— Вот номер машины, — устало сказал он. — И можете мне поверить, я даже не помню его.
Я посмотрел на конверт. На нем действительно был записан номер машины. Неразборчиво, криво, как пишут в спешке на улице: «4П-327».
— Откуда мне знать, что это не какой-нибудь старый номер, который вы тоже записали?
— Придется положиться на мое слово.
— Какая машина?
— Голубой «конвертибл», не новый. Модели, наверное, 1942 года.
Я оторвал запись номера и бросил конверт Флэку.
— Опишите женщину.
— Вы много хотите за свои деньги.
— За деньги доктора Хамблтона.
Флэк поморщился.
— Ладно. Блондинка, в белом вышитом пальто и широкополой синей шляпе, в темных очках. Сложена, как манекенщица.
— Узнали бы ее без очков? — спросил я.
Он притворился, будто пытается вспомнить, потом покачал головой.
— Так какой номер машины, Флэк? — спросил я его врасплох.
— Какой машины? — не понял он.
Я наклонился вперед, стряхнул сигаретный пепел на его пистолет и посмотрел ему прямо в глаза. Я понял, что он побежден, похоже, и он уже осознал это. Флэк взял пистолет, сдул с него пепел и положил в ящик стола.
— Что ж, продолжай, — сказал он сквозь зубы. — Расскажи копам, что я взял деньги. Ну и что? Может быть, я потеряю работу. Может быть, меня швырнут за решетку. Ну и что? Но когда я выйду оттуда, то хорошо устроюсь. Флэк будет пить кофе с пирожными. Ну думай, что эти темные очки одурачили Флэка. Я достаточно часто хожу в кино и узнал эту крошку, и, может, ей скоро потребуется телохранитель, — торжествующе ухмыльнулся он, — который будет всюду сопровождать ее и спасать от неприятностей. Человек опытный и умеющий ценить деньги… В чем дело?
Склонив голову набок, я сделал вид, будто прислушиваюсь.
— Кажется, я слышу церковный колокол.
— Это не колокол, — презрительно усмехнулся он. — Это трещат твои платиновые мозги.
— Нет, это погребальный звон, — возразил я.
Флэк прислушался.
— Я ничего не слышу.
— Ты его и не услышишь, — заметил я. — Ты будешь тем единственным парнем, который не услышит его.
Он сидел, глядя на меня злобными глазками. Его противные усики поблескивали от пота, рука бесцельно двигалась по столу.
Я предоставил его своим мыслям, которые, вероятно, были такими же маленькими, уродливыми и испуганными, как он сам.
Глава 10
Этот многоквартирный дом находился на Догени Драйв и состоял из двух корпусов, объединенных общим двориком и фонтаном. Я прочитал фамилии на почтовых ящиках в подъезде, но не нашел нужной мне. Правда, на трех ящиках фамилий вообще не было. Требовалась дальнейшая информация.
У подъезда тоже не было интересующей меня машины. Там стояли два «кадиллака», «линкольн» и «паккард». На другой стороне улицы в «ланции» сидел парень в бриджах, перекинув ноги через дверцу. Покуривая, он смотрел на бледные, звезды, у которых хватало ума держаться подальше от Голливуда. Я поднялся по склону холма на бульвар, забрался в душную телефонную кабину и набрал номер одного заики по имени Пеория Смит.
— Мне нужен номер телефона Мэвис Уэльд, — сказал я. — Говорит Марлоу.
— Н-н-номер телефона М-м-мэвис Уэльд!
— Да. Сколько это будет стоить?
— Д-д-десять б-б-баксов.
— Тогда забудьте, что я звонил.
— Эй, п-п-подождите! Я ведь сильно рискую, давая номера этих крошек. Помощнику бутафора легко могут дать по шее.
Я молча ждал.
— Вместе с номером идет и адрес, — проскулил Пеория, перестав заикаться.
— Пять баксов, — сказал я. — Адрес у меня уже есть. И без торговли. Не думай, что ты единственный деляга на студии, продающий незарегистрированные телефонные номера…
— Ладно, — устало согласился он и пошел за записной книжкой.
Заика и левша. Но он заикался только тогда, когда не волновался. Вернувшись, он дал мне номер телефона, начинающийся, конечно, с «Крествью». Если у вас в Голливуде номер не начинается с «Крествью», то вы ничто.
Набирая номер, я приоткрыл дверь стеклянной парилки, впустив немного прохладного воздуха. Через две-три секунды в трубке раздался протяжный сексуальный голос:
— Да-а-а.
— Попрошу мисс Уэльд.
— Кто это говорит?
— Мне нужно доставить мисс Уэльд рекламные фото из студии Уайти.
— Уайти? Кто такой этот Уайти, амиго?
— Главный рекламный фотограф на студии, — ответил я. — Разве вы не знаете? Я нахожусь рядом с домом мисс Уэльд, скажите мне только номер квартиры.
— Мисс Уэльд принимает ванну.
Женщина рассмеялась, вероятно, серебристым смехом, но в телефонной трубке звуки смеха походили на звон разбитых блюдец.
— Но вы, конечно, можете принести фото. Уверена, она умирает от желания увидеть их. Квартира четырнадцать.
— Вы тоже будете там?
— Непременно. А почему вы спрашиваете об этом?
