Маленький Вова держал в обеих руках банки, да стаканы, да берестяные корзинки. Сел на бугорок, вытянул ноги, свалил это добро в кучу и чуть не заплакал. Ему тоже хотелось бежать за пчёлами, но побежали мальчики постарше.
За берёзами и осинами, если миновать небольшую луговину, начинался мелкий ельничек и сосняк, а там можжевеловые кусты. Здесь никто никогда и не ходил. Ребята бежали вслед за Стёпой.
А пчёлы покружат немного у какой-нибудь ёлки или сосны и опять летят. Начались заросли мелкой ольхи и шиповника. Ольха-то ничего, мягкая, а шиповник только что отцвёл и выпустил колючки. Они вонзаются в руки и ноги; недоглядишь — исцарапаешься в кровь.
А тут канавы да овраги, и опять же в зарослях. Стёпа не усмотрел и кубарем покатился вниз. Только и успел крикнуть своим товарищам:
— Держитесь правее! Здесь «чортово логово»…
В лесных оврагах, как известно, ничего не растёт, кроме жгучей крапивы. А крапива высокая, под самый подбородок!
Товарищи помогли Стёпе вылезти из оврага. Теперь бежали они врассыпную, аукались и свистели, чтобы не отстать и не потеряться.
Пчёлы совсем было угнездились на одной из берёз, но кто-то им помешал — дрозды, что ли. Они отдохнули немного и полетели через болото. Ребята не упускали их из виду. Погнались болотом, а там в осоке оказалась вода. Спугнули здесь стайку чирков, те взмыли над ивовыми кустами.
Опять Стёпа кричал:
— Здесь тина, дна нет, выбирайтесь влево!
Обогнув болото слева, ребята прыгали с кочки на кочку, перебирались по жёрдочкам.
Запахло гарью. В жаркое время в лесах всегда пахнет гарью. Может, где подпалили муравейник величиной с копну. Горит он без огня, распространяя по всему лесу дым. А может быть, где-то в пересохшем болоте огонь буравит торф, и пожары эти никто не тушит: водой их не зальёшь и землёй не засыплешь. Ждать нужно хорошего ливня.
— Слышите, понесло дымом? — на минуту остановившись, сказал Стёпа.
— Слышим, — ответили ему.
— Пчёлы дыма не любят. Глядите — где-нибудь сейчас сядут…
Колхозный пчеловод дядя Гриша ходил по пасеке в больших валенках и косоворотке, подпоясанной ремешком ниже живота. Осматривал то один улей, то другой. А ульев много, сразу и не счесть. Над загородью стоял неумолкаемый шум. Пчёлы были встревожены, а пасечник не знал, чем они встревожены.
Вася издали закричал:
— Дядя Гриша, дядя Гриша, у вас рой слетел!
А дядя Гриша, занятый делом, ходит себе похаживает. Тогда Вася кругом обежал загородь и юркнул под тесовый навес, где хранится всякий инвентарь: бочки для воды, медогонка, весы.
Пасечник ходил без сетки. Пчёлы к нему привыкли и его не кусали. Кто другой зайдёт сюда — гляди-поглядывай. Ничего не бери и своего не оставляй. Пчёлы только и ждут растяп, да разинь, да ещё тех, кто цыгарку закурит. Тогда пеняй на себя…
— Дядя Гриша! Рой слетел. Что же, вы меня не слышите? — погромче крикнул Вася.
Пасечник услышал, недоуменно пожал плечами:
— Где же ты видел рой?
— В лесу. Ребята за ним погнались, а я прибежал вам сказать.
Сбивчиво стал Вася рассказывать, как они увидели пчёл, как ребята погнались за ними, а он сюда…
Пасечник сбросил с ног валенки. Захватили они сетки, роевню, ковш, дымарь и побежали по выкошенному лугу.
— С утра за ним следил, да и не уследил… Ах ты, дела какие! — ругал себя дядя Гриша.
