Едва офицер закончил читать, командующий двинулся вдоль строя и приколол каждому из казаков на грудь георгиевский крест. Последними удостоились этой чести побледневший как смерть фон Левенштерн и Будищев. Смерив их после награждения внимательным взглядом, генерал внушительно заявил:
— Что касается вас, господа, а также доктора Студитского, я взял на себя обязанность сообщить о вашем поведении в бою государю. Уверен, он не оставит вас своей монаршей милостью и каждому воздаст по заслугам.
Последние слова прозвучали довольно двусмысленно, но Скобелев еще не закончил и повернулся к стоящим навытяжку слугам.
— Как зовут?
— Сто тридцать восьмого Болховского полка запасной ефрейтор Шматов! — отрапортовал Федор, преданно поедая Белого генерала глазами.
— Ян Зандерс, — с сильным акцентом отвечал латыш.
— Это тебе, кавалер, — с легкой усмешкой протянул ему командующий большую серебряную медаль «За храбрость» на георгиевской ленте, а курляндцу такую же, только малую.
— Служу Богу, государю и Отечеству! — гаркнул Федька, едва не прослезившись от нахлынувших на него чувств.
Изумленный Зандерс тоже что-то промычал, но что именно, никто не разобрал, кроме, может быть, фон Левенштерна, понимающего латышскую речь. Однако последнему было сейчас не до того. Слухи о том, что он якобы предлагал своим подчиненным сдаться, успели облететь весь лагерь, по пути, как водится, обрастая все новыми и новыми подробностями. Казаки-таманцы смотрели на него просто как на зачумленного, а прочие с недоверием или даже осуждением. Возможно, дело было в его немецком происхождении и том высокомерии, с которым он его постоянно подчеркивал. И вот теперь, казалось бы, сам Скобелев наградил его наравне со всеми, и честь барона спасена, но замолчат ли злопыхатели?
Тем временем награжденных обступили товарищи и сослуживцы и принялись поздравлять с высокой наградой. Особенно много было казаков, радовавшихся за своих станичников и однополчан. Они обнимались, хлопали друг друга по плечам, кого-то хотели даже качать, но на глазах у начальства не решились.
— Мои поздравления, барон! — неожиданно протянул уряднику руку хорунжий, в котором Будищев сразу же опознал Бриллинга.
Согласно уставам, офицерам запрещалось обмениваться рукопожатиями с нижними чинами, но в Туркестане на многие мелкие нарушения дисциплины смотрели сквозь пальцы. К тому же Бриллинг и фон Левенштерн были чуть ли ни единственными настоящими немецкими аристократами в этих богом забытых землях. В общем, они не то чтобы приятельствовали, но частенько общались на дружеской ноге. Это Дмитрий знал совершенно точно.
— Благодарю, — кивнул вольноопределяющийся.
— Я смотрю, вы тоже отличились? — обернулся на Дмитрия бывший лейб-гусар.
— Совсем немножко, ваше благородие, — с легкой иронией отозвался тот.
— Нет, Карл, — с неожиданной горячностью заговорил курляндец. — Герр Будищев — есть прекрасный стрелок, и наш успех во многом зависеть от его меткость!
— В самом деле? — иронически приподнял бровь хорунжий. — Неожиданно для моряка.
Кондуктор в ответ лишь развел руками, дескать, так уж получилось, не обессудьте. Полковой адъютант пренебрежительно хмыкнул, а барон продолжил, показывая на крест.
— Я сегодня вечером намерен устроить маленький торжеств, по случаю этого. Приходите, я будет рад!
— Непременно, — с готовностью отозвался Дмитрий, с трудом скрыв довольную усмешку.
Начальник морской батареи лейтенант Шеман слыл весьма требовательным и строгим офицером. Вверенные ему люди и техника всегда содержались в образцовом порядке. Поступивший под его начало Майер даже как-то пошутил, что будь под началом лейтенанта даже его родной отец, он и его бы разнес за малейшую неисправность. Все это никоим образом не мешало уроженцу Финляндии быть хорошим товарищем и заботливым командиром, но служба у него всегда была на первом месте.
— На кого вы похожи, Будищев? — нахмурился он, увидев наконец-то своего подчиненного.
Тот и впрямь выглядел по сравнению с другими моряками несколько небрежно. Мундир его был изрядно потрепан и носил явные следы ночевок у костра. Вместо сапог на ногах красовались поршни из сырой кожи, воротничок рубашки, мягко говоря, не поражал свежестью. Разве что оружие содержалось в образцовом порядке, хотя его и было куда больше, чем положено по уставу. В общем, не было бы преувеличением сказать, что кондуктор имел вид, что называется, лихой и придурковатый.
Дмитрий в ответ окинул внимательным взглядом с иголочки одетого лейтенанта и ответил без тени улыбки:
— Готовьтесь, ваше благородие. Скоро вы будете выглядеть точно так же.
— Да неужели?!
— Здесь пустыня, господин лейтенант. Воды едва хватает для питья, отчего мытье становится невообразимой роскошью, а про стирку и говорить нечего. Сапоги, если их не сменить на более удобную обувь, в здешней жаре быстро угробят вам ноги.
