Последние слова были встречены всеобщим смехом, после чего служивые вернулись к своим занятиям, впрочем, продолжая вполголоса травить солдатские байки.
Возвышавшаяся над Калой башня использовалась русскими, во-первых, как наблюдательный пункт, откуда было прекрасно видно все внутреннее расположение в Геок-Тепе, а во-вторых, как станция гелиографа, сигнал с которой, в свою очередь, был хорошо заметен во всем русском лагере. Впрочем, наши «охотники» не стали подниматься на самый верх, а заняли место на прилегающей к башне стене.
— Давай, Сан Саныч, — поощрил гардемарина Будищев. — У тебя право первого выстрела.
— Рискуете, мон шер! — как будто с легким осуждением покачал головой Майер, а сам немедля занял позицию.
— Кого вам будет угодно избрать своей целью? — поинтересовался Берг, беря в руки бинокль.
— Пожалуй, вот того, у дерева, в красном халате.
— Это рядом с завалом?
— Да. Как полагаете, какое расстояние?
— Думаю, сажен двести с хвостиком.
— А в хвостике сколько?
— Еще полстолько, — ухмыльнулся Будищев, с интересом наблюдавший за их приготовлениями.
Гардемарин тем временем плавно нажал на спуск, и берданка, гулко ахнув, послала вперед пулю.
— Направление чудесное, — счел необходимым отметить артиллерист, — но недолет!
— Ничего, — раздосадованно буркнул Майер и, перезарядив, выстрелил еще раз.
— Уже лучше, но все равно мимо!
— Ваша очередь, — обратился к Дмитрию подпоручик.
— Вы бы слезли с парапета, — спокойно заметил тот, прицеливаясь.
— Пустое, — отмахнулся бравировавший своей храбростью офицер. — Халатникам уже удалось подстрелить меня в прошлый поход, так что, готов биться об заклад, больше у них не получится.
В этот момент текинцы ответили, и над башней прожужжала пуля из крепостного ружья, в изобилии имевшихся у защитников Геок-Тепе.
— Да это хамство! — делано возмутился подпоручик, как бы обращаясь к неведомому стрелку. — Беспокоит тебя Майер, а ты в меня целишь, дурашка!
— Иди сюда, — выдохнул Будищев, спуская курок.
— Попали! — радостно воскликнул Берг, заметивший, как кувыркнулся текинец в красном халате. — Впрочем, кажется, вы угодили бедняге в ногу. Да-да, он еще жив. Вон к нему бегут его товарищи.
— Тогда у меня есть возможность реабилитироваться, — оживился гардемарин и выстрелил еще раз.
— Один есть! — подтвердил его удачу подпоручик и обернулся к Дмитрию. — Ваше слово?
Берданка бухнула еще раз, и очередной защитник Геок-Тепе упал, как будто подломился.
— Опять попадание и опять в ногу, — констатировал артиллерист. — Но поскольку цель господина Майера, скорее всего, убита, полагаю, можно засчитать ничью.
— Нет возражений, — усмехнулся прапорщик, не отрываясь от прицела, и выстрелил еще раз.
— Еще одно попадание и опять в ногу, — наморщил лоб подпоручик, как будто решая про себя непонятную задачу.
— Стабильность — признак мастерства! — непонятно к кому обращаясь, заметил Будищев.
Невидимый текинец снова выстрелил из крепостного ружья, осыпав русских офицеров глиняной крошкой.
— Интересно, какой калибр у этого зверя? — со смехом поинтересовался гардемарин, выцеливая новую жертву.
— Надо бы откопать пулю и измерить, — пожал плечами Берг. — У наших конструкции барона Гана восемь линий[57], а тут, полагаю, не меньше.
— Так вот отчего их называют фальконетами.
— И как видите, текинцы недурно владеют этим оружием. Кстати, откуда он стреляет? Будищев, вы его заметили?
— Видите кривое дерево у стены?
— Вы уверены?
— По нам палят все кому не лень, но только у этого обормота облако дыма, как от самовара.
— Пожалуй, вы правы.
Не успел Берг договорить последние слова, как снова ухнула берданка, и неведомый стрелок, которого он только что с таким трудом заметил, вывалился из своего укрытия.
— Наповал! — констатировал подпоручик и с видимым облегчением посмотрел на Дмитрия. — Полагаю, можно подвести итоги. Наш друг Майер подстрелил троих, а вы, господин прапорщик, четверых ранили и почти наверняка убили последнего. Я бы предложил считать поединок ничьей, если бы вы не потратили пять патронов на пять целей. Что же касается Александра Александровича, то он их расстрелял почти полтора десятка.
— Винтовка кривая! — с явной досадой заявил гардемарин. — В другой раз, мон шер, я тебя непременно обставлю.
— Судя по всему, оружие господина Будищева тоже не без греха, — возразил Берг. — Не просто же так он всякий раз поражал ногу, а не грудь.
— Не наговаривайте на берданку, Владимир Александрович, — усмехнулся Дмитрий. — Бой у нее весьма неплох, и попадал я как раз туда, куда целился. Ну, кроме первого раза. Тогда, действительно, метил в грудь, чтобы пристреляться.
— Погодите, вы что же, действительно желали покалечить врага, вместо того чтобы убить? — изумился подпоручик. — Но это же… я, право, не знаю даже как назвать!
— Зачем? — спросил Майер, удивленный не менее своего приятеля.
