Но попытаться успокоиться стоило: я сходил в магазин за мороженым и пропылесосил квартиру. Вот и забыл на некоторое время о встрече с одноклассниками.
Быстро летит время. Настал день, когда мне пришлось еще раз (по счастью, это случается не часто) покинуть насиженное рабочее место и отправиться в мир людей. Лиде предстояло выступить с докладом на очередной книжной ярмарке, я вызвался ее сопровождать. Говорить она собиралась об утопиях и антиутопиях. Подобные книги стали популярны. Представление о будущем в них корявое. Но что делать, других книг о будущем нет.
— Ты подготовила что-то интересное, чего я еще не знаю? — спросил я, когда мы уже покинули свой дом.
— Нет, ничего нового пока не придумала, — ответила Лида. — Собираюсь немного поговорить о неспособности людей платить за свои заблуждения.
— Понятно.
— Я обещала издателю написать что-то в этом роде.
Мы обсуждали особенности мышления сочинителей утопий много раз. Я старался понять, способны ли люди, чьи головы переполнены фобиями и надеждами, думать о будущем? Лиду интересовала психология утопистов. Ей хотелось выяснить, что помогает людям, мечтающим о прекрасном новом мире, чувствовать себя свободными? Естественно, ошибочно. Она считала, что исполнение желаний, это всегда немножко самообман.
Собственно, все, что Лида могла рассказать об утопиях, я знал наизусть. И отправился на ярмарку только потому, что мне хотелось посмотреть, как люди реагируют на обидные размышления об ограниченности человеческих фантазий. Известные факты убеждали меня в том, что инженерный подход не годится для претворения в жизнь грандиозных планов по «разумному» или «правильному» переустройству мира. Для этого у людей не хватает сил и, главное, способности сосредоточиться на выполнении первоначального плана. Даже самых убежденных адептов всегда что-то отвлекает. Лида упорно пыталась вернуть мне веру в созидательные способности человеческого разума, но без особого успеха. Однако с ее помощью мне удалось собрать отличную коллекцию неизбежных помех, возникающих при построении наиболее хитроумных и теоретически безупречных утопий. Это стало для меня отличным развлечением в тоскливые вечера, когда уже не было сил работать или читать. Собственно, все, что Лида могла рассказать об утопиях, я знал наизусть. И отправился на ярмарку только потому, что мне хотелось посмотреть, как люди реагируют на обидные размышления об ограниченности человеческих фантазий. Известные факты убеждали меня в том, что инженерный подход не годится для претворения в жизнь грандиозных планов по «разумному» или «правильному» переустройству мира. Для этого у людей не хватает сил и, главное, способности сосредоточиться на выполнении первоначального плана. Даже самых убежденных адептов всегда что-то отвлекает. Лида упорно пыталась вернуть мне веру в созидательные способности человеческого разума, но без особого успеха. Однако с ее помощью мне удалось собрать отличную коллекцию неизбежных помех, возникающих при построении наиболее хитроумных и теоретически безупречных утопий. Это стало для меня отличным развлечением в тоскливые вечера, когда уже не было сил работать или читать.
Лиде не нравилось мое увлечение интеллектуальными поражениями человечества, она называла меня злым. Но это, конечно, было не так. Может быть, я бываю излишне ироничным. Но разве ирония — преступление?
Выступление Лиды мне понравилось. Она сказала все, что хотела, и была убедительна. Люди смеялись или хмурились именно в тех местах, где это было задумано. Закончила она, как и положено на подобных форумах, приглашением к спору:
— Основной недостаток известных утопий заключается в том, что их писали очень умные люди, которые честно излагали свои представления о неизбежности построения идеального общества, основываясь на своих убеждениях и политических взглядах. Они почему-то искренне считали, что остальные члены социума с восторгом примут их идеи. Но внимательное изучение канонических текстов позволяет сделать нелицеприятный вывод: построение утопического государства возможно лишь при проведении максимально жестокого преобразования общества, в результате которого общественные связи заменяются системой строгих правил, не допускающих ни малейшего отклонения от однажды избранной модели поведения. Несогласные уничтожаются. Утопии требуют жертв.
Завязалась дискуссия, но я, к сожалению, не смог в ней принять участие, потому что невесть откуда объявился Прохор и панибратски похлопал меня по плечу.
— Нашел тебя, а это было нелегко, пойдем, поговорим.
— У тебя ко мне дело?
— Можно сказать и так. Серьезные люди считают, что ты можешь быть им полезен. Я навел о тебе справки. Ты и в самом деле в некотором смысле хорош. Аналитики на тебя пишут отличные отзывы.
