– Это очень смущает, – сказала она тихо, опустив голову.
Она видела только чай. Едва окрашенную воду с легким паром над ней. Но поверх ее ладони легла его рука, она отчетливо, как никогда отчетливо слышала его голос:
– Говори.
– Хорошо, – кивнула Даша, вдохнула, выдохнула. – Я встретилась с ним, когда попробовала пиво, над которым работает ваша… наша лаборатория. Кажется, в этом ничего удивительного? Помните, у меня недавно был День Рождения и в подарке от лабы… То есть, лаборатории…
– Подарок тебе вручала Света с ресепшена?
Даша кивнула.
– Ясно. Вечно она все путает.
– Ага… Ну, в общем, – Даша начала тараторить: лишь бы быстрее сказать, – я немного попробовала его и… я сварила себе пельмени… они стали Пельменным Человеком, он совершил со мной коитальный акт, и тогда я еще подумала, что он очень похож на вас, Сергей Гавриилыч!
Сергей Гавриилыч вскочил, его стул упал на пол с громким стуком. Он стоял, сжав руками край стола, его плечи тяжело поднимались и опускались от дыхания… Сережа смотрел на Дашу. И Даша смотрела на него большими, удивленными глазами. Неуверенно сказала:
– Прости?..
Но он улыбнулся, помотал головой, тихо рассмеялся…
– Это не совпадение, Даша. Это совсем не совпадение. Это, скорее, судьба.
– Почему? – не поняла она.
Он ответил. И голос его был неспешен и торжественнен:
– Потому что когда я впервые прикоснулся к грани восприятия, что открывает одна из ветвей Великой Грибницы, я был им.
– Кем?
Сережа не сказал ни слова и только длинно, испытующе посмотрел ей в ее глаза.
И Даша все поняла.
Глава 5
Центральный офис Культа был не вполне в центре, не вполне офисом и не сказать, чтобы имел адрес. И все-таки Даша его нашла.
«Ты должна прийти к нему по зову сердца,» – сказал Сережа, наставляя ее на этот пусть.
На самом деле, он много чего говорил. Например:
«Ты станешь частью культа только если искренне желаешь этого. Жрецов нельзя обмануть. По крайней мере, на протяжении последних тысячелетий существования Культа никому это не удавалось.»
И:
«Это не секта, а философское течение, следовать которому достойны лишь избранные…»
А еще:
«Культ везде и нигде. Культ гуманистичен по природе своей в большей степени, чем любая иная из человеческих общин…»
Но, насколько она поняла, самым главным было нечто иное:
«Бытие подобно мицелию и в мицелии отражено. Культ – первый и единственный, кто это видит и знает. Он вне войн, вне государств, вне любого экономического строя: он бесконечно ниже (то есть выше) всего этого.»
…значит, ниже. И выше. И одно-другое-значит. Даша все поняла с полуслова. И ее грудь наполняли азарт и восторг от сладостной перспективы стать частью чего-то по-настоящему цельного, чего-то неслучайного, чего-то Великого.
И у Даши потели руки от волнения.
И она доехала до пустынной в это время года, пристадионной станции метро – поднялась до киоска с желтыми газетами, желтыми детективами – прошла мимо прилавка, сказав «Я к Валентине Сергеевне» – прошла склад – спустилась, казалось, бесконечно вниз по серо-бетонной лестнице, прошла первый поворот, второй…
Дверь центрального офиса Культа была прямо посреди сырой, в черной плесени бетонной стене. Снова под землей, снова в бетонной стене.
«Наверное, это у них символизм такой. Какой-то. Грибной,» – решила Даша. Достала из рюкзака носовой платок и нажала на черную круглую кнопку звонка.
– Не заперто!
Даша кивнула, легко открыла дверь и, как ни странно, оказалось в обычном, тесном офисе с бежевыми стенами и фосфорически-синими гифами на них. Они чуть пульсировали и до странного напоминали вены.
Пахло свежестью и землей.
По обе стороны от нее сидели люди перед мониторами, что-то писали, печатали на жужжавших принтерах, пожелтевший вентилятор гнал воздух… У дальней стены сидела женщина с короткой стрижкой и внимательно, с интересом смотрела на Дашу.
«Валентина Сергеевна,» – догадалась та.
И Даша пошла к ней, мимо столов, людей, проступавших на стенах гиф… Остановилась у белой линии, начерченной в метре от стола, предположительно, Валентины Сергеевны.
– Здраствуйте.
– Здравствуйте. Вы кандидат на членство в Культе, насколько я понимаю? – она отпила воду из стакана с толстым стеклом, поджала губы, вернула.
Губы у нее были ровно-тонкие, с педантично очерченным контуром.
«Какая женщина,» – против воли и несообразно обстоятельствам подумала Даша. Сглотнула скопившуюся от волнения, от прикосновения к Великому слюну, ответила:
– Да, я пришла к вам именно по этому вопросу. Прошу, минуту…
И она расстегнула рюкзак, извлекла из его недр пластиковый конверт с милыми ежиками и, конечно, очаровательными грибами. Из конверта – тонкие листы резюме, написанное от руки рекомендательное письмо от Сергея Гавриилыча. Она вдохнула, выдохнула и протянула их Валентине Сергеевне.