— Как бы вам это объяснить, господа, — наморщил лоб прапорщик. — Видите ли, покойник, он просто лежит, и пока не начнет вонять, никому особо не мешает. А раненый вопит, наводя тоску на своих товарищей, его надобно утащить в укрытие, для чего нужно два, а лучше четыре бойца. Кроме того, его надо лечить, перевязывать, ухаживать за ним. Сплошной убыток, при том, что война, как ни крути, предприятие коммерческое.
Ответом ему было потрясенное молчание двух офицеров, никогда прежде не слышавших подобных рассуждений и не знающих, как на них реагировать.
— Ну, как там ваши дела? — закричал снизу Шеман, задрав при этом голову, отчего у него свалилась фуражка.
— Все хорошо, Николай Николаевич, — тут же ответил Будищев, после чего, хитро улыбнувшись, добавил: — Вы бы пригнулись, а то блеск демаскирует позицию!
Опешивший лейтенант сначала машинально погладил себя по тому месту, где высокий лоб давно превратился в ранние залысины, а затем засмеялся и, подобрав свой головной убор, водрузил его на голову.
— Кто победил? — полюбопытствовал Шеман, когда его подчиненные спустились.
— Прапорщик, разумеется, — сухо отозвался Берг.
— Что же, вполне ожидаемый результат. А что текинцы?
— Как обычно, всполошились, забегали и, кажется, разворачивают в нашу сторону свои древние «кулеврины».
— Так может, причешете их шрапнелью?
— Прекрасная идея, — загорелся подпоручик и принялся командовать расчетами.
Матросы-комендоры, имевшие несчастье угодить под командование сухопутного артиллериста, как ни странно, с энтузиазмом бросились выполнять приказы начальства. Возможно, им было просто скучно, но скорее всего, им надоел регулярный обстрел из крепостных ружей и они были рады досадить осажденным.
— Как отпраздновали Рождество? — со светским видом поинтересовался Шеман.
— Так же, как и вы, — криво усмехнулся Будищев. — Под звуки канонады.
— Да уж, незабываемое было зрелище, — согласился лейтенант. — Но я полагал, что вы с отрядом Арцышевского были на фуражировке.
— Без меня обошлись. Так что когда Скобелев решил поздравить местного… как его, черта?
— Дыкма-сердара, — подсказал Шеман.
— Именно. Так вот, я был в лагере, когда все пушки нашего славного воинства начали работать по Геок-Тепе, посылая гостинец за гостинцем. Кстати, вы тоже стреляли?
— А как же, по полдесятка шрапнелей на орудие, вот прямо как сейчас…
В этот момент торжествующий Берг своим зычным голосом скомандовал огонь. Остальные еле успели открыть рты и зажать уши, чтобы не потерять слух, как обе пушки рявкнули, послав свои смертельные гостинцы во двор вражеской цитадели.
— Я смотрю, ваш артиллерист недурно пристрелялся? — почти прокричал немного оглохший от залпа Дмитрий.
— О да! — подтвердил его догадку лейтенант. — В своем роде Владимир Андреевич — виртуоз! Но давайте отойдем в сторону. Вы ведь, верно, пришли сюда не ради соперничества с Майером?
— Ничего-то от вас не утаишь, — скривил губы Будищев.
— Какие-нибудь трудности с начальством?
— И это тоже, но их я переживу.
— Даже так?
— Да ничего особенного, не берите в голову. Проблемы у нашего общего друга — барона Штиглица.
— Вот уж не знал, что мы с ним дружны, — высоко поднял брови Шеман. — Но в чем, собственно, дело?
— В том, что всякий раз, когда он оказывается в обществе других офицеров, те на него только что пальцем не показывают. Вот, мол, трус идет!
— Странно, это ведь вы отказались от дуэли. Мне казалось, что претензии должны быть к вам.
— А вот фигушки! Знаете, какое у меня погоняло после взятия Янги-Калы?
— Что, простите? Какое еще «погоняло»?
— Прозвище, Николай Николаевич. Или, если угодно, кличка.
— Ах вот оно что. Своеобразно, хотя по-своему верно. И какое же?
— Мясник.
— Как?!
— Мясник, — выразительно повторил прапорщик, попытавшись придать своей физиономии довольно зловещее выражение.
— Вот как? — округлил глаза лейтенант, сделав вид, что никогда не слышал этого прозвания.
— Ага. И теперь даже самые отмороженные кавказцы не рискуют хамить мне. Хотя по глазам вижу, что им страсть как хочется!
— Но при чем тут Штиглиц? Хотя, кажется, я понял. Именно они и подзуживают барона.
— Вот именно! И у меня серьезное подозрение, что парень скоро сорвется. Или себе пулю в голову пустит, или мне.
— Н-да. Не слишком приятный выбор.
— И, как вы понимаете, меня не устраивают оба варианта!
— А ведь вы все-таки имеете виды на его сестру, — хмыкнул Шеман.
— Думайте что хотите, — махнул рукой Дмитрий, уставший объяснять, что с семейством Штиглицев у него совсем иные отношения.
— Но чем я могу вам помочь?
— Даже не знаю. Вы все-таки кадровый офицер и потомственный дворянин, не то что «азм многогрешный», как говорит отец Афанасий. Может, есть какой-то способ заткнуть рты этим уродам, не прибегая к свинцовым затычкам? Как бы война кругом, и без того пули свистят…