— Так точно, — подтвердил Бахман.
— Предназначенные вам инструкции будут начинаться зашифрованным цифрами словом «Амина»… — Адмирал, увидев, что Бахман записывает, предостерег его: — Прошу все запоминать, а записку уничтожьте. Каждая передача будет заканчиваться цифрами «семьдесят семь», чтобы убедиться, что нас не расшифровала русская или английская разведка. Если наш шифр разгадают, противник может подключиться под нашу частоту. Полковник передаст вам длину волны, а также ключ от шифра и на всякий случай пластинку с этим шлягером. В особых случаях подслушивание может вести другой наш проверенный человек, но ключ от шифра знают только трое: вы, господа Хольтус и Мерциг.
Когда Ганс принимал столь важных гостей, Наргис, под предлогом прогулки Карла на его инвалидной коляске, внимательно наблюдала за резиденцией Витгенштейнов и за происходящим вокруг. Как только гости Бахмана уехали из дворца, Наргис немедленно вернулась к Генриху, переодела его в другую одежду, дала старую шляпу, а на плечо он повесил дерюжный мешок.
— Если вас кто-нибудь остановит, скажите, что вы нищий.
— А мои рисунки? — спросил Генрих. — Заберешь их позже.
— Хорошо, позже. Идем скорее, — торопила она его, и они быстро пошли через сад, потом через калитку черного хода вышли в открытое поле.
Солнце было уже высоко. Генрих, как бы не понимая, какая ему грозит опасность, оглядывался по сторонам и все смотрел на солнце, иногда нагибался и нюхал высокую зеленую траву. Вдруг, почувствовав, что его покидают силы, сел на землю.
— Прошу вас, встаньте! Мы должны спешить, — сказала Наргис.
— Еще немного, еще немного!
Генрих подставил руку солнечным лучам и рассматривал освещенные ими кровеносные сосуды.
— Наргис, смотри! — сказал он. — Это тайна жизни. Пусть она будет благословенна!
— Ради бога, прошу вас, встаньте! Мы должны идти, — умоляла девушка.
— О как бы я хотел немножко полетать!
Пробовал, однако, встать, но сил не хватало. Наргис взяла его под руку, обняла за талию и поволокла дальше. Наконец они добрались до дома отца Ореша.
— Это он. Он очень слаб, — сказала девушка.
Генриха положили на диван, закрыли дверь и зашторили окна. Он раскашлялся, внезапно почувствовал тошноту. Старик внимательно присматривался к нему, затем приложил руку к горячему лбу.
— Беги за доктором! Быстро!
Наргис колебалась:
— Ведь…
— Можешь смело пригласить доктора Иоахима.
— Это действительно нужно?
— Обязательно! И как можно скорее! Это может быть солнечный удар, но, возможно, что-либо похуже.
Наргис побежала в госпиталь. В коридоре встретила доктора и все ему рассказала.
— Это невероятно, он все-таки уцелел, — произнес удивленный Иоахим. Немного успокоившись, он пообещал: — Хорошо, сейчас приду.
Наргис быстро вернулась во дворец и убедилась, что все крутом спокойно. Август прогуливался по аллеям сада. «Наверное, все еще ищет талисман», — подумала Наргис. Затем он сел на скамейку в беседке. Издалека доносились мужские голоса. Первый твердил слова молитвы, второй низким голосом ее повторял. Август с интересом смотрел на садовника, который остановился возле беседки и тоже прислушивался к молитве.
— Это господин Ганс учит намаз, нашу молитву. — И его лицо засияло. — Для нас это большая честь. Такой образованный европеец, объездил почти весь мир, а правду нашел все-таки только в исламе.
Август выглянул из беседки. На коврике, возле муллы, стоял на коленях Ганс. Перед ним лежал шелковый платок, а на нем шнурочек четок, которые почти в точности напоминали христианские. В середине платка стоял Могр — глиняная, искусно выполненная подставка с письменами из Корана, которой во время молитвы мусульмане касаются головой в поклоне. Бахман, сосредоточенный и серьезный, повторял за муллой слова намаза. После окончания молитвы Ганс проводил муллу и, прощаясь, вручил ему пачку денег; заметив Августа, вошел в беседку.
— Неужели вы намереваетесь серьезно принять ислам? — спросил Август.
— Уже принял, — ответил Ганс и набожно произнес: — «Ашхадо Аллах эляхаэлялях ашхадо анна Мохаммадан расулялльох». «Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его». Достаточно произнести это одно предложение — и вы уже мусульманин.
— Серьезно?
— А вы знаете, что такое «профессиональный турок»? — спросил Ганс и тут же объяснил: — В восемнадцатом веке марсельские купцы имели трудности со сбытом своих товаров. Мусульмане не хотели их покупать у неверных. Тогда некоторые расторопные марсельцы решили принять мусульманскую веру. После этого закончились их тяготы. Марсельские купцы говорили, что они являются профессиональными турками. А становились они ими для несравнимо меньших доходов, чем те, на которые я и вы рассчитываем. Знаете ли вы, барон, что местные аборигены называют нашего фюрера Хейдаром? Хейдар — обозначает «лев». Верят, что Гитлер родился здесь, в Кермане. Керман, герман, Германия. Как же похоже звучат эти слова! Я даже слышал такой стишок:
Гитлер хейдари Хейдар,
Гитлер кермани Хейдар,
Я хочу войны, Хейдар!
