— Где вы хотите сойти? — спросил водитель, тряся за плечо порядком надоевшего ему пассажира. — Это уже Шираз.
Генрих непонимающе смотрел на него. Вырванный из тяжелого сна, он не сразу понял смысл этих слов.
— Шираз, — повторил он.
Водитель кивнул.
— Помни! Люди не менее ценны, чем деревья, — сказал Генрих на прощанье.
Он стоял на обочине шоссе, едва держась на ногах. Только теперь он заметил, что оставил в машине свою дорожную сумку. Лихорадка и алкоголь сделали свое дело. Неподалеку от дороги он заметил знакомый пруд. «Так, значит, я дома?» — подумал он и, пошатываясь, двинулся в направлении резиденции Витгенштейнов.
Лил сильный дождь. Генрих медленно шел по широкой аллее. В конце ее он видел массивные железные ворота и мраморный дворец. И вдруг Генрих заколебался. Его охватил страх, «Ведь я же не могу вот так, просто, как будто ничего не произошло, вернуться домой», — подумал он, укрылся под деревом и стал наблюдать за резиденцией. Ему хотелось увидеть Ширин или Наргис.
Тем временем ливень усилился. Промокший до нитки, Генрих оперся спиной о ствол дерева, потом медленно опустился на землю и закрыл воспаленные веки. Внезапно, услышав шум мотора, он очнулся. Без труда узнал машину барона, «Может быть, это Ширин», — подумал он с надеждой. Генрих знал, что в это время она обычно ездит в город. А если это Карл?
Не раздумывая, он поднялся и вышел на середину аллеи. Машина остановилась. За рулем сидел Август. В первый момент он не поверил собственным глазам, стоявшего перед ним сына принял за привидение. Тот быстро открыл дверцу машины и упал на заднее сиденье.
— Да, это я, Генрих, — сказал он онемевшему от удивления отцу.
— Тебя кто-нибудь видел? — спросил наконец Август.
— Нет, никто.
— Ты удрал?
Генрих только кивнул. Силы снова оставили его.
— Потом, потом… — шептал он.
Август лихорадочно обдумывал ситуацию. Кто сейчас может быть в доме? Ганс, Марта и Кристина поехали в немецкий клуб. Маргит наверняка еще в больнице…
— А где Ширин? Она дома?.. — спросил Генрих.
Август не ответил, выскочил из машины, достал из багажника одеяло и не терпящим возражения тоном приказал:
— Ложись на сиденье!
Генрих машинально подчинился. Август набросил на него одеяло, сел за руль и поехал к дому. Старый садовник открыл ворота и вернулся в свою каморку. Во дворе никого не было. Август с облегчением вздохнул; провел сына в дом, потом в свою спальню. Снял с него промокшую до нитки одежду и натянул свою пижаму. Генрих смог лишь пробормотать:
— Я только на несколько дней, потом уеду…
— Немедленно в кровать! — приказал отец. Из домашней аптечки он извлек пузырек с лекарствами, дал сыну таблетку снотворного. Приняв ее, Генрих сразу уснул.
Август собрал мокрую одежду, просмотрел карманы. В бумажнике обнаружил паспорт с фотографией Генриха на имя Альберта Шульца, место рождения — Берлин. Документ он спрятал, а одежду отнес в ванную.
— Это невероятно! — сказал он громко сам себе. Как он это сделал?..
Внезапно он услышал хриплый крик Генриха и бросился в спальню. Сын метался на постели, вскрикивая:
— Нет! Нет!..
Отец закрыл ему рот ладонью и с головой закутал одеялом, Генрих еще с минуту метался, весь в поту, наконец немного успокоился. Август дал ему еще одну таблетку, больной жадно ее проглотил, не переставая что-то бормотать.
— Откуда ты здесь взялся? Что с тобой?
— Не знаю… — выдохнул он, глядя на отца остановившимися глазами.
— Скажи, что произошло? — Августа начала охватывать паника.
Генрих слабо пошевелил губами.
— Потом, потом… — только и смог он произнести и погрузился в глубокий сон.
Август еще раз открыл фальшивый паспорт сына. Альберт Шульц, родившийся в Берлине, — небывалая вещь!
В это время раздался телефонный звонок. Август поднял трубку. Звонила Кристина из немецкого клуба. Она должна была прочитать там доклад для иранских и немецких ученых о результатах исследований рас в Иране. Ганс Бахман пригласил по этому случаю многих членов фашистской партии, называемой «Партия голубых». Он рассчитывал на сотрудничество с ними. Август как раз собирался ехать на эту встречу, когда появился Генрих.
— Послушай… Кристина… — произнес он, не совсем представляя, что следует сказать.
— Что с тобой? — спросила она.
— Возвращайся домой. Ты одна?
— Ты что, бредишь? Ты же знаешь, что я не одна… В чем дело?
— Я очень плохо чувствую себя, не могу сейчас прийти.
— Так внезапно? Я ждала чего-нибудь подобного, это в твоем стиле.
— Послушай…
— Никаких «послушай», к черту!
Разговаривая с женой, Август машинально смотрел на большую фотографию, стоящую на ночном столике. Они с Кристиной были сняты в саду на фоне заросшей виноградом стены дома. Фотография совершенно неожиданно навела его на одну мысль.