С краю подлеска ожидал их Вовка.
— За ельник улетели пчёлы, — сообщил он.
Вася передал Вовке сетки и дымарь, а сам взял из рук дяди Гриши роевню, чтобы ему было полегче.
У пересохшего ручья их ждал другой паренёк — Павлик.
— За пустошью скрылись. Туда бегите. Да скорее, а то улетят и дальше! — кричал Павлик.
У дяди Гриши в руках ничего уже не было, весь груз несли ребята, а ему всё тяжело и душно, рубашка прилипла к спине.
— Куда, негодные, улетели!.. Как это я прозевал?..
Пришлось им пробираться пустошью, обходить «чортово логово» и топкое болото, перебираться по шатким жёрдочкам, переброшенным с кочки на кочку.
— Сюда, бегите сюда! Здесь! Скорее! — кричали ребята в один голос, увидев дядю Гришу.
На поляне одиноко стояла большая ёлка. Когда-то, должно быть, опалила её грозовая молния, и теперь она с вершины медленно чахла, умирала. На ней и пристроились пчёлы, повисли на подсохшем суку. С каждой минутой ком пчелиный всё увеличивался. Наконец образовалась висячая гроздь.
— Что же теперь делать? — спрашивали ребята, окружив старого пчеловода.
А дядя Гриша присел на поваленное ветром дерево, пахнущее смолой, и еле мог отдышаться. Грудь его усиленно вздымалась, а в горле что-то похрипывало и посвистывало. Он всё ещё бранил себя:
— Как же я недоглядел! Вот куда залетели! Вот угораздило их где прилепиться! Ну, да ничего, мы вас достанем…
— Дайте мне, дядя Гриша, — попросил Стёпа, готовый выполнить любое поручение.
— Мне, дядя Гриша! — просил и Вася. — Я мигом заберусь на самую вершинку.
Просили и другие ребята: «Мне доверьте, мне!» Пасечник, поразмыслив, сказал:
— Пчёлы, когда делятся, бывают сердиты. Доверяю я Стёпе, он постарше.
Стёпа надел халат, принесённый вместе с дымарём. С помощью дяди Гриши перевязал рукава. Это для того, чтобы пчёлы не могли заползти под одежду. Закрыл лицо сеткой и полез по сучьям на дерево.
— Откроешь роевню и стряхивай туда пчёл. Смелее! Забоишься — они тебя одолеют, — поучал пасечник. — Да гляди-поглядывай, чтобы матка туда же попала. Без матки рабочая пчела жить на новом месте не будет. Слышишь ли?
— Слышу! — отвечал с ёлки Стёпа.
Ребята, окружив ёлку, следили затаив дыхание.
Пчёлы гудели, вились над Стёпиной головой, а укусить не могли, потому что он весь был закрыт, только работали его руки да насторожённо глядели сквозь сетку глаза.
А Вася тем временем разжёг дымарь, наложив в него сухих гнилушек. Надел на голову другую сетку и полез на помощь Стёпе. Пчёлы стали было нападать на него, но он отпугивал их курившимся дымарём.
Стёпа что-то крикнул с самой вершины дерева. Пасечник не услышал. Ребята, оставшиеся внизу, пояснили ему, что Стёпа увидел матку.
— Ах, матку! Надо осторожно взять её ковшом, — сказал дядя Гриша.
— Матка в роевне, — опять сообщил Стёпа.
А ребята об этом доложили пасечнику.
— Хорошо, — ответил дядя Гриша. — Теперь слушай, Вася.
— Слушаю! — крикнул с дерева Вася.
— Тех пчёл, что ползают по стволу и по сучьям, подгоняй к роевне дымком. Попыхивай на них, только легонько.
Ребята не сводили своих быстрых глаз с вершины ели: а ну-ка сорвётся Стёпа или Вася?