Обратите внимание на эти слова: «Я хочу войны». Будто простое стихотворение, а свидетельствует о настроениях масс. Этим нельзя пренебрегать. Такие настроения можно сравнить с порывом ветра, который мы обязаны умело направить в наши паруса. Представьте себе, барон, с каким энтузиазмом встретили бы здешние жители весть, что такой известный человек, как вы, принял ислам! — сказал Бахман.
— Я? — спросил остолбеневший Август.
— Почему бы и нет? — усмехнулся Ганс и благожелательно добавил: — Нефть стоит того, чтобы произнести эту фразу: «Ашхадо Аллах эляхаэлялях ашхадо анна Мохаммадан расулялльох».
Доктор Иоахим вышел из фаэтона, уплатил извозчику, подождал немного, посмотрел вокруг и только после этого направился к дому Ореша, который сразу же проводил его в нишу, где находился Генрих. Иоахим только теперь окончательно поверил, что сын Витгенштейнов действительно жив. Присев на кровать, он осторожно взял руку больного, проверяя пульс. Генрих проснулся и в первый момент не мог понять, где он; изумленно посмотрел на Иоахима, затем на отца инженера Ореша. Доктор нарушил молчание первым:
— Доктор у кровати больного — это довольно обычное явление.
— Но я… — робко начал Генрих. Он не мог найти слов, объясняющих столь внезапное свое появление в этом доме.
— Не соединяйте политику с медициной. Сейчас я послушаю сердце, прошу сесть.
— Господин доктор… — Генрих хотел что-то сказать.
— Потом, потом! — прервал его Иоахим, достал фонендоскоп и начал слушать. — Дышите глубоко. Еще глубже… Прошу не дышать… — Иоахим говорил спокойно, выполняя свои врачебные обязанности. Когда закончил, сказал: — Ну что ж, я помню вас в лучшем состоянии. Лекарства передам через Наргис. Солнцем пока вы можете восхищаться только в тени. Нельзя перегружать организм. А сейчас завернем вас в мокрую простыню и вы примете сердечные средства. Длительное пребывание в темноте и сразу очень сильная доза солнечных лучей привели вас в состояние, какое обычно бывает при тепловом ударе. Голова болит?
— Да.
— Это типично. Сейчас не может быть и речи о путешествии в пустыню. Те климатические условия требуют здоровья и сопротивляемости организма.
— Так вы знаете?.. — спросил удивленный Генрих.
— Да, знаю. Наргис мне все рассказала.
Отец Ореша подал чай и фрукты. Доктор попросил принести мокрые простыни.
— Холодный компресс должен облегчить ваше состояние, — сказал доктор, завертывая в простыни больного. — Смотрю и не могу поверить. Я думал, что мы встретимся у святого Петра, если успею туда, пока все места не будут заняты.
— У святого Петра? Красиво звучит. Соберемся там, как все верующие и христиане: солдаты, генералы, все вместе в одном строю… Диверсанты, шпионы и жандармы… Жертвы и убийцы… Это ведь война… Это только война…
— Вы не волнуйтесь! — прервал Иоахим Генриха. — Это все для вас уже в прошлом.
— Нет! Это не в прошлом. Это со мной и во мне. Здесь, в сердце, в голове, в глубине души, в памяти… Пылающие дома, мертвые люди… Убийство детей в присутствии их матерей. За что? Только за то, что родились не немцами?
— А сколько таких, которые родились немцами, но им отказывали в праве на отчизну за их убеждения! Немецкие евреи и немецкие коммунисты — ведь с них началось. Первыми жертвами гитлеровского режима были именно мы, немцы.
— И мы обязаны свергнуть этот режим! — сказал в ярости Генрих.
— Уже поздно, все зашло слишком далеко. У них неплохая опора на крупных и средних капиталистов. Кроме того, их поддерживают также все мелкие буржуа, а это значит, что за них массы. Не будем сегодня больше об этом говорить. Вы должны выздороветь, а для этого необходим покой, полный покой. Сейчас это самое важное. Скоро я зайду к вам. Выше голову! — сказал доктор на прощание.
Его проводил отец Ореша.
— Давайте ему побольше югурту, соков и фруктов. Возможно, пропадет аппетит, но вскоре опять появится. Утром свежее молоко, яйца… — Иоахим подал отцу Ореша несколько банкнот.
— Господин доктор, не нужно…
— Это только на продукты. То, что сделала Наргис, невозможно оценить деньгами. Пусть после обеда придет в госпиталь, я дам ей лекарства.
В этот вечер Ганс, Марта, Август и начальник гарнизона Фарса сели возле дворца, в саду, играть в покер. Август играл очень невнимательно, все думал, как договориться насчет получения иранских мундиров. Кристина в последнее время избегала общества, плохо себя чувствовала. Со вчерашнего дня она не имела возможности попасть в подвал. Все время ее беспокоила мысль о Генрихе, она с нетерпением ожидала, когда картежники закончат игру. Она и не заметила, как в комнату вошла Наргис.
— Подать ужин? — спросила девушка.
— Пока не надо. А как чувствует себя твоя мама, все еще болеет?