предложила:
— Давайте узнаем, что нас ждет в новом году! Для этого надо стать на углу, положить связку ключей на тротуар, наступить на нее и громко произнести свое желание. А исполнится ли оно, скажет нам первый же прохожий. Его слова подскажут, что ждет нас впереди.
Развеселившись, они с ключами в руках разбежались по перекресткам в ожидании прохожих. Потом обменялись впечатлениями.
— Ну и что ты услышал? — спросила Бахмана Марта.
— Я не могу этого объяснить. Мой прохожий сказал, что кто-то съел змеиный суп.
— Ну, значит, вам повезло. Змея — символ дома, семьи, — пояснила Ширин.
— А я, наверное, до самой смерти останусь портнихой. Мой сказал, что сшил себе новый костюм, — уныло произнесла Марта.
— А моя пророчица сказала, что у нее билет на пароход, но она боится моря, — сказал Генрих.
— Это понятно. Впереди нежелаемое для вас путешествие, — пояснила Марта.
— А я услышала только одно слово: капля, — сказала Ширин.
— Капля, капелька… Искорка… Возможно, это искра надежды, — раздумывала Марта.
— Но только капля, — задумчиво прошептала Ширин.
Они беседовали еще с минуту, стоя на перекрестке живописных улочек старого Шираза. Потом Ганс и Марта попрощались, а Генрих остался о Ширин.
— Не понравилось мне мое предсказание.
— И меня мое беспокоит. Почему только капля?..
— Вы не любите воду?
— У вас море, у меня капля, что означают эти предсказания? Знаете… Нет, ничего… — Ширин остановилась на полуслове. — Лучше расскажите, над чем вы работаете в последнее время.
— Я сидел в саду и рисовал женщину. Но она этого не заметила.
— Надеюсь, вы больше не рисуете такие ужасы, как те, что я уже видела. Наш бассейн… Вы мне покажете эту картину?
— Я ею очень дорожу. В самом деле. Я очень хорошо спрятал этот портрет.
Подъехала машина Карла. Барон посигналил. Ширин и Генрих сели в автомобиль и отправились во дворец.
Тем временем Ганс Бахман и Марта бродили среди веселящейся толпы. Посетили обширный Базар-э-Вакил, потом старый город. Марта играла роль гида — рассказывала Гансу о памятниках культуры Шираза. Потом они уселись в тени кипариса во дворе средневековой мечети.
— Господин Вильям все еще ухаживает за вами?
— Меня не интересует, за кем ухаживает Мистер Зингер.
— Неужели? Давно ли это?
— С той самой минуты, как я узнала, что он женат.
— А я бы на его месте не отказался.
— Что это значит?
— Ничего. Я только сказал о том, что чувствую.
— Не знаю, может быть, он меня даже и любит, но я… Знаете, мне эта тема, по правде говоря, не интересна.
Марта поднялась со скамейки, и они пошли в направлении ее дома.
— Войдете? — спросила она.
— А семья?
— Дома и знает о вас.
— А может быть, вы хотите зайти ко мне?
— До вас далековато.
— Но ведь вы не мусульманка.
— Но я иранка.
Ганс вынул из кармана маленькую коробочку и подал ее Марте. Девушка открыла ее и извлекла узорчатый золотой наперсток.
— Это на счастье в честь сегодняшнего праздника.
— Теперь я с полным правом могу утверждать, что у меня золотые руки, — засмеялась Марта.
В салоне мраморного дворца собралась вся семья фон Витгенштейнов. Слушали радиопередачу из Берлина.
— А может быть, немного пройдемся? — предложил Генрих, которому это уже надоело. Но его отец хотел прослушать последние известия и, обращаясь к Ширин, сказал:
— У меня кое-что есть для вас. Господин Ганс Бахман вручил мне только что изданную «Майн кампф», переведенную на персидский язык. У нас есть и немецкое издание, так что вы можете сравнить. Это очень поможет вам в изучении языка.
— Тоже мне! Единственное, чему эта книга наверняка не научит, так это языку, — сказал Генрих. — Насколько мне известно, вы любите поэзию. У меня есть томик стихов великого немецкого поэта. Вы найдете там не только красоты языка, но и душу нашего народа. Это любимый поэт моих родителей — Гейне. Наверное, поэтому меня назвали его именем. Вы знаете, что именно Гейне написал прекрасные стихи о вашем национальном поэте Фирдоуси.
— Я охотно почитаю.
— Ты ведь знаешь, — вмешалась Кристина, — что сейчас настоящие немцы не читают таких поэтов, как Гейне, и тем более никому их стихов не рекомендуют.
Генрих промолчал. Диктор перешел к последним известиям. Август весь обратился в слух и попросил соблюдать тишину.
Из репродуктора доносился крикливый голос Гитлера.
— Можешь ли ты представить себе иную силу, которая так последовательно и бескомпромиссно, шаг за шагом, возвращала бы все то, чего лишил нас Версальский договор? Скоро придет очередь Польши, и твое поместье снова окажется в третьем рейхе. Думаю, что нам это удастся так же, как и в Чехословакии: мы займем и эту страну без единого выстрела.
— Да, да, в этом безумии есть своя система… — Карл хотел продолжать, но его прервала Наргис: