Умирай неужели ты не можешь умереть неужели ты не можешь умереть неужели ты…
– ГОО… ГХ…
Давление ослабло. Он сумел вздохнуть. Затем Энни рухнула на него сверху, и он, погребенный под горой плоти, уже не мог дышать.
45
Он выбрался из-под нее, как альпинист, которого накрыла снежная лавина. Из последних сил он выбрался из-под нее.
Он выполз в коридор, ожидая, что в какой-то момент ее пальцы схватят его за лодыжку, но этого не случилось. Энни неподвижно лежала в луже крови и вина среди битого стекла. Мертвая? Она должна быть мертвой. Пол не верил, что она мертва.
Он захлопнул дверь спальни. До засова, поставленного Энни снаружи, было далеко, как до горной вершины, но Пол добрался до него, задвинул и, обессилев, рухнул возле двери.
Он не знал, сколько времени пролежал в прострации. Пришел он в себя оттого, что услышал тихий короткий скребущийся звук. Это крысы, подумал он. Кры…
И тут толстые, запачканные кровью пальцы Энни просунулись под дверь и бессознательно вцепились в его рубашку.
Он вскрикнул и дернулся в сторону. Левая нога завопила от приступа боли. Он ударил по пальцам кулаком. Вместо того чтобы убраться, пальцы слегка вздрогнули и замерли.
Пусть это будет ее конец. Пожалуйста, Боже, пусть это будет ее конец.
Медленно, задыхаясь от боли, Пол тащился в сторону ванной. Одолев полпути, он оглянулся. Ее безжизненные пальцы по-прежнему торчали из-под двери. Боль сделалась такой сильной, что он не смог вынести этого зрелища, прополз по коридору назад и затолкал пальцы обратно под дверь. Он проделал это, пересилив себя; ему казалось, что, как только он до них дотронется, они вцепятся в него.
Каждая клеточка его тела трепетала от боли, когда он наконец добрался до ванной комнаты, втянулся внутрь и закрыл за собой дверь.
Боже, а вдруг она перепрятала лекарство?
Этого она не сделала. Беспорядочно сваленные в кучу лекарственные препараты лежали на прежнем месте, и среди них – коробочки с образцами новрила. Он проглотил, не запивая, три капсулы, потом подполз к выходу и улегся там, заблокировав дверь своим телом.
Пол заснул.
46
Когда он проснулся, было уже темно, и сначала он не понял, где находится – почему его спальня настолько уменьшилась в размерах? Потом вспомнил все, и вместе с воспоминаниями пришла уверенность: она не умерла, она все еще жива. Она стоит сейчас за дверью, в руках у нее топор, и, когда он высунется, она отрубит ему голову. Голова покатится по коридору как мяч, а Энни будет хохотать.
Это безумие, подумал он, а потом до него донесся тихий шорох, шорох накрахмаленной юбки, трущейся о стену.
Ты сам это выдумал. Твое воображение… оно такое яркое.
Не выдумал. Я это слышал.
Не слышал. Он сам это знает. Его рука потянулась к дверной ручке, потом неуверенно опустилась. Да, он знает, что ничего не слышал… А что, если слышал?
Она могла вылезти в окно.
Она МЕРТВА, Пол!
И тут же возражение, неоспоримое в своем алогизме: богиня не умирает.
Он заметил, что отчаянно кусает губы, и заставил себя прекратить. Значит, вот как сходят с ума? Да. Он близок к безумию, а у кого на то есть больше оснований? Но если он поддастся сумасшествию, если завтра приедут полицейские и обнаружат мертвое тело Энни в спальне для гостей и плачущий комок протоплазмы в ванной, плачущий комок протоплазмы, который был когда-то писателем и носил имя Пол Шелдон, не будет ли это победой Энни?
Еще бы. А теперь, Поли, ты будешь Послушным Парнем, не правда ли, и исполнишь то, что предписано сценарием. Хорошо?
Договорились.
Его рука опять потянулась к дверной ручке… и опять упала. Следовать первоначальному сценарию невозможно. Сценарием было предусмотрено, что он подожжет бумагу и она ее схватит, так и произошло. Но при помощи пишущей машинки он должен был вышибить ей мозги, а не сломать хребет. Потом он должен был пробраться в гостиную и поджечь дом. Сценарий предусматривал бегство через окно гостиной. Его ждала дьявольская боль, но он уже убедился, насколько тщательно Энни следит за тем, чтобы двери были надежно заперты. И все же лучше быть покалеченным, нежели замученным, как говорил, кажется, Иоанн Креститель.
В книге все планы осуществились бы без сучка без задоринки… Но жизнь – грязная штука. А что еще можно сказать о реальности, в которой в самые критические моменты жизни человеку может захотеться в туалет или еще что-нибудь подобное? О реальности, в которой даже глав нет?
– Очень грязная штука, – прохрипел он. – Хорошо еще, что есть такие, как я, кто может ее полоскать. – Он загоготал.
Бутылки шампанского в сценарии не было, но это мелочь по сравнению с чудовищной живучестью Энни и нынешней неизвестностью, терзавшей Пола.
Он не может поджечь дом и позвать таким образом на помощь, пока не узнает наверняка, жива Энни или нет. И не из-за того, что Энни, возможно, жива; он поджарил бы ее заживо и не испытал бы при этом никаких угрызений совести.