Август вскочил с кресла и направился в комнату, в которой Карл размещал свою коллекцию трубок. Из ящика комода достал ключ, выглянул в окно. Все еще шел сильный дождь, в саду никого не было, Набросив плащ, Август вышел из дворца, обошел его, раздвинул густые ветви винограда, закрывавшие дверь, спрятанную в задней стене дворца, открыл ее и вошел внутрь. В маленьком темном коридоре в беспорядке были разбросаны инструменты. Коридор вел в довольно большое подвальное помещение без окон. Вдоль стены стояла дубовая скамейка, небольшой вентилятор служил защитой от жары. В углу виднелся недостроенный камин.
Август очистил пол от остатков цемента, закрыл дверь. И тут он заметил, что комнату нельзя запереть снаружи; бросился в гараж, принес ящик с инструментами и лихорадочно взялся за работу. В стену забил крюк, заканчивающийся железной скобой, к двери прибил металлический лист. Теперь все это можно было соединить с засовом. Август отнес инструменты в гараж и быстро вернулся во дворец. Пот градом тек по его лицу, но теперь он был спокоен: место, где можно спрятать Генриха, было найдено. Через полчаса он услышал шум подъезжавшей машины. Взял со стола бумаги и авторучку и демонстративно вышел в холл навстречу Кристине.
— Ну, миленький, я что-то не вижу, чтобы ты был тяжело болен. Я думала, ты лежишь в постели, а ты ходишь себе как ни в чем не бывало… — заметила она язвительно.
— Как доклад? — спросил Август.
— Прошел превосходно, — с гордостью сказала Кристина. — Были ученые, наши и местные.
— В самом деле, доклад был удачен, — подтвердила Марта.
— Вы действительно нездоровы? — спросил Ганс. — Да, я что-то плохо себя чувствую.
— Должно быть, вы переработали. В таком случае не будем вам мешать, вы должны отдохнуть.
Когда Ганс и Марта пошли в свои комнаты, Кристина спросила:
— Эта «болезнь» что, от зависти?
— Приехал Генрих, — мрачным голосом сообщил Август.
— Ты что, бредишь? — Кристина смотрела на Августа так, словно он сошел с ума. — Ты, кажется, действительно болен.
Август провел ее в спальню.
— Удрал с фронта и приехал с фальшивым паспортом на имя Альберта Шульца.
— Но мы же получили телеграмму от командования вермахта, что он пал как герой, в бою, — все еще не могла поверить Кристина.
— Пока я не смог ничего от него узнать. У него высокая температура.
— Как он сюда добрался? Кто-нибудь его видел?
— Нет.
— Трус! Ни одна немецкая мать не перенесла бы такого позора!
— Пока мы должны его спрятать.
— Здесь? А Марта, а Ганс? О нет!
— Помнишь ту комнату, которую Карл приспособил себе в подвале, чтобы проводить там лето, когда врачи не разрешили ему находиться в пещере из-за ревматизма? Ганс, Марта и Маргит вообще о ней не знают, а прислуга уже, наверное, забыла. Даже дверь совершенно заросла виноградом.
В этот момент они услышали, что кто-то входит из салона в холл. Август быстро вышел из комнаты. Кристина с беспокойством встала у дверей. Только сейчас она поняла всю величину неприятности, свалившейся им на голову. Вернулся Август. В руке у него были какие-то письма.
— Это Наргис, — сказал он. — Я велел ей принести постель из кладовки, сказал, что это для нового фабричного мастера.
— Может быть, дать ей несколько свободных дней? — пришло в голову Кристине.
— Я уже думал об этом, она давно их просила. У нее больная мать.
— Что мы с этим всем будем делать? — спросила Кристина с истеричной ноткой в голосе.
— Пока надо приготовить комнату в подвале и спрятать его там.
Минуту они сидели молча. Генрих, погруженный в сон, тяжело дышал.
— Пойду посмотрю, принесла ли Наргис постель.
Август вышел из комнаты. Через минуту он вернулся и подал знак, что уже можно спускаться в подвал. Когда они проходили через салон, Кристина невольно взглянула на висевший на стене ковер. Мастерски вытканный, он изображал рыцаря в латах с мечом в правой руке. В левой у него был щит, украшенный свастикой, колосьями пшеницы и дубовыми листьями. У рыцаря было лицо Генриха.
— Его выткали наши работницы, — сказала Кристина. — Вся прислуга убеждена, что он погиб как герой, на поле чести. Вместе с Гансом я оформила специальную комнату его памяти, которую посещают даже дети, их приводит друг Бахмана, директор местной школы. Генрих стал для них символом. Мы говорим им, что наши молодые талантливые люди готовы отдать жизнь во имя идеи национал-социализма…
Август прервал Кристину:
— Это Ганс сделал из него героя. А ты слепо повторяешь его слова.
— Ганс или не Ганс, в конце концов, ты больше всех его слушаешь. Господи, что нам делать?
— Успокойся. Иди к Генриху. Я ему постелю в подвале.
Через десять минут он вернулся, и вместе с Кристиной они отнесли находившегося без сознания сына в укрытие. Кристина все говорила:
— Не знаю, в кого он пошел. Я никогда не была либералкой. Мой дед служил в прусской армии. Я всегда была человеком прямолинейным. Не так, как вы: ни богу свечка, ни черту кочерга. Великие господа. Чистюли, педанты. Мораль, философия и поэзия. Но хитрости-то вам всегда хватало. Когда приходило время борьбы, настоящей борьбы, вас не было. Но когда вы чувствуете выгоду, да, выгоду, вот тогда вы готовы бороться. Тогда — да. Карл, когда понял, что мы победим, внезапно стал почти сторонником фюрера. Когда почувствовал, что власть в Иране могут захватить фашисты…