– Благодарю, – сухо сказала та. Испытующе вгляделась в Дашу. И опустила взгляд на бумаги, через толстые линзы в тонкой оправе очков. – Так.
– Т-так?
– Так-так…
Прошла тяжелая минута. Одна. Две… Она перебирала листы педантично-медленно, а служащие в форменных синих галстуках не отвлекались, все продолжали что-то пускать на печать, набирать на клавиатуре, клеить цветастые квадраты бумаги на монитор…
– В странном у вас месте офис расположен, – сказала Даша.
– Разве? – подняла бровь Валентина Сергеевна.
Даша поздно вспомнила, что она склонна нести всякое, когда волнуется. Что ж.
«Сгорел сарай, гори и хата,» – решила Даша и продолжила:
– Ну, он под землей. Это как-то по-кротски.
– По-уродски? – переспросила Валентина Сергеевна.
– По-кротски. От слова крот, – невозмутимо пояснила Даша. – Я скорее ожидала, что он будет в каком-нибудь… небоскрёбе. В центре города, в абсолютно застекленном небоскребе.
Валентина Сергеевна подняла на нее глаза, нежно усмехнулась:
– Что вы, сударыня, мы безумно далеки от кротов. Мы куда ближе к грибам. И когда я говорю «мы», я имею в виду, само собой, Культ.
– Вот как.
Она отложила в сторону Дашино резюме, письмо, легким движением сняла очки и положила острый подбородок на замок сцепленных рук.
«Вот и все, конец,» – подумала Даша.
Но до конца было далеко.
– Видите ли, Дарья… Это нелепая, совсем дурацкая привычка – стремиться вверх. И все же она была всегда: начиная от, я надеюсь, известного вам мифа о Вавилонской башне, заканчивая вполне реальными мельницами, самолётами, ракетами… любимыми вами небоскребами, – ласково пропела она.
– Я не люблю небоскребы. Просто по ассоциации…
– Рада слышать, – ответила Валентина Сергеевна. – Как бы то ни было, упомянутое стремление вверх всегда было… загадкой для меня. Люди не птицы и стремление к небу нам бесполезно: небо рыхло и бесплодно. Небо есть полное, тотальное отсутствие жизни, не случайно вещи трансцендентного характера даже древние люди связывали… с небом. И все-таки эта ассоциация благости с высотой, нет, скорее, с подъемом… Дарья, вы можете предположить, с чем она могла бы быть связана?
Даша замерла, судорожно перебирая в голове все, что знала. Знала она, как ей казалось, много, но почему-то именно сейчас, в самый неподходящий для этого момент вспомнить могла лишь одно:
«Какой все-таки исключительный мужчина Сергей Гавриилыч!» – подумала она.
– Этот вопрос уже относится к… собеседованию?
– Ну разумеется, относится, – ответила Валентина Сергеевна, подняла брови: сложился мелкими складками сухой лоб. – Как относится к собеседованию каждое ваше предыдущее, каждое последующее слово, как относится к собеседованию каждый ваш жест и вздох… во всяком случае они влияют на мое о вас представление. Так что вы думаете о движении вверх, Дарья?
«Сгорел сарай…»
– Я думаю, что его можно и даже необходимо трактовать с позиций фрейдизма, – быстрее, чем успела подумать, выдала Даша. – Вот.
– Как интересно!
– Чрезвычайно интересно.
– А не расскажете ли подробнее о трактовке такого рода?
– С вашего позволения?
– Я ведь сама вас об этом попросила, Дарья, – в голос Валентины Сергеевны еле ощутимо просачивалось раздражение.
Это было не очень хорошо.
– А, – Даша на секунду замерла. Проанализировала. Продолжила, – Рост в вертикальном направлении, стремление, собственно, вверх повсеместно наблюдаемо во многих, это, явлениях: апикальный рост стебля и… многое иное. Но подобные явления в контексте понимания людских стремлений и желаний крайне… вторичны. Да, именно что вторичны!
Даша распалялась, голос ее креп, а щеки горели – и она не видела уже никого и ничего: все тонуло в дымке предсмертного, увлекающего азарта.
– Они лишь повторение действительно важного, образующего для человеческого сознания процесса наполнения кровью пещеристого тела полового члена, иначе говоря, эрекции. Эрекции! – патетически повторила она, поднимая к небу руки. – Может показаться, что такой взгляд несколько, хм, надуман, однако же… не вполне. Поднятие члена несет за собой как продолжение рода человеческого, значение которое трудно переоценить, так и… удовольствие. Эта плотная ассоциация хорошего, приятного и благостного с поднятием ствола пениса кверху, вероятно, возникла в человеческой культуре в незапамятные времена и… ее появление было крайне ожидаемым. И, стало быть…
Даша сглотнула слюну, отвела глаза влево, вправо – все также работали люди, жужжали принтеры. И только биение сосудов-гиф на стенах, кажется, стало чаще. И она продолжила:
– И, стало быть, люди стали проецировать эту «благость» и на все иные сферы бытия, начиная от строительства зданий, заканчивая… ну, не суть, мало ли чем можно закончить поток аналогий? Как бы то ни было… сейчас я понимаю, что такая экстраполяция была, в сущности… в сущности была неверной, логически неверной! Ибо питает жизнь не акт зачатия и даже не удовольствие от зачатия: питает жизнь земля.