йся вопрос: знаю ли я, кто убил Прохора? Я бы ответил утвердительно. Но он не спросил.
— Это все, что вы хотели знать?
— Да. Отдыхайте.
Лида и Куропатов ждали меня у машины.
— Он — враг? — спросила Лида.
— Честно говоря, я не понял. Странный человек.
Дома я попытался разобраться в новых впечатлениях, так внезапно обрушившихся на меня. Ограниченность восприятия, — есть такой грех, но я никогда этого и не отрицал, — не казалась мне существенным недостатком. Разве есть на свете люди, которым доступны все без исключения проявления человеческого бытия? Наоборот, я привык считать, что отстраненность и мизантропия — обязательные качества исследователя, занимающегося будущим, так как только они позволяют находиться над схваткой и рассматривать эволюцию человечества как бы со стороны, оставляя без внимания мешающие ученому устойчивые представления.
О, эти несчастные представления! Сколько блестящих умов не смогли достичь чего-то существенного только потому, что представления для них оказывались важнее очевидных фактов. Как раньше говорили: «Наша догма всесильна, потому что верна».
— Ну, что скажешь? — спросила Лида.
— А я должен?
— Нет. Но мне было бы интересно послушать тебя.
— Интересный опыт, но для понимания будущего это приключение ничего не дало.
— Неужели?
— Я считаю свою ограниченность достоинством.
— Нет, Уилов, ты не ограниченный, ты — дикий. Как можно заниматься вероятными судьбами людей, сократив общение с ними до минимума?
— По-другому нельзя.
— Ерунда. Ты просто не пробовал. Постой-ка, хорошая идея для книги появилась. Предположим, что ты страшно невезучий человек, и каждая новая встреча с людьми приводила к жутким неприятностям. Любой бы на твоем месте старался держаться от людей подальше.
— Это ты о чем?
— Все началось со встречи одноклассников. Так? Ты не умеешь общаться с людьми. Тебя хватает только на то, чтобы болтать о своей работе. Что-то мне подсказывает, что ты еще и сердился на них за то, что они не проявляют искренней заинтересованности в познании будущего.
— Некоторые проявили.
— Вот. И это самое интересное в этой истории.
— Почему?
— Да потому что нормальные люди, выпив водки в компании друзей, которых не видели десять лет, наукой не интересуются. У них есть более интересные вещи для обсуждения.
— О чем ты?
— О своей новой книге, естественно, про твоих друзей одноклассников. Разве ты не заметил, что они ведут себя неестественно?
— Нет.
— А это потому, что ты — дикий человек. Люди не похожи на тебя, у них свои представления и свои мечты. Но ты не способен это понять.
— Я это знаю.
— Но только теоретически.
— Этого достаточно.
— Скажи, теоретик, чего от тебя хотел майор Котов?
— А мне-то откуда знать?
— Вот. И я не знаю.
— Забудь. Выкинь из головы.
— Не могу, потому что он влез в мою книгу, не спросив разрешения. Кто такой? Зачем появился? Почему он не твой одноклассник? Нет ответов.
— Не обращай внимания. Вдруг он и в самом деле обычный следователь?
— Следователь, который решил допросить тебя, хотя ему запретили это делать. Галиматья!
— Ну, я не знаю. Может быть, он человек Карачуна?
— Это было бы очень просто.
— Но тогда становится понятно, кто запретил ему допрашивать меня. Карачун.
— Конечно. Но объясни, почему он ослушался? Какую пользу он хочет получить? Как использовать тебя?
— Ты выстраиваешь сюжет. Вот ты и думай!
Инструктаж
Есть вопросы, на которые следует получить ответ до того, как соберешься сделать что-то опасное. Например, о чем нельзя писать в Сети, если не хочешь, чтобы враги прикончили тебя? Наверняка существует некая грань, переходить которую не рекомендуется. С этой точки зрения, я оказался в незавидной ситуации. Я не имею ни малейшего представления о том, что мне можно делать, а чего нельзя. Но незнание, увы, от ответственности не освобождает. А вот страх дисциплинирует. Начинаешь понимать, как работает пресловутая внутренняя цензура, самостоятельно придумываешь запреты. В нормальном состоянии (сейчас такое вряд ли достижимо, в последнее время у меня все время что-то не так) я бы поостерегся провоцировать опасных людей, обходил их стороной, потому что диспуты с ними пользы для исследования будущего не принесут. Однако события развиваются так стремительно, что я лишился возможности поступать разумно. Не исключено, что меня пристрелят именно за то, что я буду осторожен в высказываниях. Придется рисковать. Зачем высмеивать утопии, когда можно сразу заняться людьми, готовыми устроить человечеству бойню ради призрачной надежды стать хозяевами мира?
