как наследник Ахеменидов, поступлю так же. Я подарю Клеопатре триста воинов, которые будут подчиняться только ей.
— Слишком мало, царь, — проворчал Тирибаз. — Если уж ты не поскупился в деньгах, то будь и тут столь же щедрым.
— Так и быть, — уступил Митридат, — я дам Клеопатре тысячу воинов.
Клеопатра, узнав, что у нее отныне есть собственное войско, тут же заявила своему брату Митридату, прибывшему из Армении, что она непременно поможет ему снова воцариться в Каппадокии.
Впрочем, ее отец и жених и без нее договорились о совместной войне с Ариобарзаном. Война эта началась спустя полгода. Ариобарзан хоть и держал войско наготове, зная, что Митридат не оставит его в покое, но одолеть одновременно вифинян и понтийцев не смог. В сопровождении небольшого отряда всадников Ариобарзан ускакал в Пергам просить помощи у римского наместника.
В Пергаме Ариобарзан узнал о начавшейся войне между Римом и его италийскими союзниками. Эта тяжелая война отнимала все силы римского государства. В ней принимали участие все прославленные римские полководцы, в том числе Гай Марий, победитель кимвров и тевтонов, и Сулла, с которым Ариобарзан успел подружиться. Италийские союзники Рима взялись за оружие, так как римляне не давали им гражданских прав и отнимали землю. Незадолго до этого благородные братья Гракхи пытались путем введения нового законопроекта оградить италийских союзников от обезземеливания, но сенат и богатые нобили сумели подавить движение Гракхов и убить самих реформаторов.
Спустя какое-то время трибун Ливии Друз, человек знатного происхождения, также собирался по просьбе италийцев опять внести законопроект о даровании им гражданских прав. И дело поначалу принимало положительный оборот, покуда Друз не настроил против себя всадников и сенаторов. Первых — обещанием вернуть судейские должности сенату. Вторых — намерением пополнить сенат выборными из всадников. Всадники и сенаторы, до этого всегда враждовавшие друг с другом, объединились против Друза и избавились от него, подослав к нему наемного убийцу.
Не видя более никаких способов получить гражданские права, италийцы решили открыто отделиться от римлян и начать против них войну.
Весть об этом дошла и до Синопы. Сюда прибыл из Италии соглядатай Митридата. Это был эллин из города Тарента по имени Эвмах. Тарент был самым большим и богатым из греческих городов Южной Италии. Многие из его граждан тяготились властью Рима, поэтому они с надеждой смотрели на понтийского царя, могущество которого возрастало год от года.
Послушать Эвмаха Митридат пригласил кроме Тирибаза еще Сисину и Моаферна.
— Для скрепления взаимной верности италики решили обменяться заложниками, — неторопливо рассказывал Эвмах, сидя в кресле. — В течение долгого времени римляне, занятые судебными разбирательствами и междоусобными распрями, ничего не знали о происходящем. Но когда римлянам стало кое-что известно, они начали рассылать по италийским городам людей из своей среды, чтобы узнать, что там происходит. Один из таких людей, увидев, как одного мальчика везут в качестве заложника из Аускула в другой город, донес об этом управляющему теми местами проконсулу Сервилию. Сервилий бросился в Аускул в то время, когда жители его справляли праздник. Проконсул пригрозил им расправой и был тут же убит, так как жители Аускула убедились, что замыслы их уже открыты. Вместе с Сервилием был убит и Фонтей, его легат. После этого и остальным римлянам в Аускуле не было уже никакой пощады: всех их перебили, а имущество разграбили. Лишь только разнеслась весть о восстании в Аускуле, все соседние народы стали открыто готовиться к войне с Римом: марсы, пелигны, вестины, марруцины, япиги, луканы, самниты… Италики отправили в Рим послов с жалобой на то, что они хоть и содействуют во всем римлянам, но за оказанную помощь не удостоены прав гражданства и находятся на положении слуг. Сенат дал италийцам суровый ответ: либо они раскаются в случившемся, либо их постигнет гнев римского народа. Таким образом, у италиков исчезла последняя надежда, и они начали войну, собрав около ста тысяч пехоты и двадцать тысяч конницы. Своей столицей восставшие италики сделали город Корфиний в земле пелигнов. Там заседает их сенат и выборные магистраты. Восставшие даже чеканят свои деньги.
Эвмах показал Митридату серебряную монету размером чуть больше греческой драхмы.
Митридат с интересом стал разглядывать — блестящий серебряный кружок, слегка подбрасывая его на ладони.
— Почему на одной стороне монеты надпись «Италия»? — спросил царь. — Что она означает?
— Так называется государство восставших италиков, — ответил Эвмах.
— А что означает бык, топчущий волка, на другой стороне монеты? — опять спросил Митридат.
— Бык является тотемом самнитских племен, составляющих основу восставших, — пояснил Эвмах, — а волк, вернее, волчица — это символ римского государства. По легенде, волчица вскормила Ромула, основателя Рима.
— Прекрасно! — воскликнул Митридат, не в силах сдержать клокотавшую в нем радость. — Как ты думаешь, Эвмах, победят италики римлян? Затопчет бык волчицу?
