Я вышел из дома и сел в машину: надо подальше держаться от Вайоминг-стрит. Ехал я медленно, наполняя легкие воздухом, но так и не мог надышаться.
Перед последней аптекой Бэй-сити я затормозил. Пришло время произвести свой очередной анонимный телефонный звонок. «Алло, ребята, приезжайте и забирайте труп. Кто говорит? Один счастливчик, которому везет на трупы. К тому же скромный. Не хочу, чтобы в связи с этим делом упоминалась моя фамилия».
Я заглянул в витрину аптеки. Там девушка в раскосых очках читала журнал. Она напомнила мне Орфамей, и что-то сжало мое горло.
Я включил сцепление и проскочил мимо телефона. Она имела право узнать обо всем раньше полиции. Я и без того в этом деле уже не раз нарушал правила.
Глава 21
Я остановился возле двери своего кабинета с ключом в руке, потом бесшумно подошел к другой двери — той, которую никогда не запираю, — и прислушался. Возможно, в приемной меня уже ожидала Орфамей в новых раскосых очках, с маленьким влажным ртом, жаждущим поцелуев. Я сообщу ей жестокую новость и она навсегда исчезнет из моей жизни.
Не уловив никаких звуков, я отпер кабинет и вошел. С собой я захватил почту и свалил ее на письменный стол, но в ней не оказалось ничего интересного. Я выглянул в приемную — никого. На полу у моих ног лежал сложенный листок бумаги. Очевидно, его подсунули под дверь. Я поднял его и развернул.
«Пожалуйста, позвоните мне домой. Это очень важно. Нам нужно увидеться».
Записка была подписана буквой «Д».
Я набрал номер коммутатора Шато Берси и попросил соединить меня с мисс Гонзалес.
— Кто ее спрашивает? Минутку, мистер Марлоу.
— Алло, — сказала Долорес.
— Сегодня акцент заметней, чем вчера.
— Ах, это вы, амиго! Я так долго ждала в вашей забавной конторе. Вы можете приехать и поговорить со мной?
— Нет, я жду звонка.
— Так, может быть, мне приехать?
— А в чем дело?
— Это не телефонный разговор.
— Приезжайте.
Я положил трубку и стал ждать звонка, но телефон молчал. Я подошел к окну. На бульваре бурлила толпа. Из соседнего магазина доносился запах кофе. Я снова уселся за стол. Время шло, а я так и сидел, ссутулившись и держась рукой за подбородок. Я смотрел на стену и мысленно видел перед собой умирающего Оррина Куэста с коротким ножом в руке. Голливуду удается то, что не под силу никому на свете. Один он может сделать блестящую кинозвезду из вульгарной шлюхи и сексуального героя-любовника из верзилы шофера. Полуграмотную буфетчицу он превращает в международную куртизанку, до того пресытившуюся мужьями-миллионерами, что для разнообразия она отдается грузчику в пропахшей потом рубашке.
Голливуд сумел даже за несколько месяцев превратить провинциального педанта, каким был Оррин Куэст, в убийцу-садиста.
Долорес приехала через десять минут. Услышав стук двери, я вышел в приемную: там была она, американская Гардения. Выглядела она ошеломляюще.
Как и вчера, она была вся в черном, но на этот раз не в бриджах, а в строгом черном костюме и шляпе из черной соломки. Под жакетом была белая шелковая блузка, на фоне которой ее шея казалась особенно смуглой и нежной. Губы Долорес были алые, как новенькая пожарная машина.
— Я долго прождала вас и не успела позавтракать, — заявила она.
— А я уже позавтракал, — ответил я. — Цианидом. Очень питательно. Я только что перестал синеть.
— Мне сегодня не до шуток, амиго.
— А я и не шучу. Прошу в кабинет.
Мы вошли и сели.
— Вы всегда носите черное? — поинтересовался я.
— Да. Это составляет волнующий контраст, когда я раздеваюсь.
— Неужели вы всегда говорите, как шлюха?
— Вы плохо знаете шлюх, амиго. Они, как правило, распектабельны, за исключением, конечно, самых дешевых.
— Спасибо за информацию, — сказал я. — Итак, о каком неотложном деле вы хотели со мной поговорить? Отправиться с вами в постель — не такое уж неотложное дело. Оно может подождать.
— Вы сегодня в плохом настроении?
— Да.
Долорес вынула из сумочки длинную коричневую сигарету, зажала ее в золотых щипчиках и ждала, что я дам ей огня. Я этого не сделал, и она сама прикурила от золотой зажигалки.
Держа сигарету рукой в длинной черной перчатке, она серьезно смотрела на меня бездонными черными глазами.
— Вам бы хотелось лечь со мной в постель?
— Большинству мужчин хотелось бы. Впрочем, оставим секс в покое.
— Я не провожу резкую границу между сексом и бизнесом, — спокойно заявила она. — Вам не удастся задеть меня. Секс — это сеть, в которую я ловлю простаков. Некоторые из них полезны и щедры. А один даже оказался опасным.
Она замолчала.
— Вы ждете, чтобы я сказал вам, что знаю, о ком идет речь? Извольте; знаю.
— Вы можете доказать, кто он такой на самом деле?
— Вероятно, нет. Во всяком случае, копы не смогут.