— Какие аналитики, какие отзывы? — не понял я. — Твои серьезные люди — футурологи?
— Нет, — засмеялся Прохор. — Они начальники.
— И ты у них работаешь?
— Нет. Я им подчиняюсь.
Вот тут я и понял, что моей спокойной жизни пришел конец. Не обязательно она будет опасной или ужасной, не исключено, что таинственные «серьезные люди» оценили по заслугам мои статьи и пожелали предложить хорошую работу. В конце концов, в этом состоит очевидный смысл моего труда. Если уж занимаешься будущим, то должен стремиться к тому, чтобы твои работы были замечены серьезными людьми, облаченными реальной властью. Поскольку это единственный способ привлечь внимание к важным проблемам, подстерегающим общество. И если это удается, значит, ты справился со своей работой. Твои идеи востребованы — чего еще желать?
— А ты, Прохор, наверное, футуролог? Прости, что не спросил об этом сразу. Но я догадался.
— Нет, я не футуролог. Я специалист по инстинктам. Изучаю лабораторных крыс в традиционных лабиринтах, а также поведение различных социальных групп людей в условиях кризиса. Но специализируюсь на продвинутых интеллектуалах. Внимательно наблюдаю за реакцией на изменение общественных стереотипов и иногда провожу опыты.
— Но я не крыса и не продвинутый интеллектуал.
— Ты — первосортный экземпляр. Гордость коллекции.
— Ты читал мои статьи?
— Нет.
— Как же ты можешь хвалить меня?
— Хозяина не интересует твой взгляд на будущее.
— Но я больше ничего не умею делать.
— И твое умение работать никого не волнует.
— Не понимаю. Ты же говорил об отличных отзывах? Значит, меня читают?
— Тебя ценят как продвинутого мизантропа!
— Увы. А вот тут я не могу похвастаться успехами. Моя нелюбовь к людям не связана с расовой, политической, религиозной, экономической, интеллектуальной, половой, партийной, или культурной нетерпимостью. Дело в том, что я живу на первом этаже в проходном дворе-колодце. Отсюда постоянное желание отдохнуть от людей.
— Недооцениваешь себя. Ты, Уилов, — перспективный человек. Излишняя скромность — неприятное качество, но легко лечится. У нас хорошие специалисты.
— Ничего не понимаю. Прохор, тебе не кажется, что некоторые фразы, которые ты произносишь, абсолютно бессмысленны?
— Нет.
— Однако это так.
— Ты хочешь понять тайный смысл моих слов?
— Было бы неплохо.
— Нет проблем. Я позвоню тебе, когда подготовлюсь и перечитаю теорию. Разговор предстоит серьезный.
Мне показалось, что Прохор обрадовался. Можно было подумать, что он болтал со мной только для того, чтобы заинтересовать своей тайной. И теперь, достигнув цели, возгордился сверх меры. Решил, наверное, что возбудил мое любопытство и, следовательно, завладел вниманием. Для него это было важно. С моей стороны было бы крайне невежливо разубеждать его. Я и не стал.
В поисках сюжета
— Ты, Уилов, оказывается, очень интересный человек! Не знала, прости, — сказала Лида. — Наблюдать за тобой одно удовольствие.
— Всегда знал, что рано или поздно ты начнешь мной восхищаться. Неужели случилось? Не прошло и трех лет.
— Не в этом смысле. Ты замечательный муж. Но я не думала, что из тебя получится отличный персонаж для книги.
— Все-таки решила написать обо мне? Не одобряю. Придумай что-нибудь повеселей.
— Ты против?
— Конечно. Не уверен, что это удачная затея. Ничего хорошего не получится. Сама знаешь, я довольно скучный человек. Домосед и болтун. Про таких людей читать неинтересно. Толку от твоей затеи не будет.
— Ерунда. Разве тебе не нравятся мои тексты? — Лида умела вести спор.
— Ты замечательно пишешь, кто же спорит.
— Правильно. Будь уверен, что со своей работой я как-нибудь справлюсь. Я уже говорила, что буду писать или про семинар, или про встречу одноклассников. Теперь у меня сомнений нет — только про встречу.
— Опять ты об этом! Что не так? Ты заметила, что после пьянки мое поведение изменилось?
— Ты продолжаешь встречаться с ними. А это очень необычно. Если бы у вас была общая работа, я бы поняла. Но вас ничего не связывает, вы чужие люди. Странно это. По-моему, отличное начало новой повести.
— Я-то здесь причем? Встречаюсь, но не по своей воле. Это им я зачем-то понадобился. А мне работать надо.