— Думаю, италики победят, — сказал Эвмах, — ведь они вооружены и организованы не хуже римлян. Не уступают они римлянам и числом, и умением воевать. Вдобавок италики сражаются на своей земле, и отступать им некуда.
— Полагаю, пробил наш час, друзья! — сверкая глазами, произнес Митридат. — Война в Италии свяжет руки римлянам и развяжет руки нам.
Моаферн и Сисина, не проронив ни слова, посмотрели на Тирибаза, который невозмутимо разглядывал монету восставших италиков.
— Что ты скажешь, Тирибаз? — обратился к нему Митридат.
— Скажу, что это, — Тирибаз указал на монету, — не просто удача, но дар судьбы. Глупо не воспользоваться им, царь.
— Значит, ты выступаешь за войну с Римом?
— Да.
— Но ведь мы еще не собрали триста тысяч войска и не построили пятьсот боевых кораблей, — осторожно напомнил Сисина.
— Войско италиков пополнит наши недостающие силы, — сказал Тирибаз.
Митридат велел принести карту Азии с прилегающим морским побережьем и островами. Стоя над ней, он объявил:
— Мое сухопутное войско вторгнется в Мисию и Фригию из Вифинии, флот войдет в Пропонтиду, и тогда…
Тирибаз прервал Митридата:
— Не гневайся, царь, но римляне должны первыми напасть на нас. Все азиатские народы должны видеть, что не понтийский царь, но римляне нарушают границы и договоры. Это нужно также для того, чтобы в будущем римляне не обвиняли тебя в вероломстве. Если бы у нас был подавляющий перевес над Римом, тогда можно было бы преступить договоры и обязательства. К сожалению, Рим — сила равная, если не превосходящая. И с этим надо считаться.
— Я тебя не понимаю, Тирибаз! — рассердился Митридат. — Ведь ты только что выступал за войну с Римом. И вот ты снова запел старую песню!
— Действительно, Тирибаз, — согласился с Митридатом Моаферн, — зачем соблюдать какие-то там договоры, если мы вознамерились повергнуть Рим в прах.
— И самое верное в этом деле — внезапность, — вставил Сисина.
— Да римляне теперь и не осмелятся напасть на Понт, поскольку все их войска заняты войной в Италии, — горячился Митридат. — Дожидаясь вероломства от римлян, можно упустить подходящий момент для войны.
— В Азии у римлян есть войско, — стоял на своем Тирибаз, — и это войско не будет стоять в бездействии. Ариобарзан и Никомед нашли пристанище у римского наместника в Пергаме. Рано или поздно кто-нибудь из них вынудит римлян выступить против тебя, Митридат.
— Войну надо начинать немедля на суше и на море, — молвил Митридат, тыча пальцем в карту. — Боги дают нам благоприятный момент!
— Боги же могут и наказать нас за вероломство, — сказал Тирибаз. — Для того чтобы начать войну, необходимо не только наличие войска, но и оправданный повод. И римляне дадут нам этот повод, царь. Надо только немного подождать.
— Опять ждать! — в отчаянии произнес Митридат. — Сколько можно ждать, Тирибаз?!
Тарентинец Эвмах молча слушал этот спор. Наконец он осмелился вставить слово:
— Царь, у меня просьба к тебе.
— Говори, друг мой, — сказал Митридат.
— Я хотел бы вступить в твое войско, царь. Я верю, что ты одолеешь римлян.
— Ездишь ли ты верхом, Эвмах? — спросил Митридат.
— С детских лет, царь.
— Тогда я беру тебя в свою конницу.
— Благодарю, царь.
— У меня к тебе тоже просьба, Эвмах, — сказал Митридат. — Стань третейским судьей в нашем споре с Тирибазом. Когда, по-твоему, лучше всего начать войну с Римом: немедленно или как только римляне дадут нам повод?
Эвмах ответил не задумываясь:
— На мой взгляд, самый лучший советчик в этом деле — божественное провидение, царь. Богам известно будущее, и боги иногда приоткрывают завесу над грядущим, желая блага тому, на кого распространяется их благоволение.
— Это мудрый совет, царь, — заметил Тирибаз. — Соразмерь свои поступки с волей божества — и ты не ошибешься.
— Хорошо, — промолвил Митридат, — я испрошу совета у светлого божества персов Ахурамазды, создателя Вселенной. Как это делали мои предки.
В сопровождении небольшой свиты Митридат отправился туда, где на плоском возвышении из белых камней стояли переносные серебряные алтари в виде усеченного многогранного конуса. На возвышение, круглое по форме, вели тридцать ступеней — сколько дней в месяце. Тридцать колонн, соединенных по верху каменными балками, замыкали крут вокруг алтарей; крыши над алтарями не было.
Жрецы-маги выслушали просьбу Митридата и обещали сообщить ему ответ Ахурамазды на следующий день на восходе солнца. Именно это дневное светило являлось высшим божеством зороастрийцев, ему они поклонялись в первую очередь, у него просили успеха в делах. Если закат был посвящен молитвам о душах умерших, то восход посвящался делам и заботам живущих и тех, что должны были родиться.
Митридат провел томительную ночь.
На рассвете, взяв с собой Тирибаза, царь пришел к магам за ответом.