Перед лицом ужасных потерь разгромленные цари начали вынашивать планы по созданию новой армии. Тигран любезно назначил Митридата командующим и стратегом их новых объединенных сил, отдавая должное мудрости своего старого друга и его опыту в борьбе с римлянами.
Когда Митридат и Тигран скрылись в Северной Армении, Лукулл остался на равнине, намереваясь осадить Тигранакерт. Впервые римляне столкнулись с необычным секретным оружием — горящей субстанцией, которая сжигала все: дерево, металл, кожу, лошадей и человеческую плоть. Это вещество, поражается Дион Кассий, «настолько горючее, что сжигает все, к чему прикасается, и его трудно потушить какой-либо жидкостью»[452].
Многие люди и машины были сожжены, но в конечном итоге Лукулл взял имперский город после того, как наемники Тиграна открыли ворота. Он захватил царские хранилища с 8 тысячами серебряных талантов, невообразимо дорогие одежды, украшения и другие драгоценности. Каждый легионер получил по 800 драхм (что равнялось более чем двухгодовому жалованью) и столько добычи, сколько он мог унести. Обнаружив группу актеров, спрятавшихся в театре, он приказал поставить спектакли, чтобы отпраздновать победу. Затем, приказав своим людям разрушить Тигранакерт до основания, римский полководец спас жен знатных людей от изнасилования и организовал возвращение выходцев из Каппадокии на родину. От Тигранакерта не осталось и следа. Его местонахождение неизвестно, хотя в 2006 г. армянские археологи объявили о захватывающей находке: рядом с Тигром они обнаружили стены огромного хорошо укрепленного эллинистического города[453].
Вдохновленный успехом, Лукулл решил не придавать значения тому, что Митридат и Тигран были свободны и скрывались на севере. Повернув к востоку, он атаковал Самосату, богатый город Коммагенского царства, небольшого государства на Евфрате. Будучи союзником Митридата и Тиграна, Самосата контролировала стратегически важные торговые пути из Азии на север в Понт. Но жители Самосаты использовали то же ужасающее оружие, что и защитники Тигранакерта: «воспламеняемую тину, так называемую мальту, которую извергают пруды в пустыне», как писал Плиний.
Защитники выливали на римлян мальту со стен. Она прилипает, как горящий мед, к каждому, кто пытается убежать, говорит Плиний, а вода только сильнее разжигает это пламя. Мальта уничтожила осадные машины Лукулла и расплавила оружие и плоть его бойцов. Зажигательные смеси были хорошо известны на Среднем Востоке почитателям Ахурамазды и Митры, но еще неизвестны Риму. Мальта была вязкой, легковоспламенимой нефтью, добывавшейся из нефтяных озер в пустынях Северного Ирака, Сирии и Восточной Турции.
Страх перед горящей мальтой заставил Лукулла отступить от Самосаты. Вступив в Кордуену, его армия пострадала от еще одной биохимической атаки. Лучники на лошадях внезапно набросились на войско, их стрелы летели даже тогда, когда они уже скакали прочь и исчезали в холмах. Лукулл потерял множество людей в этих стычках. Их раны были «очень опасны и неизлечимы», писал Дион Кассий. Кочевники не только обмакивали железные наконечники стрел в смертельный яд, но и сами эти наконечники были сделаны так, чтобы обламываться внутри раны[454]. Лукулл отступил к Тигру, его легионеры решительно протестовали против трудностей и отсутствия новой добычи. После первой волны побед и добычи кампания теперь казалась бесконечной и бесцельной. Почему они продолжали сражаться с новыми врагами-варварами в этих богом забытых землях, пока цари-изменники Митридат и Тигран спешили к Артаксате?
Если верить Плутарху, Лукулл убедил себя, что он уже нейтрализовал Митридата и Тиграна. Они были стариками, говорил себе Лукулл, недостойными более внимания. Как атлет в триатлоне, писал Плутарх, Лукулл мечтал теперь о покорении Большой тройки, величайших империй, известных миру. Сначала Митридат, затем Тигран, а теперь — Парфия! Военная сила Парфии неуклонно росла на территориях, где сейчас находятся Ирак и Пакистан. Связанный с Митридатом и Тиграном свободным договором, царь Парфии отказался пообещать, что сохранит нейтралитет. Использовав этот отказ, чтобы оправдать свое вторжение в Парфию, Лукулл отправил посланника в Понт с приказами для двух легионов — «паршивых овец», «фимбрианцев», — оставленных в царстве Митридата. Они должны были соединиться с ним в Месопотамии, чтобы помочь в завоевании Парфии.
Но два легиона «фимбрианцев» отказались подчиняться — они угрожали покинуть Понт. Известия об их мятеже достигли легионеров Лукулла на Тигре. Они бранили Лукулла за то, что он повел их на такое опасное и сумасбродное дело. Так внезапно Лукулл, несмотря на свой блистательный талант стратега, перестал быть полководцем римской армии на Востоке. Его авторитет испарился. Лукулл, который со всем своим мужеством и умом никогда не умел понять нужды простых воинов, был теперь никем посреди непокорной и изнуренной битвами толпы[455].