— Копы не всегда выдают все, что им известно, — презрительно заметила она. — И не всегда доказывают то, что могут доказать. Полагаю, вы знаете, что он в феврале сидел в тюрьме?
— Знаю.
— Вас не удивило, что он не пожелал освободиться под залог?
— Я не знаю, в чем его обвиняли. Если его арестовали как свидетеля…
— Вам не кажется, что при желании он мог бы изменить обвинение на другое, при котором можно освободиться под залог?
— Я не задумывался над этим, — солгал я. — Я незнаком с этим человеком.
— Вы никогда не встречались с ним? — небрежно спросила она, слишком небрежно.
Я не ответил. Она коротко рассмеялась.
— Вчера вечером, амиго. У подъезда дома Мэвис Уэльд. Я сидела в машине на другой стороне улицы и все видела.
— Это тот самый парень? Я случайно натолкнулся на него.
— Вам меня не провести.
— Ладно. Мисс Уэльд разговаривала со мной крайне резко. Я вышел в раздраженном состоянии и наскочил на этого парня с ее ключом в руке. Я выхватил у него ключ и швырнул в кусты. Потом, извинившись, я нашел ключ и вернул ему. Он произвел на меня очень приятное впечатление.
— О-о-очень, — протянула Долорес. — Он был моим любовником.
— Может быть, вам покажется странным, — проворчал я, — но меня нисколько не интересуют ваши любовные дела, мисс Гонзалес. Полагаю, вам есть что рассказать о ваших друзьях — от Стейна до Стилгрейва.
— Стейна? — спросила она. — Кто такой этот Стейн?
— Один кливлендский гангстер, которого в феврале застрелили недалеко от вашего дома. Он тоже жил там. Я подумал, что вы могли быть знакомы.
— Амиго, я знакома далеко не со всеми мужчинами Лос-Анджелеса и даже Шато Берси.
— В отчетах сообщалось, что его застрелили в двух, кварталах от Шато Берси, — сказал я. — Лично я предпочел бы, чтобы это произошло прямо перед вашим домом. И вы бы в это время выглядывали из окна, заметили убегавшего убийцу и узнали в нем Стилгрейва.
Долорес засмеялась.
— Конечно, вам бы это больше понравилось, — промурлыкала она.
— Так мы смогли бы больше заработать.
— Но ведь Стилгрейв в это время сидел в тюрьме, — улыбнулась она. — И даже если бы он не сидел там, разве не опасно было бы его шантажировать? Предположим, что я случайно знакома с неким доктором Чалмерсом, в то время тюремным врачом. Предположим, он рассказал мне в один интимный момент, что в этот день он дал Стилгрейву пропуск, чтобы сходить к зубному врачу, под конвоем конечно. Даже если бы это было правдой, разве не опасно шантажировать такого человека, как Стилгрейв?
— Я не люблю громких слов, — ответил я. — Но я не боюсь Стилгрейва, не испугаюсь даже десятка таких.
— А я боюсь, амиго. Быть свидетелем гангстерского убийства — не очень безопасно в этой стране. Нет, мы не станем шантажировать Стилгрейва. И не будем говорить о мистере Стейне, которого я могла знать, а могла и не знать. С нас вполне достаточно того, что Мэвис Уэльд является любовницей известного гангстера и появляется с ним в общественных местах.
— Но сначала нужно доказать, что он известный гангстер, — заметил я.
— А разве мы не сможем этого сделать?
— Каким образом?
Долорес состроила разочарованную гримасу:
— Я думала, что именно этим вы занимались последние два дня.
— Почему вы хотите этого?
— У меня есть на то личные причины.
— Пока они лично ваши, меня они не интересуют.
Долорес положила в пепельницу коричневый окурок. Я наклонился и придавил его концом карандаша. Она коснулась моей руки пальчиком в перчатке, потом откинулась на спинку кресла, положив ногу на ногу, и улыбнулась. В ее глазах заплясали чертики. Она не могла выдержать столь долгой паузы между заигрываниями.
— Любовь, пожалуй, бесцветное слово, — протянула она. — Странно, что такой богатый английский язык, со своим разнообразным амурным лексиконом, использует именно это слово. Когда я слышу его, мне представляются робкие, невинные девушки в платьях с оборками и в совершенно неподходящем белье.
Я промолчал. Без малейшего труда Долорес изменила тему и вернулась к делу.
— Сейчас Мэвис Уэльд получает за картину семьдесят пять тысяч долларов, а в скором времени, возможно, и сто пятьдесят. Она начала карабкаться на вершину, и ничто не остановит ее. Кроме большого скандала.
— Значит, ей нужно открыть глаза на Стилгрейва, — сказал я. — Почему бы вам не сделать этого? А между прочим, предположим, будто у нас есть доказательства, что Стилгрейв гангстер. Как он отнесется к тому, что мы будем шантажировать мисс Уэльд?
— Разве он об этом узнает? Вряд ли Мэвис расскажет ему. Думаю, она не посвящает его в свои дела. Но нас это не касается, раз в наших руках есть доказательство и ей это известно.
Долорес потянулась рукой в перчатке к черной сумочке, но, раздумав, постучала пальцами по краю стола и снова положила руку на колени. Она больше не смотрела на сумочку, я тоже.
— Вам никогда не приходило в голову, что у меня могут быть определенные обязательства перед мисс Уэльд? — вставая, спросил я.
Долорес улыбнулась.