— А поскольку это так, — продолжал я, — то не считаете ли вы, что вам пора убраться из моей конторы ко всем чертям?
Она привстала, опершись на ручку кресла и все еще улыбаясь. Воспользовавшись удобным моментом, я схватил ее сумочку. В глазах Долорес зажглось пламя ярости. Открыв сумочку, я порылся в ней и вынул оттуда белый конверт, показавшийся довольно знакомым. Из него я достал снимок, сделанный в «Танцорах». Он состоял из двух частей и был наклеен на листок бумаги.
Я закрыл сумочку и перебросил ее хозяйке. Она стояла молча.
— Любопытно, — сказал я, щелкнув пальцем по глянцевому снимку. — Если это не подделка. Это Стилгрейв?
Долорес рассмеялась.
— Вы такой забавный тип, амиго. Правда, забавный. Я не знала, что в наше время еще не перевелись подобные люди.
— Довоенное производство, — сыронизировал я. — С каждым днем нас становится все меньше и меньше. — И добавил: — Где вы взяли этот снимок?
Она протянула руку через стол:
— Отдайте его мне, пожалуйста.
— Я верну его Мэвис Уэльд. Сожалею, мисс Гонзалес, но из меня никогда не получится шантажиста. У меня просто не хватает для этого обаяния.
— Верните снимок! — крикнула она. — Если вы этого не сделаете…
Она осеклась, и на ее красивом лице появилось презрение.
— Прекрасно, я сама во всем виновата, — секунду спустя проговорила она. — Я приняла вас за умного человека, а вы оказались обычным дураком-сыщиком. Эта обшарпанная контора, — обвела она рукой комнату, — и ваша унылая жизнь должны были подсказать мне, с кем я имею дело.
— Ну теперь вы знаете, — заметил я.
Долорес медленно повернулась и направилась к двери. Я поспешил открыть ее. Долорес вышла, не оглянувшись. У нее была потрясающая походка.
Я вернулся к столу, и тут же зазвонил телефон. Подняв трубку, я услышал голос Кристи Френча:
— Марлоу? Мы хотим видеть тебя в полицейском управлении.
— Прямо сейчас?
— Если не раньше, — ответил он и положил трубку.
Я спрятал склеенный снимок в сейф к остальным, надел шляпу и закрыл окна. Ждать больше нельзя. Я посмотрел на часы: было десять минут пятого. Орфамей могла позвонить с минуты на минуту. Я снял пиджак и запер в стол плечевую кобуру с «люгером». Копы не любят, когда на их территорию приходят с оружием, даже если у вас есть право на ношение его. Им больше нравится, чтобы пред ними представали, смиренно сняв шляпу, и разговаривая почтительно и вежливо.
Я снова взглянул на часы и прислушался. В здании было тихо. Скоро жизнь здесь совсем замрет, и уборщица зашаркает по коридору.
Я надел пиджак, запер дверь в приемную и вышел в коридор. В этот момент раздался телефонный звонок. Я так рванулся к нему, что чуть было не сорвал дверь с петель. Это звонила Орфамей, но мне никогда не приходилось слышать такого голоса: он был не безжизненный и не детский, это был спокойный, холодный, уравновешенный, незнакомый мне голос. Я сразу понял почему.
— Я звоню вам, потому что обещала, — проговорила она. — Но можете ничего мне не рассказывать. Я ездила туда.
Я сжал трубку обеими руками.
— Понимаю, — ответил я. — Вы ездили туда. И что же?
— Я наняла машину, — сказала Орфамей, — и остановилась на другой стороне улицы. Вы не могли меня заметить, потому что там находится похоронное бюро и стояло много машин. Когда вы вышли из дома, я хотела последовать за вами, но не знала улиц и вскоре потеряла вас из виду. Тогда я вернулась к дому.
— Зачем?
— По правде говоря, не знаю. У вас был весьма странный вид, когда вы вышли. А может, просто у меня было предчувствие, ведь Оррин мой брат. Итак, я возвратилась и позвонила в дверь. Мне вдруг показалось необходимым во что бы то ни стало войти туда.
— Со мной тоже иногда так бывает, — заметил я.
— Я позвонила в полицию и заявила, что слышала в доме выстрелы, — продолжала она. — Приехали полицейские. Один из них влез в дом через окно, а потом впустил других. Через некоторое время они позволили войти и мне, но задержали меня там, так как пришлось рассказать им все: кто такой Оррин, и что я солгала насчет выстрелов, и о вас тоже.
— Все правильно. Я и сам рассказал бы им обо всем, при первой же с ними встрече, — произнес я.
— Я подвела вас, правда?
— Да.
— Они вас арестуют?
— Во всяком случае, могут.
— Вы оставили Оррина мертвого лежать на полу. Наверное, вы не могли поступить иначе.
— У меня были на то свои причины, — проговорил я. — Вряд ли они покажутся вам убедительными, но они у меня были. А для Оррина это уже не имело значения.
— О, разумеется, у вас были свои причины, — сказала Орфамей. — Вы очень ловкий человек, у вас на все найдутся причины. Что ж, вам придется объяснять их полиции.
— Необязательно.