Стёпа и Вася с роевней и дымарём слезли с дерева благополучно. Но подходить к ним было опасно: оставшиеся на воле пчёлы шныряли вокруг, грозя укусить в самый глаз или в бровь. Подошёл к ним только дядя Гриша. Он захлопнул роевню и облегчённо вздохнул.
— Теперь не опасно. Снимайте сетки, — сказал он ребятам.
Из леса пошли все на пасеку. Надо было помочь дяде Грише отнести пчёл.
За разговором ребята и не заметили, как дошли.
— Собрались по ягоды, а ягод-то не набрали! — с усмешкой сказал дядя Гриша, довольный тем, что удачно управился с пчёлами. — Надо вас угостить мёдом.
Он тотчас же сходил в омшаник, в котором зимуют пчёлы, и вынес оттуда в сотах много мёда, на всю компанию.
Стёпа перочинным ножиком разрезал соты на кусочки, и ребята стали есть мёд, облизывая пальцы.
А пасечник занялся своим делом: из роевни высыпал пчёл в новый, приготовленный для них улей и накрыл холстом. От солнца затенил улей ветками смородины и сказал:
— Нельзя улетать далеко! Живите в своём домике да побольше собирайте нам мёду.
Гречка в цвету
Митя, шустрый белоголовый паренёк, безобидно прозванный сверстниками Седышом, всегда в курсе всех колхозных дел. Почему так? Да живёт он недалеко от большого пятистенного дома, что над прудом, где помещается правление.
Народ заходит в правление в течение всего дня, а в обед — тем более, когда можно застать председателя Михаила Васильевича.
В открытое окно Митя слышит телефонные звонки и бесперебойный разговор: «Алло!.. алло!..» А вечером, разыскав ребят у речки, передаёт:
— Эх, вот чего я знаю! Завтра пчёл повезут в поле на гречку. Велели Павлу Фёдоровичу, а он спрашивает: «Сколько семей?» А ему говорят: «Вывози хоть всю пасеку. Чем больше, тем лучше». Он говорит: «Нет, могу десять-двенадцать семей, у меня и здесь взяток неплохой». А бригадир тётя Даша с ним поругалась: «Мало двенадцать семей. Давай двадцать, а то тридцать».
— Зачем же это пчёл вывозить в поле? В яблоневом саду им лучше, — недоуменно поглядев на Митю, сказал один из мальчиков.
— Ты не знаешь зачем? Для взятка, вот зачем! Гречка знаешь как зацвела! Сколь мёду на ней! Только собирай.
— Полно тебе хвастать-то! Не для этого пчёл вывозят в поле, — сдвинув светлые брови, сказал Павлик. — Вывозят для того, чтобы они опылили гречку. Сам говоришь: тётя Даша требует.
Тут ребята заспорили: одни доказывали, что пчёл вывозят на время цветения гречи для взятка мёда, другие — чтобы пчёлы, перелетая с одного цветка на другой, лучше опылили гречку.
— Ты, Седыш, слышал звон, да не знаешь, где он. Мёд собирать пчёлы везде могут, цветов — пропасть, — заявил Павлик и даже отвернулся, давая понять, что спорить больше не о чем.
— Спросите Павла Фёдоровича, спросите! Он скажет то же, что и я говорю.
— Павел Фёдорович скажет другое, — не оборачиваясь, сказал Павлик.
— Нет, скажет: для сбора мёда!
— Нет, для опыления!
— Нет, для сбора!
У самой воды, на горячем песке, вытянувшись лежал рыженький Бублик. Услышав спор, он вскочил и с визгом залаял.
— Возьми их, Бублик! — крикнул один из мальчиков, указывая на главных спорщиков — Митю и Павлика.
И в самом деле, кто же из них прав: зачем вывозят пчёл на зацветшую гречку? Какая нелёгкая работа для Павла Фёдоровича, потерявшего ногу на войне! Ведь вывозить-то их нужно ночью, по холодку, а то они кусаются.