— Все настолько плохо? — задумался офицер. — Нет, мы уже успели испытать определенные неудобства, но пока что мы справлялись.
— Неужели с вами не поделились опытом артиллеристы?
— Да они говорили что-то подобное, но я, признаться, не придал этому большого значения. Тем более что едва мы присоединились к четвертой батарее, как Скобелев приказал арестовать на сутки ее командира за беспорядок. Что, впрочем, совсем не удивительно, принимая во внимание внешний вид его подчиненных.
— Капитана Полковникова наказали за то, что батарея не успела выступить к указанному времени, — почтительно возразил Дмитрий, хорошо знавший эту историю. — И, к слову, совершенно напрасно. Они только-только получили новые орудия и зарядные ящики. Нехватка личного состава почти треть от штата, а тут еще пушки без колес оказались, пришлось переставлять их со старых. В общем, неудивительно, что они замешкались, но тут наш генерал беспощаден. А на форму, поверьте, он и внимания не обратит.
— Хорошо, я вас понял. Давайте лучше перейдем к делу. Итак, как вы, вероятно, уже знаете, в нашей батарее два скорострельных морских орудия и восемь митральез Барановского — Будищева. То есть вашей конструкции. Расчеты составлены из моряков Балтийского флота и Каспийской флотилии. Ездовые приданы здешними артиллеристами. Сборная солянка из разных бригад. С гардемарином Майером вы, как я понимаю, уже знакомы. Вы с ним будете моими помощниками. Его превосходительство, по всей видимости, будет использовать наши пушки и картечницы в разных местах, а посему вам следует обучить гардемарина всему необходимому, чтобы он смог при необходимости действовать самостоятельно.
— Есть!
Хотя барон фон Левенштерн и не выслужил еще эполеты, он все же, как человек светский, а паче того — обладающий средствами, был принят в офицерском обществе. А потому его приглашение на торжество или проще сказать — «вечеринку», посвященную награждению, никто не проигнорировал. Жизнь в отдаленных гарнизонах вообще довольно скучна, а тут такой повод для веселья! К тому же в числе многочисленных недостатков курляндца совершенно отсутствовала жадность, и можно было быть уверенным, что на угощение тот не поскупится.
И в самом деле, импровизированные столы ломились от всего самого лучшего, что только могли предоставить здешние маркитанты. Сервировка, конечно, уступала, но дело было в походе и прекрасных дам вокруг не наблюдалось. Суровым же воинам было все равно, из чего есть и, самое главное — пить. А пили они как не в себя, а потому неудивительно, что через некоторое время стали заговариваться.
— Господа, — с пьяной развязностью провозгласил Майер. — Я предлагаю тост за нашего героя — Эдгара!
— Сашка, ты — пьян! — перебил его Шеман, тоже бывший в числе приглашенных. — Мы уже несколько раз за это пили.
— Тебе что, жалко? — изумился гардемарин и в два глотка вылакал содержимое своего стакана.
— Отчего же не выпить за хорошего человека, — прогудел сидящий с другой стороны стола сотник Таманского полка и последовал его примеру.
— И то верно, — поддержал однополчанина Бриллинг.
— Будищев, а отчего вы не пить? — поинтересовался виновник торжества у скромно сидящего в сторонке кондуктора. — Вас что-то тревожить?
— Ну что вы, — улыбнулся в ответ Дмитрий и перевернул свой стакан, чтобы показать присутствующим несправедливость обвинения.
— Интересно, что там нынче в России? — с легкой тоской в голосе поинтересовался артиллерист поручик Берг. — Так давно никаких новостей не было.
Несмотря на свою немецкую фамилию, долговязый Берг, может быть, более русский, чем многие коренные великороссы. Впрочем, для фон Левенштерна он прежде всего — немец, и именно потому находился в числе приглашенных. Барон вообще постарался пригласить только своих. Единственные исключения — казачьи офицеры из Таманского полка, Будищев и Шеман, который, строго говоря, финн.
— Вы так вздыхаете, будто у вас там невеста, — ухмыльнулся Бриллинг.
— Да, — простодушно отозвался поручик. — А как вы догадались?
Разговор, только что шедший исключительно о прошедших и о грядущих боях и сражениях, немедленно переключился на дам. У кого-то в центральной России или на другом берегу моря остались возлюбленные, у других жены, у третьих разбитые сердца. Впрочем, последних было немного. Все-таки большинство из гостей были довольно молоды.
И как это весьма часто бывает в мужском обществе, рассказанные истории с каждой минутой становились все похабнее и похабнее, вскоре скатившись к совсем уж неприличным историям, какие рассказывают друг другу только безусые юнкера да пьяные вусмерть гарнизонные офицеры. Однако надо отдать должное присутствующим, повествуя о своих «победах» или забавных случаях, они никогда не называли имен своих пассий.
В самом скором времени вниманием собравшихся всецело завладел Бриллинг. Надо отдать ему должное, рассказывать он умел и хранил в своей памяти просто неимоверное количество пикантных приключений. Гости и хозяин просто покатывались со смеху, слушая бывшего лейб-гусара, а он, видя к себе подобное внимание, только подбавлял жару.