— Ты думаешь?
— Честно говоря, уже немного сомневаюсь.
В то время пока Куропаткин штурмовал Великокняжескую Калу, в русском лагере происходили большие перемены. Повинуясь приказу Белого генерала, все части перемещались ближе к вражеской цитадели, а в редутах вместо сменных гарнизонов появились постоянные. В более или менее глубоком тылу остались только медики да еще разного рода чиновники, в большом количестве присутствующие на театре военных действий. В основном это были интенданты, но вместе с ними почтмейстер, представители гражданского управления, полицейские, а также ревизор, специально прибывший с Кавказа для проведения расследований местных злоупотреблений.
Впрочем, Будищеву и чудесно спасшемуся Шматову не было до этого никакого дела, если бы не их имущество, оставшееся совершенно без присмотра во время передислокации. Между тем, помимо одежды и оружия, там имелись весьма ценные вещи. И так уж случилось, что именно на долю представителей статской публики выпала забота о багаже прапорщика и его слуги. Надо отдать им должное, все было самым скрупулезным образом собрано, описано, упаковано и ожидало дальнейшей судьбы на госпитальном складе. Последний был выбран исключительно из-за того, что находился под охраной. Туда и пожаловали приятели в поисках утраченного.
— Извините, Дмитрий Николаевич, — устало отозвался вышедший покурить после очередной операции Студитский, — совершенно не было времени заниматься чем-то, кроме своих пациентов.
Работы в госпитале и впрямь было столько, что врачи и санитары просто падали с ног от усталости. Раненные при отражении текинских вылазок шли нескончаемым потоком. Небольшое исключение было сделано только для Мамацевой, которой надо было проститься с мужем, да Люсии, старавшейся не оставлять подругу одну. Но после похорон и они поспешили вернуться к своим обязанностям.
— Все нормально, — отмахнулся Будищев. — Люди важнее шмоток.
— У вас были деньги в вещах?
— Немного.
— Да, припоминаю, ревизор Заславский передавал какой-то опечатанный пакет доктору Щербаку. Скорее всего, они в нем, но Александр Викторович теперь оперирует. Что же касается прочих вещей, то я сейчас распоряжусь, и вам их выдадут.
— Благодарю, — кивнул Дмитрий. — Стыдно признаться, но жрать хочется больше, чем в Америку, а просить у маркитантов в долг как-то не комильфо.
— Вы желаете перебраться в Америку? — удивленно переспросил доктор.
— Шучу, Владимир Андреевич, шучу. От голода.
— Никогда не понимал вашего чувства юмора, — отбросил докуренную до мундштука папиросу врач и извиняющимся тоном добавил: — К сожалению, не могу вам ничего предложить. Разве что вечером…
— Не беспокойтесь, — отмахнулся прапорщик. — Теперь не пропаду. Кстати, а какого черта мое барахло вообще взялись описывать и складировать?
— Порядок такой, — пожал плечами Студитский. — При гибели офицера его вещи собирают, для отправки родным. У Мамацева хоть жена рядом, об имуществе Магалова и прочих позаботились в полку. Ваши отнесли к нам.
— А я тут при чем?
— Прошел слух, что вас убили, — развел руками врач и поспешил вернуться в операционную.
— Не дождетесь, — пробурчал ему вслед Будищев.
Через пару минут к ним с Федором вышел фельдшер, в котором они тут же узнали Барнеса.
— Как я рад, господин прапорщик, что вы живы! — расплылся в любезной улыбке Марк. — Ей-богу, даже если бы я узнал, что жив кто-то из моих родственников, я и то бы обрадовался чуть меньше.
— Это почему так? — удивленно поинтересовался Шматов.
— Ах, Федя, — горестно вздохнул сын многострадального еврейского народа, — если бы ты хоть чуть-чуть знал моих родственников, то не спрашивал сейчас.
— Неужто они такие худые люди?
— Не все, — не стал отпираться Барнес. — Вот моя покойная мама при жизни была — золотой человек, а маленькая сестренка и вовсе настоящий ангел. Да только вряд ли она жива теперь, упокой, Господи, их души.
— Не каркай! — нахмурился Дмитрий.
— Что вы, что вы, ваше благородие, — испугался фельдшер и быстрым шагом направился к складу, время от времени поворачиваясь и предупреждая: — Осторожнее, тут какой-то поц наложил камни, не запнитесь. А тут зачем-то нарыли ям, берегите ноги. А вот здесь низкий проем, поберегите голову, особенно ты — Федя!
Аккуратно сложенные вещи Будищева лежали в углу, всем своим видом напоминая о бренности земного бытия и о том, что в лучшем из миров ничего из этого человеку не понадобится. Иными словами, в наличии было далеко не всё.
— Батюшки, а где же мешки с трофеями? — всплеснул руками Шматов. — Где ружье шарпсовское, где бинокля?
— И что, много трофеев? — сразу же оживился Марк.
— Трохи для сэбэ! — отрезал прапорщик.
— Да я разве против!
— А это что? — насторожился Дмитрий, беря в руки опись.
— Позвольте? — заглянул в документ фельдшер. — Насколько я понимаю, это список ваших вещей!
