— Вашу милость к телефону.
Барон вышел из салона. Гитлер все еще что-то выкрикивал, но задумавшийся Генрих не слушал. Наконец он подошел к столу, что-то написал на листке бумаги и протянул его Ширин: «Пожалуйста, придумайте что-нибудь. Страшно скучно».
На обороте листка Ширин написала: «Мне ничего не приходит в голову».
«Капли плюс море?» — написал Генрих. Ширин прочитала и задумалась. С минуту поколебавшись, написала:
«Море отдельно, и капля отдельно.
Когда соединятся, будет только море.
Игру в переписку прервал Карл:
— Мои дорогие, нас приглашает к себе консул. Прием может продлиться до утра.
— Прости, мой дорогой, но мне вовсе не хочется быть болельщицей в вашей игре в покер.
— Я должен идти один?
— У меня тоже нет охоты выходить из дома, — сказал Август.
— А я бы с удовольствием поиграла, — вызвалась Кристина.
Карл не ответил.
— Через полчаса я буду готова, барон, — произнесла вовсе не обескураженная отсутствием приглашения Кристина.
Карл вышел, чтобы переодеться. Они выехали около семи.
Ширин, Август и Генрих сели за стол. Беседа шла вяло. Выходя из столовой после ужина, Генрих шепнул Ширин:
— Я принесу вам эту книгу стихов… — И, не ожидая ответа, вместе с отцом пошел в комнаты, находящиеся в соседнем крыле дворца.
Август с удобством расположился в кресле и погрузился в чтение последнего номера «Фелькишер беобахтер». Генрих покрутился в комнате и вышел в сад. Посмотрел на окно Ширин и заметил за занавеской ее силуэт. Невидимый, он остановился за живой изгородью, с минуту колебался, а затем быстрым шагом пересек террасу и направился ко дворцу. Ширин заметила Генриха в саду, но вдруг он исчез из ее поля зрения. Волнуясь, она подошла к двери. Услышала тихий звук шагов, сначала в холле, потом на лестнице и в коридоре, наконец, у дверей. Ширин быстро погасила свет и повернула ключ в замке, бессильно опершись о косяк. Генрих остановился у двери. Вокруг царила тишина. Генрих легко нажал дверную ручку, тихонько постучал. Ширин не ответила. Не двигаясь, она стояла за дверью. Генрих слышал ее ровное, а затем все более прерывистое дыхание. Он постучал еще раз. Ширин с трудом сдерживала дрожь, чувствуя, как лихорадочно стучит сердце. Генрих подождал еще с минуту и тихонько отошел от двери. Ширин, не зажигая света, подбежала к окну и проводила его взглядом; медленным шагом Генрих вернулся к себе. Молодая баронесса бросилась на кровать и долго не могла заснуть.
На следующий день, незадолго до обеда, в мраморный дворец приехала Марта. Ожидая Ширин, она снова стала свидетельницей беседы Августа с Карлом. Сноровки на этот раз у нее было больше. Она принесла с собой картонку, в которой находилось новое платье для жены барона. Во время примерки Ширин сказала задумавшись:
— Знаешь, я поймала себя на том, что с некоторых пор совершенно иначе воспринимаю солнце, воду, даже камешки в реке.
Марта с интересом взглянула на подругу.
— Ну что ж, завтра Новый год, а ведь это весна, — сказала она.
После примерки Карл предложил Марте подвезти ее до города. Она охотно согласилась.
На главной улице Марта покинула автомобиль барона, зашла в магазин и сделала несколько мелких покупок. Выйдя, заметила стоявший у тротуара автомобиль, за рулем сидел Вильям. Поколебавшись мгновение, девушка подошла к машине, открыла переднюю дверцу и села рядом с англичанином.
— Ты с ума сошла!
— А ты считаешь, что у них нет иных дел, кроме как следить за мной? Карл едет в Тегеран на три дня. И знаешь зачем? Хочет приобрести пай в крупной пароходной компании. Ему это посоветовал Август. Правление пароходной компании находится в Абадане. Понимаешь, что это значит? Они смогут контролировать экспорт и импорт…
— Немцы все решительней завоевывают плацдармы. Консул был прав, говоря, что эти негодяи хотят прибрать к рукам иранскую нефть.
— А как наши дела?
— Я занимаюсь разводом.
— Ты уже давно говоришь об этом, но ты меня не обманываешь?
— Это не Иран. В Англии нельзя послать жене уведомление, что ты больше не являешься ее мужем. Все это требует времени. Будь спокойна.
— Ты, кажется, не можешь обвинить меня в отсутствии терпения.
— А как дела с Бахманом?
— С каждым разом все труднее. Ганс становится агрессивным. Только благодаря тому, что иранки обязаны сохранять невинность до свадьбы, мне удается держать его на расстоянии.
— Поедем ко мне?
Марта улыбнулась в знак согласия. Вильям завел мотор и, проехав по главной улице Шираза, свернул в переулок.
На следующий день барон фон Витгенштейн поехал в Тегеран по торговым делам. Ширин рано утром отправилась к отцу. Генрих бродил по резиденции, решив, что Ширин специально избегает его во время отсутствия мужа. После обеда он поехал в город и долго бесцельно бродил по улицам Шираза. Домой возвратился поздно вечером. Входя, заметил, что в окне Ширин горит свет. Не раздумывая поднялся ее второй этаж. Дверь была открыта. Ширин лежала на диване. Она поднялась, удивленная неожиданным визитом.