Я повесил трубку, вышел на свежий воздух и спустился с холма. Парень в бриджах все еще сидел в «ланции», но один «кадиллак» исчез, зато ряд машин пополнился двумя «бьюиками» с откидным верхом. Я нажал кнопку рядом с номером квартиры четырнадцать и прошел через дворик, где один фонарь освещал пурпурную китайскую жимолость, а другой — большой бассейн с жирными золотыми рыбками и круглыми листьями водяных лилий. Сами цветы закрылись на ночь. Во дворике были две каменные скамьи и небольшой газон. В целом дом выглядел не особенно респектабельно. Квартира четырнадцать находилась на втором этаже.
Я позвонил, и дверь открыла высокая смуглая девушка. Слово «сексуальная» было весьма слабым определением для нее. Она была в бриджах угольно-черных, как ее волосы, в белой шелковой блузке и алом шарфе, свободно повязанном на шее. Но ее губы были ярче этого шарфа. Она держала длинную коричневую сигарету в крошечных золотых щипчиках. Ее черные волосы разделялись прямым пробором, белым как снег, и на плечах, по сторонам тонкой белой шеи, лежали блестящие тугие косы, каждая из которых завязана крошечным алым бантиком, хотя время, когда она была девочкой, давно прошло.
Она быстро взглянула на мои пустые руки: рекламные снимки обычно слишком велики и не помещаются в карманах.
— Мне нужна мисс Уэльд, — сказал я.
— Можете передать фото через меня.
Тон ее был холодный и вызывающий, но глаза говорили совсем другое. Она была тверда, как стальной клинок.
— Простите, но я должен передать лично мисс Уэльд.
— Я же сказала вам, что она принимает ванну.
— Я подожду.
— А вы уверены, что не забыли захватить с собой снимки, амиго?
— Уверен.
— А как вас зовут?
В конце этой короткой фразы ее голос смягчился и стал похож на ласкающее прикосновение. Улыбка слегка приподняла уголки ее губ.
— Ваш последний фильм был потрясающий, мисс Гонзалес.
Улыбка блеснула как молния и преобразила ее лицо, тело ее затрепетало от удовольствия.
— Он ужасен, — вымолвила она. — Вы сами прекрасно знаете, что он ужасен.
— Никакой фильм с вашим участием не может быть ужасным, мисс Гонзалес.
Она посторонилась, пригласив меня войти.
— Мы должны выпить, — заявила она. — Я обожаю лесть, какой бы грубой она ни была.
Я вошел. Я бы ничуть не удивился, увидев револьвер в заднем кармане ее бриджей. Она встала так, что, входя в квартиру, мне пришлось коснуться ее груди. Брюнетка была похожа на Тадж-Махал при лунном свете. Закрыв за мной дверь, она протанцевала к портативному бару.
— Выпьете шотландского? Или, может быть, лучше коктейль?
— Благодарю. Шотландского.
Она приготовила два «хайбола» в огромных бокалах. Я опустился в кресло, обитое ситцем, и осмотрелся по сторонам. Гостиная выглядела довольно старомодно. В ней был ложный камин с мраморной облицовкой и газовой топкой. Штукатурка потрескалась, на стенах висели какие-то картины диких расцветок. В комнате стоял черный облупленный «Стейнвей». В углу висело двуствольное ружье с красивым резным прикладом, на его дуле был завязан белый атласный бантик. Голливудское остроумие.
Смуглая леди в бриджах подала мне бокал и присела на ручку моего кресла.
— Если хотите, можете называть меня Долорес, — проворковала она и сделала хороший глоток из своего бокала.
— Благодарю.
— А как мне вас звать?
Я усмехнулся.
— Я прекрасно знаю, что вы лжете, — сказала она, — и у вас в карманах нет никаких снимков. Не считайте только, что я сую нос в ваши личные дела.
— Правда?
Я отпил пару глотков.
— А какую ванну принимает мисс Уэльд? С обычным мылом или с аравийскими благовониями?
Брюнетка взмахнула коричневой сигаретой в золотых щипчиках.
— Может быть, вы хотите помочь ей? Ванная там — под арку и направо. Дверь, наверное, не заперта.
— Нет, если это так просто, меня не тянет.
— О, так вам нравится преодолевать трудности? — Долорес одарила меня сверкающей улыбкой. — Надо будет учесть.
Она грациозно привстала с ручки моего кресла и бросила сигарету в пепельницу, наклонившись так, чтобы мне была видна линия ее бедер.
— Не беспокойтесь, мисс Гонзалес. Я пришел по делу и не собираюсь никого насиловать.
— Нет?
Ее улыбка стала нежной, ленивой, а точнее, зовущей, влекущей.
— Вы занятный сукин сын.
Пожав плечами, она вошла под арку со своим бокалом. До меня донесся негромкий стук в дверь и ее голос:
— Дорогая, пришел мужчина, который утверждает, будто принес тебе рекламные снимки со студии. Он очень симпатичный, даже красивый, — добавила она по-испански.
Другой голос, который я уже слышал сегодня, резко ответил:
— Помолчи, потерпи немного. Я сейчас выйду.
Мисс Гонзалес вернулась в гостиную, мурлыча под нос какую-то мелодию. Ее бокал был пуст. Она направилась к бару.
— Вы совсем не пьете! — воскликнула она, взглянув на мой бокал.
— Я пообедал, а мой желудок при всем желании вмещает только две кварты, — ответил я. — Кстати, я понимаю по-испански.
— Вы шокированы? — Ее глаза округлились.
— Меня не так-то легко шокировать.