Он не должен устраивать пожар не из-за Энни, а из-за рукописи. Настоящей рукописи. Сжег он всего-навсего ее имитацию – титульный лист и множество чистых листов вместе с черновыми записями и отвергнутыми вариантами. Подлинную рукопись «Возвращения Мизери» он предусмотрительно убрал под кровать, где она сейчас и находится.
Если Энни умерла. А если жива, то, возможно, сидит сейчас в комнате и читает ее.
Так что ты будешь делать?
Ждать здесь, посоветовала ему одна часть его сознания. Жди здесь, поскольку здесь ты в безопасности.
Но другая часть сознания, более мужественная, побуждала его все-таки следовать сценарию – насколько это возможно. Доползти до гостиной, разбить окно, выбраться из этого кошмарного дома. Дотащиться до шоссе и остановить какую-нибудь машину. В прежние времена на это, возможно, ушло бы много дней, но сейчас – иное дело. Дом Энни теперь притягивает публику.
Собрав все свое мужество, он дотянулся до дверной ручки и повернул ее. Дверь медленно открылась, и в темноте – да, там стояла Энни, там, среди теней, стояла богиня, белая фигура в форме медицинской сестры…
Он плотно зажмурился и снова открыл глаза. Тени – там. Энни – нет. Никогда он не видел ее в униформе медицинской сестры, только на газетных фотоснимках. Там только тени. Тени и
(такое яркое)
воображение.
Он медленно выполз в коридор и бросил взгляд на дверь спальни для гостей. Дверь была плотно закрыта, и Пол начал пробираться в гостиную.
Гостиная полна теней. В каждой из них может прятаться Энни. Каждая из них может оказаться Энни. И у нее может оказаться топор.
Он полз вперед.
Вот захламленный диван; за ним Энни. Вот распахнутая дверь в кухню; за ней Энни. Скрипнула половица… Ну конечно! Энни за его спиной!
Он обернулся; сердце бешено колотилось, кровь прилила к вискам, все так и есть, Энни у него за спиной, и в руках у нее топор, но – только на секунду. Она растворилась в темноте. Он заполз в гостиную и вдруг услышал приближающийся звук мотора. Слабый свет фар осветил окно. Ярче. Он услышал скрип шин и понял, что гости увидели цепь, которой она перекрыла подъездную дорогу.
Открылась и захлопнулась дверца машины.
– Черт побери! Смотри!
Он пополз быстрее, глянул в окно и увидел приближающийся к дому силуэт. Очертания головного убора не оставляли сомнений. Полицейский.
Пол наткнулся на столик с коллекцией керамических безделушек. Некоторые из них упали на пол и разбились. Он нащупал рукой одну из них и наконец-то почувствовал себя героем книги. Произошло одно из тех чудесных совпадений, которые так часто встречаются в литературе и так редко – в реальной жизни.
Это был пингвин, сидящий на ледяной глыбе.
ОКОНЧЕН МОЙ РАССКАЗ, гласила надпись, и Пол подумал: Ну да! Хвала Создателю!
Он приподнялся на левом локте, сжимая в правой руке пингвина. Волдыри на ладони лопнули. Он отвел руку назад и швырнул пингвина в окно гостиной – точно так же совсем недавно швырнул в окно своей спальни пепельницу.
– Сюда! – как в бреду кричал Пол Шелдон. – Сюда, идите сюда, ко мне, я здесь!
47
Еще одно литературное совпадение окрасило развязку этой истории: в дом Энни Уилкс явились двое полицейских, Давид и Голиаф, те самые, которые несколько дней назад задавали ей вопросы насчет Кашнера. Правда, на этот раз спортивная куртка Давида не просто была расстегнута; в руке он держал пистолет. Давид оказался Уиксом. Фамилия Голиафа – Макнайт. Они приехали с ордером на обыск. Когда они, услышав дикие вопли, доносящиеся из гостиной, вломились наконец в дом, то обнаружили там человека, походившего на оживший персонаж ночного кошмара.
На следующее утро Уикс говорил жене:
– В школе я прочитал одну интересную книжку. Вроде «Граф Монте-Кристо», а может быть, «Узник Зенды». В общем, там герой провел в одиночестве сорок лет. Сорок лет он не видел живой души. Вот так выглядел и тот парень. – Уикс помолчал, подыскивая наиболее точные слова, стараясь передать сложную смесь испытанных им противоречивых ощущений – страха, жалости, грусти, отвращения, а более всего – изумления, ибо человек, выглядевший настолько ужасно, был все еще жив. – Когда он увидел нас, он заплакал, – сказал Уикс и добавил: – Он все время называл меня Давидом. Уж не знаю почему.
– Может быть, ты похож на кого-то из его знакомых, – предположила жена.
– Может быть.
48
Пол исхудал, кожа его приобрела сероватый оттенок. Он лежал на полу, вцепившись в ножку столика, весь дрожа, и глядел на вошедших широко открытыми глазами.
– Кто… – начал Макнайт.
– Богиня, – перебил его лежащий на полу калека и облизал губы. – Опасайтесь ее. В спальне. Она меня там держала. Домашний писатель. В спальне. Она там.