Положение сложилось если не критическое, то довольно близкое к тому. Передовая пехотная колонна только подошла к Егин-Батыр-Кале и не могла поддержать зашедший далеко авангард. Казачьи сотни оказались слишком рассеяны и вряд ли сумели бы выстоять против одновременной атаки нескольких тысяч текинских всадников, а стоящие у подножия артиллеристы оказались без командования, поскольку оба офицера находились сейчас на вершине кургана.
— Богачев, какого лешего ты сопли жуешь? — заорал на растерявшегося фельдфебеля Будищев. — Снимай пушки с передков и жарь по басмачам!
— Уходить надо, вашбродь, — глухо пробормотал тот, — не ровён час, прорвутся и захватят пушки!
— Я тебе, твою мать, уйду! — вызверился прапорщик. — А ну снимайте с передков и заряжайте.
— Чем заряжать? — с надеждой в голосе спросил отчаянный фейерверкер с говорящей фамилией Анчуткин[36].
Вопрос был не праздным. В снарядных ящиках имелись чугунные гранаты, новомодные диафрагменные шрапнели[37] и немного старинной картечи. Самой действенной против открытой живой силы противника была, разумеется, шрапнель. Но для ее применения нужно было рассчитать угол возвышения орудия, определить расстояние и выставить трубку, чтобы она обрушилась на врага сверху и выкосила его подобно тому, как коса-литовка срезает сочную зелень на заливном лугу.
Проблема была лишь в том, что ничего из вышеперечисленного Дмитрий не умел, а времени на эксперименты не было.
Гранаты были хороши против строений и иных не слишком прочных укрытий, но в пустыне они часто зарывались в рыхлый песок и потому теряли в эффективности. Оставалась…
— Заряжай картечью! — приказал Будищев.
— Слушаюсь! — одновременно отозвались Анчуткин и мысленно простившийся с жизнью Богачев.
Получив приказание, артиллеристы действовали как автоматы. Сняли орудия с передков, ездовые за неимением иного укрытия отвели коней в сторону и взялись за винтовки, а канониры тем временем зарядили пушки и навели их на приближающуюся кавалерийскую лаву.
— Как только подойдут, бейте в упор! — отдал свое последнее приказание прапорщик и, обернувшись к Егорычу, заорал: — Вперед!
Старый солдат понял его с полуслова и щелкнул кнутом. Получив порцию лошадиного допинга, упряжки вихрем полетели навстречу врагам и судьбе. Дмитрий не зря так придирчиво выбирал ездовых для своих тачанок, а затем нещадно их муштровал. Оказавшись перед противником, они мигом развернулись и так же лихо помчали назад, а руки стрелков тем временем легли на рукояти и большие пальцы вжали гашетки. Почти одновременно зарокотавшие пулеметы плеснули свинцовые струи в догонявших их текинцев, и те принялись рвать их тела, сбивать с ног лошадей, вызывая хаос и неразбериху в атакующей лаве. А когда боевые колесницы покинули сектор обстрела русских пушек, в дело вступила картечь.
Тяжелые чугунные пули, заботливо уложенные рядками на жестяные поддоны, вырвались из пушечных жерл и проделали три широких просеки в атакующей коннице, смешав остатки всех, кому не посчастливилось попасть под удар, с землей и друг с другом. Несколько сотен только что еще живых и чувствующих существ мгновенно превратились в кровавое и грязное месиво, а те немногие, кому посчастливилось уцелеть, бросились прочь, в панике нахлестывая своих знаменитых скакунов. Но мало кому из них удалось спасти свою жизнь в тот день, ибо вслед отступающим хлестнули очереди пулеметов, а к артиллеристам наконец-то прибежал запыхавшийся Полковников.
— Полубатарея, слушай мою команду, — срывающимся голосом закричал офицер. — Трубка — девять, прицел восемьдесят…
— Бац-бац и мимо, — устало отозвался Будищев, вытирая пот с взмокшего лба.
— И ничего не мимо! — восторженно заорал Шматов, глядя, как шрапнель накрыла бегущих с поля боя всадников, а в большую группу текинцев на левом фланге врубились сотни таманцев во главе со Скобелевым.
— Ты посмотри, Граф, — радостно вопил Федор, — Белый генерал в бой пошел!
— Хрен его понес, а не сам он пошел, — буркнул Дмитрий, но его никто не слушал.
Как ни хороши были текинские джигиты в рубке, выдержать атаку казаков Скобелева у них не получилось. Возможно, они были слишком шокированы погромом, случившимся с их собратьями, а быть может, таково было изначальное намерение их вожаков, но туркменские всадники мгновенно развернули своих быстроногих коней, и те легко оторвались от преследовавших их таманцев. Белый генерал, против обыкновения, не стал долго гнаться за ними и также развернул свои сотни назад.
— Молодцы, артиллеристы! — гаркнул Михаил Дмитриевич во всю мощь генеральской глотки, появившись перед позицией батареи. — Славно всыпали халатникам!
— Рады стараться, ваше превосходительство! — дружно отвечали ему солдаты, а вскочивший в седло Полковников лихо отсалютовал саблей и отрапортовал, так, мол, и так, супостата разбили, потерь не понесли и вообще все в ажуре.
— Конечно артиллеристы, кто же еще? — вздохнул Будищев и тоже направился к генералу, чтобы не пропустить ненароком раздачу плюшек.