А что может раздражать таких людей больше, чем характеристика, которую дал им профессор Савельев:
«Власть и деньги нужны для того, чтобы безнаказанно проявлять максимальную доминантность, вести самый животный образ жизни и не отвечать за последствия. Эти простые биологические цели нуворишей всех времён и народов очевидны и подтверждены длинной историей как их самих, так и их потомков. Казалось бы, будучи отпрыском богатейших людей, можно заняться любым видом науки, искусства или техники. Капитал родителей легко обеспечит любопытному подростку реализацию любых творческих фантазий, но этого почти никогда не происходит. Среди тысяч потомков богатейших людей планеты только единицы увлекаются чем-то иным, кроме маниакальной реализации трёх базовых инстинктов, слегка украшенных собирательством картин, машин или бриллиантов и гуманитарными фондами. Так на наших глазах осуществляется биологическая мечта примата...»
Посмеялся и выставил цитату в Сеть. Добавив ехидный комментарий о том, что предназначение элиты давать нравственный урок людям, а с этим большая проблема. Оказывается, приматы, как и славные представители современной элиты, нравственностью не интересуются. Надо полагать, у них другие интересы.
— А ты смельчак! — сказала Лида.
— Скорее загнанный в угол трус. Что-то надо делать, а что конкретно — непонятно.
— Пока ты прекрасно справляешься, молодец!
Через полчаса пришел ответ от врагов. Я вздохнул с облегчением, мой расчет оказался точным.
«Ваша попытка зачтена. Вознаграждение перечислено. В 19-00 встречайте гостя. Он любит, когда его называют профессором Маниным. Побеседуйте с ним о будущем. Постарайтесь его не обижать. Ваш К.»
— Мне показалось, или Карачун в самом деле обратился ко мне как к человеку, а не как к полезной функции? — спросил я.
— Ты у меня красавчик. Заставил врагов играть по своим правилам, — ответила Лида и поцеловала меня.
Гости редко посещают наше жилище. В этом смысле мы с Лидой не избалованы. А уж объявленный заранее визит незнакомца для нас потрясающее приключение. Пришлось пройтись мокрой тряпкой по наиболее грязным местам квартиры.
— Ничего так, чистенько, — сказал я, когда надоело наводить порядок.
Теперь можно было подумать и о деле. Я сел в кресло и попробовал догадаться, о чем собирается говорить со мной профессор Манин. Кстати, никогда не слышал о его существовании. Это тем более странно, что большинство активных футурологов мне известны. Есть ряд профессий, скромность в которых явно противопоказана. К их числу, несомненно, относится футурология. Вот где публичные выступления обязательны. Или ты болтаешь о будущем при первой возможности, или ты никто и звать тебя никак. Вспомнил анекдот про революционера, который достиг неимоверных высот в искусстве конспирации, ни один враг не мог догадаться о том, что он злоумышляет, потому что он ни одного слова не сказал против власти, и не совершил ни единого антигосударственного поступка. Футурологи не такие. Им рот не заткнешь.
Так вот, о профессоре Манине я не слышал.
Может, он исключение? Люди бывают скромными. Или настолько хорош, что работает на хозяев, не размениваясь на беседы с коллегами. Случаются же гении.
— Будущее — понятие очень растяжимое. Плохо, что я не знаю, о чем со мной хочет говорить профессор Манин.
— А может быть, это и к лучшему, — сказала Лида. — Обычно твои споры с футурологами о будущем слишком эмоциональны. Советую сегодня вести себя сдержанно.
— Это ты про то, что сознание спорщиков должно быть свободно от предрассудков и предвзятых мнений?
— Да. Ты красиво сформулировал.
— Помнишь, ты придумала три сценария. Все они были связаны с разными формами утопий.
— Фантазии людей, как правило, не сбываются. Это все, что надо знать про утопии.
— Грустно.
— Пусть у нас с тобой это будет единственным поводом для грусти.
Умеет Лида опустить меня на землю. Обычно, когда я начинаю думать о будущем, во мне что-то происходит, что-то включается, что-то выключается. Я люблю свою работу и забываю обо всем дурном, когда получаю новую информацию. Предстоящая встреча представлялась мне дорогим подарком. В самом деле, сейчас придет человек, профессор, наверняка знающий о будущем что-то такое, что неизвестно мне. Он скажет: «Что же вы, Уилов, ко мне раньше не обращались? Я бы обязательно растолковал вам этот важный факт. Сколько же времени вы потеряли, только из-за того, что не обратили внимания на столь очевидное проявление будущего! Обидно, что выводы, сделанные без учета этого факта, оказались ошибочными. Придется начинать все сначала. Видите, как по-другому выглядят известные факты, после того, как я объяснил»… Ну и так далее. Я не сомневался, что он будет постоянно говорить: факты, факты, факты.