Может, здешние жители в конце концов привыкали одинаково жить, есть, думать? Или наоборот? А что, если они специально собрались здесь, чтобы жить вместе, общей жизнью? Касдан вообразил чудовищную секту, где промывание мозгов было мягким, незаметным и безболезненным. Кондиционирование, основанное на рекламе, телеиграх, торговых центрах. В известной мере клонирование уже существует. Здесь ты можешь умереть, но «бытие» в философском смысле продолжится и после гибели индивида.
Волокин осторожно постучался. Он выглядел бодрым, хотя вот уже много часов подряд не ел и не курил. Его поведение было тайной. Судя по всему, парня то и дело сотрясали внутренние тайфуны, сменявшиеся антициклонами, депрессии, за которыми следовали просветы. Но расследование будто питало его ум и тело. Настолько, что перебивало ломку?
Мишель Даламбро оказался коренастым мужчиной лет сорока, без особых примет. Лишний жирок наводил на мысль о хот-доге или гамбургере. Матовая кожа с рыжеватым оттенком напоминала подкрашенную пищевым красителем хлебную корку. Всклокоченный, с опухшим со сна лицом и покрытым щетиной подбородком, он был одет в спортивную фуфайку с надписью «Чемпион» и короткие треники, похожие на штаны солдата колониальных войн.
Он приложил палец к губам:
— Только тихо. На втором этаже детишки спят. И обувь снимите. Если жена вас увидит, то выставит за дверь.
Напарники разулись и, переступив порог, убедились, что клонирование царило и здесь. Мебель, картины, безделушки ничем не отличались от тысяч своих собратьев в других домиках. Касдан внимательно рассмотрел обстановку, купленную в кредит.
Комната с белыми стенами служила гостиной и столовой. В глубине у подножия лестницы стоял угловой диван перед непременным плоским экраном. Чуть поближе, напротив двери, ведущей на кухню, круглый стол со стульями обозначал зону для приема пищи. В книжных шкафах было больше экзотических сувениров, чем книг. Сундуки, ковры и комоды родом из «Икеи». Цветовые пятна, столь же удачные, как унылый экран телевизора.
Даламбро шепнул:
— Подарки не помните!
Рядом с широким окном светилась тусклыми огоньками елка, окруженная пакетами из серебристой и пестрой бумаги. Касдан почувствовал неловкость. Гирлянды, звезды, переливающиеся шары казались облитыми сиропом скуки и обыденности.
— Кофе?
Они кивнули в ответ и расселись вокруг стола, не снимая курток. Касдан подумал, что они ничем не лучше этой пресной повседневности. От них веяло ночным холодом. От них разило дерьмом. Они провоняли одиночеством и заброшенностью, как бомжи, и были лишними в этом уютном доме.
Даламбро поставил на стол поднос с тремя дымящимися чашками:
— Ваше расследование никак не может подождать?
Волокин бросил сахар в свой кофе:
— Я же сказал, что это сверхсрочно.
— Как-то связано с убийством в церкви Блаженного Августина?
— Ты в курсе?
— Об этом говорили в восьмичасовых новостях.
— Да, связано.
— А при чем тут отдел по защите прав несовершеннолетних?
— Не будем об этом.
Русский указал на ноутбук, лежащий на краю стола:
— Ты можешь кое-что поискать из дома?
— Смотря что.
— А ты как думаешь?
Даламбро залпом выпил свой кофе и поставил компьютер перед собой. Надел очки и пробормотал:
— У нас новая программа, в нее включены все секты во Франции. — Он стучал по клавишам с невероятной скоростью. — Имейте в виду, она засекречена. Из первой переписи сект в девяностых годах вышли одни неприятности. Во Франции религиозный культ осуществляется на свободных и демократических началах. В наше время можно говорить только об «изуверстве сектантов»… И мы и пальцем пошевелить не можем без веских оснований. Таких, как мошенничество, психическое насилие, похищение…
Касдан полюбопытствовал:
— А сколько сект во Франции?
— Надо говорить «духовные течения». Точной цифры нет. Вернее, она зависит от того, учитываются ли мелкие группки сатанистов и фундаменталистские мусульманские объединения. Но я бы сказал, несколько сотен. По меньшей мере. В них вовлечено двести пятьдесят тысяч человек.
Даламбро взглянул поверх очкок:
— Ладно. О какой группе речь?
— Мы мало что знаем, — ответил Волокин. — Группа немецко-чилийского происхождения. Какое-то время она базировалась в Южной Америке и называлась «Колония Асунсьон». Духовным лидером был Ханс Вернер Хартманн. Нацист, который сейчас, вероятно, уже умер, но основал учение. Мы думаем, что их несколько сотен и они обосновались во Франции в конце восьмидесятых.
Сыщик из внутренней разведки продолжал печатать, добавляя новые сведения.
— Их символ веры, — продолжал Воло, — основан на телесных наказаниях и пении. Два пути достижения духовной чистоты.
— Ничего не скажешь, гармоничные личности.
— Мы предполагаем, что они обрабатывают детей, превращая их в киллеров. Эти детишки, возможно, замешаны в трех недавних убийствах. В том числе священника в церкви Блаженного Августина. — Волокин переглянулся с Касданом. — По нашему убеждению, это лишь дерево, за которым не видно леса. Мы подозреваем, что также совершались похищения детей. Опыты на людях.