— Четыре креста на полубатарею! — расщедрился командующий, не скрывая восторга при виде побитых текинцев. — И господ офицеров в приказе отметим с занесением в формуляр.
— Осмелюсь доложить вашему превосходительству, о геройском поведении моряков во главе прапорщиком Будищевым, — попытался остаться честным человеком капитан, но Скобелев его не слушал.
— А теперь отходите к аулу, — приказал он, — Таманцы вас прикроют.
— Слушаюсь! — отозвался Полковников уже вслед умчавшемуся как вихрь начальству.
В Егин-Батыр-Кале полубатарее досталась восточная стенка, обращенная к Геок-Тепе. Получив место, солдаты и матросы под руководством офицеров тут же взялись за оборудование позиций. Прорубали амбразуры в стенках, насыпали полукруглые земляные барбеты, срубили несколько тутовых деревьев, закрывавших линию огня. Рядом с артиллеристами располагались только что подошедшие вместе с очередной колонной апшеронцы и саперы, а несколько дворов в тылу позиции досталось санитарному обозу.
Заведующим этим, как иногда в шутку называл его сам командующий, «богоугодным заведением» был доктор Щербак. Прекрасный врач и опытный администратор, он еще до начала похода успел объехать все посты и гарнизоны в Закаспийском крае, проверить, хорошо ли устроены в них санитарные околотки, и принять необходимые меры к улучшению положения там, где это требовалось. Покончив с инспекцией, Александр Викторович в последний момент прибыл в Бами, где и присоединился к русскому авангарду в качестве отрядного врача. Формальный начальник медслужбы статский советник Гейдельфер, отнюдь не рвущийся в первые ряды, нисколько этому не возражал.
Злые языки говорили, что Скобелев сначала хотел назначить на этот пост своего приятеля Студитского, но в последний момент отчего-то передумал. Сам же Владимир Андреевич, когда его спросили о причинах подобной немилости, не без юмора отвечал, что доктор Щербак, де, не любит охоту. Что это означало, мало кто понял, а сам он никогда не пояснял. Впрочем, что бы об этом ни толковали отрядные кумушки, оба русских врача скоро сработались и никогда не интриговали друг против друга, чего никак нельзя сказать об их начальнике господине Гейдельфере.
— Братцы, скорее разгружайте фургоны! — приказал санитарам доктор Щербак, закончив осматривать выделенные ему помещения. — Здесь мы устроим перевязочную, а там поставим кибитку под операционную. Да быстрее, что же вы как квелые мухи!
— Слушаемся, вашбродь, — дружно отвечали ему солдаты, сами желавшие как можно скорее покончить с обустройством и хоть немного отдохнуть.
— Какие будут распоряжения, господин доктор? — спросила подошедшая тем временем баронесса Штиглиц.
— Как хорошо, что вы подошли, сестра, — обрадовался врач. — Проследите, чтобы как следует убрали перевязочную. Идет бой, и к нам наверняка скоро доставят раненых, а еще ничего не готово. Поторопитесь, голубушка. Я на вас надеюсь.
— Сию секунду, — отозвалась Люсия и хотела уже отправляться выполнять приказ, но тут перед ними появилось новое действующее лицо.
— Здравствуйте, господа! — весело крикнул им офицер в морской шинели, в котором они тут же признали Будищева.
— Мое почтение, Дмитрий Николаевич, давно не виделись, — улыбнулся доктор. — Наслышан о ваших подвигах.
— Да какие подвиги, — отмахнулся прапорщик, — так, пара перестрелок. Вот артиллеристы, те да, Скобелев так и сказал, молодцы! А мы так, рядом стояли.
— Не скромничайте, молодой человек.
— Как поживаете, Люсия Александровна? — обратился к застывшей у забора барышне Дмитрий.
— Благодарю, хорошо, — приветливо, но вместе с тем несколько обеспокоенно отозвалась та. — Я слышала сильную перестрелку и пушечные залпы, вероятно, шел сильный бой?
— Точно так, — с улыбкой отвечал ей Будищев, но глаза его оставались серьезными и смотрели так, будто пронизывали девушку насквозь.
— Большие потери? — ахнула Люсия, покрывшись от столь явного внимания слабым румянцем.
— За казаков не скажу, а у артиллеристов двое легкораненых.
— А у вас?
— Бог миловал. Федьке, правда, чуть нос не отстрелили, а так все благополучно.
— И вовсе мне ничего не отстрелили, — показался из-за забора Шматов с почему-то вымазанным пылью лицом. — Доброго здоровьичка, барышня, и вам, господин доктор.
— Здравствуй, Федя, — мягко улыбнулась Люсия. — Как твоя нога?
— Вашими молитвами, — расплылся в улыбке денщик и хотел было сказать еще что-то любезное столь приятным и участливым людям, но подошедший Будищев бесцеремонно прервал этот поток красноречия.
— Хорош базлать! — тихо шепнул он ему.
— А чего? — искренне удивился парень. — Мы же закончили…
— Вы знаете, — спохватился Дмитрий, как будто вспомнил что-то очень важное, — нам уже пора. Служба. Уж извините.
— Да-да, конечно, у нас тоже масса дел, — охотно согласился Щербак, но тут к нему подскочил ефрейтор Барнес и принялся что-то шептать на ухо.