— Я принес тебе книгу.
— Спасибо, — ответила она дрожащим голосом.
— Я приходил вчера, но…
Ширин прервала его, указав на лежащую на полу белую скатерть:
— Знаете, вот это — наша «новогодняя елка». Это старый персидский обычай. Он называется хафт-син. Это значит: семь раз «с». На скатерть кладутся семь предметов, название которых начинается с буквы «с»: сиб, что значит яблоко, сир — чеснок, сабзе — зелень, серке — уксус, сомак — приправа, секи — монета и саману — блюдо из пшеницы и миндаля. Все это, вместе взятое, является символом достатка. Это старый персидский обычай… — повторила Ширин, с трудом сдерживая волнение. Генрих заметил, что она говорит с трудом.
— Но я принес вам книгу.
— Знаете… — начала Ширин, глядя на Генриха широко открытыми глазами, но он не дал ей продолжить. Положил книгу на стол и подошел к ней. Потом он крепко обнял Ширин и страстно поцеловал. Молодая женщина сначала ответила ему, но потом вся напряглась.
— Это не имеет смысла, — прошептала она, вырываясь из объятий Генриха.
— Смысл? А где вы хотите его найти?
— В жизни, в счастливой жизни, — ответила она дрожащим голосом.
— Быть может, я смогу дать тебе ее.
— Я не хочу краденой любви. Не хочу прятаться. Я жажду любви полной, открытой, настоящей…
— Я тоже.
— А вы понимаете, что это значит?
— Да, я люблю тебя больше всего на свете и согласен на все, — сказал он, обнимая Ширин. Она больше не сопротивлялась, прильнула к Генриху всем телом. Они соединились в долгом, страстном поцелуе.
Рассвет застал Генриха и Ширин обнаженными, сплетенными в любовном объятии. Она, всматриваясь в него своими миндалевидными глазами, шептала, целуя его, тихим, ласковым голосом:
— Ты должен быть мой, только мой, а я только твоя…
— Я буду любить только тебя, всегда любить только тебя, — уверял Генрих, покрывая поцелуями обнаженное тело Ширин. — Ты моя жизнь…
— Я увезу тебя туда, где никто нас не найдет. Мы будем жить среди настоящих людей, веками связанных с природой. Мы будем принадлежать друг другу, а над нами будет много неба и много, очень много солнца.
— Где же мы найдем такое место, драгоценнейшая моя?
— В пустыне…
В тот же день они уехали за город. Машину вела Ширин. Шираз остался далеко позади, закрытый клубами пыли. Они остановились только у старого караван-сарая. Вошли во двор, заполненный лошадьми и верблюдами. Ширин обратилась к знакомому старику, который через минуту подвел к ней молодого, лет тридцати, мужчину. Его звали Хасан, он был торговцем. По просьбе Ширин он привел трех коней. Ширин, Генрих и Хасан сели в седла и поскакали по дороге, а затем долиной в сторону степи, за которой начиналась пустыня. Вдалеке виднелись палатки. Когда всадники подъехали к лагерю, кочевники радостно приветствовали их. Пригласили присесть на расстеленный на песке ковер, угостили чаем и сушеными фруктами.
— Вот это и есть дом свободных людей, — сказала Ширин. — С этим домом они бродят по пустыне в поисках воды и корма для скота. У них нет ни паспортов, ни фамилий. Власти интересуются ими только при сборе налогов.
— Так, значит, мы оказались в ином мире.
— Да, в стране, где нет ни правительства, ни администрации. Каждый из этих людей сам себе и слуга, и господин. Они как река, что пробивает себе дорогу среди скал, уходя иногда и под землю, чтобы в конце концов широко разлиться по спокойной равнине.
Генрих слушал Ширин. Наблюдал за женщинами, готовившими еду над костром, ткавшими ковры, прядущими шерсть. Один из мужчин свежевал ягненка, чтобы приготовить угощение для гостей. В палатке был разложен хафт-син, точно такой же, какой впервые Генрих увидел в комнате Ширин в ту памятную ночь.
— Ты хочешь, чтобы мы жили здесь? — спросил Генрих, положив руку на плечо.
— Тебе не нравится?
— Отвечу: мы можем не возвращаться.
— Если хочешь…
— Ты действительно решилась?
— В тот миг, когда я стала твоей, я перестала принадлежать Карлу и никогда в нему не вернусь. Кому-то мое бегство может показаться позором, для меня же позором станет возвращение домой.
Генрих ничего не ответил. Ширин продолжала:
— Ты знаешь, что такое игра в прятки? Как-то у нас собрались гости. Представители лучшего общества города. Там были и иранцы, и иностранцы. Карл предложил игру, в которой раздают фанты. И раздают так, чтобы фанты мужчин оказались в руках женщин. Потом начинались прятки, то есть поиск хозяев розданных предметов. Мне достался пистолет какого-то генерала. Когда он нашел меня, то дал понять, что игра еще не кончена. «У нас есть несколько часов для себя», — сказал он. Я ответила, чтобы он начал с ног, а точнее — с туфель, и смотрела, как этот вельможа, который мечтал с помощью Гитлера укрепить военную мощь Ирана, вернуть временна Дария Великого, как этот вельможа слизывает грязь с моих подошв. Я начала прижимать его голову к стене все сильнее и сильнее, пока не потекла кровь. Тогда я почувствовала отвращение и стыд, побежала к Карлу, а он успокаивал меня, говоря, что это всего лишь игра. И знаешь, дорогой, именно в