Даламбро иронически присвистнул:
— Вам попалась крупная рыба.
— Тебе это ни о чем не говорит?
— Абсолютно.
Он продолжал стучать по клавишам. Поправил свои очки:
— К какому духовному направлению они относятся? Евангелисты? Синкретисты? Оккультисты? Буддисты? Уфологи? Альтернативные учения?
— Скорее христиане.
— Какие именно? Католики? Протестанты? Хилиасты?
— Их сравнивали с амишами. Но их культ скорее… единственный в своем роде.
— Само собой. У них у всех есть своя изюминка. Они занимаются какой-нибудь профессиональной деятельностью?
— В Чили у них были сельскохозяйственные угодья и рудники. Возможно, что во Франции они работают в одной из этих отраслей.
Даламбро снова постучал по клавиатуре, потом нажал на «ВВОД». Несколько секунд слышалось потрескивание компьютера.
— Ничего не нахожу.
— Точно?
— Куда уж точнее. С твоими данными программа бы выдала много ссылок. Вы на ложном пути, ребята. Во Франции нет ничего, хоть отдаленно напоминающего вашу секту.
Напарники молчали. Касдан знал, что Волокин думает то же, что и он. После этой встречи у них ничего не осталось. Разве что Рождество, на котором они лишние. И изнеможение, тяжелое, как остывшая звезда.
Они встали. Даламбро извлек из кармана треников пачку «Житан». Предложил закурить гостям, но они отказались. Перешагнув через подарки, закурил сам, высунув правую руку наружу и изо всех сил отгоняя дым левой рукой.
— Что-то здесь не сходится. Речь идет о серьезных правонарушениях. Убийствах, насилии, промывании мозгов. О таком непременно заявили бы в полицию. Ваши ребята не во Франции.
— Может, все-таки покопаешь? — попросил Волокин. — Что, если они сменили название? Или прикрылись благонадежной вывеской? Например, числятся сельскохозяйственным кооперативом или горнопромышленной компанией…
— Я специалист по сектам, — ответил тот, по-прежнему держа сигарету за окном. — Не по генно-модифицированным продуктам.
— Ты понял, о чем я.
Сделав еще несколько затяжек, Даламбро вытащил из кармана металлическую коробочку и затушил в ней сигарету. Закрыв коробочку, он сунул ее в карман и достал из-за занавески освежитель воздуха. Разбрызгал его в гостиной и закрыл окно. По-видимому, мадам Даламбро толерантностью не отличалась.
— Парни, — сказал он, хлопнув в ладони, — как говорится, не буду вас задерживать. Через пару часов проснутся детишки, и мне все утро придется собирать для них непонятные игрушки. Так что неплохо бы и поспать…
Русский настаивал:
— Ты посмотришь еще разок?
— Там видно будет…
— Сегодня?
— Я мог бы покопаться в других европейских странах. В Интерполе есть отделение, которое занимается сектантскими течениями. Загляну в их программу. Но звонить никому не буду. Не сегодня.
Даламбро подталкивал их к двери. Волокин не двигался. Он словно прирос к полу. В его настойчивости было что-то патетическое.
— Тебе не доводилось слышать о кровавых сектах, проповедующих убийство?
— Только не во Франции. У нас сатанисты в такие игры не играют. Да и в других странах тоже. Если только вспомнить Чарльза Менсона в США. Или человеческие жертвоприношения в Мексике. Либо Южную Африку, где до сих пор верят в колдовство. Но это далековато от нас, верно?
Даламбро открыл дверь и недвусмысленным жестом попытался их выпроводить.
Через несколько секунд они были на улице.
Через несколько секунд они были нигде.
55
— По-твоему, оно того стоит?
— Не уверен. Но я хочу убедиться.
Волокин настоял, чтобы самому сесть за руль.
Они ехали по автомагистрали А86 в сторону порта Женвилье. Русский вел машину, вцепившись в руль, словно пытался его смять. Как только они вышли от Даламбро, он сказал:
— Пока Даламбро сидел за компом, я кое-что вспомнил. Милош говорил, что Хартманн считал современную цивилизацию источником заразы и запрещал ученикам касаться некоторых материалов.
— Тебе это что-то напомнило?
— Вчера утром я опрашивал Режиса Мазуайе. Помните, бывший певчий, ставший автомехаником? В шесть утра он уже вкалывал. И вот что странно: с железом он работал голыми руками, а когда приготовил кофе, надел фетровые перчатки. Мне он объяснил, что у него аллергия на пластмассу. Много вы знаете людей с аллергией на пластмассу?
— Никого.
— О том и речь. Но есть и другое объяснение. А что, если он провел какое-то время в Колонии, здесь, во Франции? И у него сохранились старые привычки?
— С чего бы ему оказаться в секте?
— Чтобы петь. В двенадцать лет у Режиса Мазуайе был потрясающий голос. Вы его слышали. А вдруг Людоед тогда заприметил мальчишку?…
— Думаешь, Мазуайе тебе бы не признался?
— Он только подкинул мне след. Мне кажется, он боится. Поэтому он дал мне зацепку, рассказав об El Ogro, и упомянул, что проходил стажировки по пению. Я уверен, что одна из них была в Колонии Хартманна. И только ранняя ломка спасла Мазуайе от опасности.