— Я про эти цифры, — ткнул пальцем Будищев и прочитал вслух: — Ружье американское с оптическим прицелом — сто рублей. Чаша с чеканным узором — десять рублей, браслет из желтого металла — тринадцать рублей… деньги в количестве трехсот пятидесяти двух рублей тридцати шести копеек переданы под расписку начальнику госпиталя надворному советнику Щербаку.
— Что же тут непонятного? — удивился Барнес. — Просто господа, описывающие имущество, пожелали некоторые вещи оставить себе и оплатили их стоимость. Так всегда делают. Да посудите сами, доставка ваших вещичек в Петербург станет в копеечку, а деньги может отвезти какой-нибудь друг семьи совершенно за бесплатно!
— Да где же такое видано, чтобы за серебряную чашу всего десять рублей? — возмутился Федор.
— Так оно серебряное, — понимающе хмыкнул фельдшер.
— Ладно, разберемся, — скрипнул зубами моряк.
Вечером того же дня господа чиновники собрались у одного из маркитантов. Надо сказать, устроились «чернильные души» не без комфорта. Имелся даже ломберный стол, притащенный, судя по всему, из офицерского собрания в Бами, и венские стулья, на которых и восседали игроки. Из угощения был, разумеется, всем набивший изрядную оскомину шашлык из баранины, хорошо, впрочем, вымоченный и прожаренный. Французские ветчина и сардины, итальянские маслины, английское печенье и австрийские сосиски с капустой. Все это, разумеется, в жестяных банках, гарантировавших сохранность продукта и неизменность вкусовых качеств. Ко всему этому великолепию подавался самый настоящий херес.
Банкометом был уже знакомый Дмитрию Костромин, справа от него сидел единственный офицер в этой компании Недоманский, остальных игроков он не знал, кроме разве что почтмейстера Петра Ивановича Хвостова. Последний был в некотором роде человеком незаурядным. В свое время он прошел всю русско-турецкую войну, состоя при штабе 8-го корпуса[67], где был свидетелем зверств башибузуков и многих других малоприятных вещей. В отличие от прочих статских, старавшихся держаться подальше от боя, Петр Иванович, напротив, не без удовольствия принимал участие в перестрелках, для чего всегда имел при себе охотничий штуцер с прекрасным боем. По удобству зарядки он, конечно, уступал «шарпсу» Будищева, но вот по точности, пожалуй, что превосходил. Собственно, во время одной из таких перестрелок они и познакомились.
Сейчас господа изволили играть в карты, причем не на щелбаны. На зеленом сукне лежало несколько кредитных билетов разного достоинства, стопки серебряных рублей и золотых империалов. Отдельно стоял «браслет из желтого металла», очевидно, поставленный на кон одним из игроков.
— Господин Будищев, — искренне обрадовался ему Хвостов. — Ей-богу, не чаял увидеть тебя живым!
— Не ждали?
— Если честно, нет, — поджал губы Костромин.
— Петр Иванович, я так понимаю, мой «шарпс» у вас?
— У меня, голубчик, у меня. Прости великодушно, полную цену за него не смог внести, а упустить грех было!
— Я не в обиде, — усмехнулся Дмитрий. — Тем более что вы единственный, кто хотя бы попытался остаться честным человеком.
— Попросил бы! — нервно воскликнул благообразный господин, сидящий напротив Недоманского. — Все ваши вещи описаны при свидетелях, о чем составлен необходимый документ. Некоторые из них были выкуплены, в том числе и присутствующими здесь господами. Все проведено в полном соответствии с законом Российской империи…
— Если вы не заметили, то слухи о моей смерти несколько преувеличены!
— Вы верно, желаете получить свои вещи назад? — ничуть не смутился чиновник. — Нет ничего проще, верните уплаченные за них деньги и получите назад ваши… м-м… трофеи.
Последние слова он произнес с видом крайнего пренебрежения, как будто подчеркивая, что Дмитрий нажил свое добро не самым честным способом.
— Господин Заславский, если не ошибаюсь?
— Так точно-с, статский советник Заславский, — с достоинством представился ревизор.
— Давно хотел узнать об одном юридическом вопросе.
— Мне теперь некогда давать консультации.
— Это не займет много времени.
— Слушаю вас.
— Кто, по вашему мнению, больший преступник, разбойник или скупщик краденого?
— На что это вы намекаете, господин прапорщик! — взвизгнул чиновник, но напоровшись на взгляд Будищева, замолк и плюхнулся обратно на свой стул.
— На то, что согласно вашей описи, в моих вещах было восемьсот тридцать семь рублей с копейками, между тем как их было без малого почти три тысячи!
— Да кто вам поверит, что у выслужившегося из нижних чинов может быть такая сумма?!
— Тише-тише, господа, — поспешил успокоить присутствующих Костромин. — Претензии господина прапорщика вполне понятны и обоснованны. Что же до формы, в которую он их облек, то давайте сделаем скидку на его происхождение.
— Поддерживаю, — хмуро буркнул Недоманский, явно находившийся не в своей тарелке.
— С высоты моего происхождения, — неожиданно для всех презрительно процедил Дмитрий, — разница между вами и английской королевой совершенно не заметна. Но если кто-нибудь