В 69 г. до н. э. Митридат и Тигран, действуя из своей базы в Артаксате, без устали прочесывали страну вдоль и поперек, чтобы собрать новые армии. Они наняли бойцов из Армении и воинственных племен Колхиды, Кавказа и закаспийских степей. Митридат, как главнокомандующий, лично отобрал 70 тысяч армян для формирования пехоты. Остальные были заняты в производстве оружия и доспехов. Таксил разделил новую армию на когорты римского типа и обучил их римским тактикам сражения: это было необходимо, чтобы выдворить римлян из Понта.
Но Митридат также серьезно относился к своему греко-персидскому наследию, опыту Дария и Александра. Он рассчитывал на маневренность небольших подвижных формирований, которые могли бы разбить римлян в Армении и восточных областях Понта, где продвижение кавалерии Лукулла было бы сковано неровностью местности. Митридат набрал необыкновенно многочисленную кавалерию, около 35 тысяч всадников и всадниц с Кавказа (между Черным и Каспийским морями) и закавказских регионов. У кочевников Кавказа и степей каждый мужчина и каждая женщина были потенциальными воинами, поскольку оба пола обучались верховой езде и стрельбе из лука (что повлияло на греческие и римские мифы об амазонках). Эта легковооруженная проворная кавалерия верхом на низкорослых лохматых лошадях должна была стать ударной силой новой армии Митридата.
Вероятно, именно во время набора войск Митридат встретил всадницу из кочевников по имени Гипсикратия («Сила гор»). Ее возраст неизвестен, но она могла быть лет на тридцать или сорок младше Митридата. Исходя из ее имени, можно предположить, что ее родиной был Кавказ. Гипсикратия сначала занимала должность царского конюха, ухаживая за его лошадьми; затем она стала его личной прислугой и любовницей. Они вместе наслаждались охотой и верховой ездой. Выносливость и смелость амазонки соперничали с царскими, а учитывая любовь Митридата к литературе, истории, искусству и образованным женщинам, можно также предположить, что она была под стать ему и по уму. Отдавая должное ее «мужественной натуре и необыкновенной смелости», он звал ее мужским вариантом ее имени — Гипсикрат. Отношения Митридата и Гипсикратии напоминают знаменитые мифические пары — Тесея и Антиопу, Ахилла и Пентесилею, Геркулеса и Ипполиту, — он знал также и историю об Александре и царице амазонок с Кавказа. Как мы увидим, Гипсикратия будет поддерживать Митридата в его авантюрах[456].
Митридат и Тигран собрали в хранилищах огромные запасы зерна и отправили послов в Парфию с просьбой прислать денег и войска. Личное письмо Митридата к парфянскому царю приводит римский историк Саллюстий. Написано ли это письмо рукой самого Митридата или нет — предмет спора историков, однако его содержание и стиль соответствуют другим его письмам и речам. Митридат сохранял копии своей переписки — они были обнаружены после его смерти — и действительно имел дружеские отношения с Парфянской царской династией в начале своего правления (они были включены в число его друзей на памятнике на острове Делос). Вот выдержка из письма 69 г. до н. э., демонстрирующего ненависть Митридата к Риму и дипломатию убеждения (так сильно отличающуюся от подхода Лукулла и Аппия)[457].
«Царь Митридат шлет привет царю Аршаку (начало письма). Все те, кого в счастливые для них времена просят принять участие в войне, должны подумать, будет ли им тогда дозволено сохранить мирные отношения, затем — достаточно ли справедливо, безопасно, достославно или же бесчестно то, что у них испрашивают. Что касается тебя, то если бы тебе было дозволено наслаждаться постоянным миром, если бы злейший враг не был вблизи твоих границ и если бы разгром римлян не должен был принести тебе необычайную славу, то я не осмелился бы просить тебя о союзе и понапрасну надеялся бы связать свои несчастья с твоими счастливыми обстоятельствами.
Ведь у римлян есть лишь одно, и притом давнее, основание для войн со всеми племенами, народами, царями — глубоко укоренившееся в них желание владычества и богатств. Или ты не знаешь, что римляне, после того как Океан преградил им дальнейшее продвижение на запад, обратили оружие в нашу сторону и что с начала их существования все, что У них есть, ими похищено — дом, жены, земли, власть, что они, некогда сброд без родины, без родителей, были созданы на погибель всему миру? Ведь им ни человеческие, ни божеские законы не запрещают ни предавать, ни истреблять союзников, друзей, людей, живущих вдали и вблизи, ни считать враждебным все, ими не порабощенное, а более всего — царства».
Митридат критикует лицемерие римлян и их предательство в отношении тех, кого они на