— Нет, придется, — с непостижимым удовольствием промолвила она. — Обязательно придется. Они заставят вас.
— Не будем спорить на эту тему, — сказал я. — Человек моей профессии в первую очередь должен заботиться о своем клиенте. Иногда, помогая ему, он заходит слишком далеко… Сейчас со мной так и получилось. Я оказался в уязвимой позиции.
— Вы оставили Оррина лежать на полу, — повторила она, — и мне небезразлично, как они поступят с вами. Я буду даже рада, если вас бросят в тюрьму. Держу пари, что вас это нисколько не пугает.
— Конечно, — согласился я. — Встречу это с радостной улыбкой. Вы видели, что Оррин держал в руке?
— Он ничего не держал.
— Ну, может быть, рядом с его рукой что-нибудь лежало?
— Там ничего не лежало. О чем вы говорите?
— Раз нет, так нет. Это даже лучше, — ответил я. — Ну что ж, до свидания. Меня сейчас вызвали в полицейское управление. Желаю вам счастья на случай, если мы больше не увидимся.
— Лучше пожелайте счастья самому себе. Оно вам может пригодиться. Я в ваших пожеланиях не нуждаюсь.
— Я старался помочь вам, чем возможно, — сказал я. — Может быть, если бы вы с самого начала дали бы мне больше информации…
Она нажала на рычаг, не дослушав меня.
Я положил трубку осторожно, как новорожденного младенца, подошел к умывальнику и подставил лицо под холодную струю воды. Потом я сильно растер лицо и посмотрел на себя в зеркало.
«Ты все-таки съехал с отвесной горы», — подмигнул я своему отражению.
Глава 22
В центре комнаты стоял длинный желтый дубовый стол, местами обожженный сигаретами. За ним сидел Фред Бейфус, перед которым лежала кипа бумаг. В конце стола расположился крупный, дородный мужчина, чье лицо показалось мне знакомым. Я видел его в черно-белом изображении на страницах газет. У него была массивная челюсть, а в зубах зажат плотницкий карандаш.
По другую сторону стола размещались две конторки с откидными крышками. За одной сидела машинистка с волосами апельсинового цвета, за другой, во вращающемся кресле, — Кристи Френч. Он глядел в окно, из которого открывался далеко не живописный вид на стоянку полицейских машин.
— Сядь туда, — указал мне пальцем Бейфус.
Я уселся напротив него на жесткий стул.
— Это лейтенант Мозес Мэглашен из полиции Бэй-сити, — сказал Бейфус. — Он недоволен тобой, а еще больше нашими действиями.
Лейтенант Мэглашен вынул изо рта карандаш и посмотрел на следы зубов на его конце, потом перевел взгляд и стал изучать меня.
Бейфус обратился к машинистке:
— Милли.
Она приготовила блокнот.
— Имя — Филип Марлоу, — сказал Бейфус. — На конце «у», если вас это интересует. Номер лицензии?
Я назвал номер. Машинистка записала, не поднимая головы. У нее было лицо, которое могло остановить лошадь на полном скаку.
— А теперь, если ты в настроении, — обратился уже ко мне Бейфус, — то поведай нам еще раз то, что рассказывал вчера, только на этот раз без пропусков. У нас достаточно материала, чтобы уличить тебя.
— Вы хотите, чтобы я сделал заявление?
— Угадал. Причем полное.
— Добровольно и без принуждений?
— Да, как всегда, — усмехнулся Бейфус.
Мэглашен пристально посмотрел на меня. Машинистка вернулась к прерванной работе, так как знала, что пока ей нечего будет записывать. За три года работы она изучила стиль допросов.
Мэглашен вытащил из кармана поношенную перчатку из свиной кожи и натянул ее на правую руку.
— Это еще зачем? — удивился Бейфус.
— У меня плохая привычка: я кусаю ногти, причем только на правой руке. — Он взглянул на меня. — Одни парни дают показания охотно, другие упрямятся. У упрямых парней что-то случается с почками, потом в течение нескольких месяцев им приходится каждые пятнадцать минут бегать в уборную. Они не могут удерживать мочу.
— Подумать только! — восхищенно воскликнул Бейфус.
— А некоторые парни после встречи со мной могут говорить только шепотом, — продолжал Мэглашен.
Он снова посмотрел на меня. Кажется, настал мой черед говорить.
— А некоторых вы допрашиваете в течение тридцати часов, и они умирают, от разрыва селезенки или мочевого пузыря, и утром их находят мертвыми в каком-нибудь закоулке, — сказал я. — Вероятно, их следовало бы показать врачу, но вы ведь не можете всего предусмотреть, не правда ли, лейтенант?
Тяжелые желваки заиграли на скулах Мэглашена. Глаза его загорелись злобой.
— Тобой я занялся бы с удовольствием, — ответил он. — С огромным удовольствием.
— Не сомневаюсь, лейтенант. Я всегда шикарно проводил время в Бэй-сити… пока находился в сознании.
— Тебя, беби, я бы долго продержал в сознании. Я был лично занялся тобой и как следует постарался бы.
Кристи Френч обернулся и зевнул.
— Почему копы в Бэй-сити такие жесткие? — спросил он. — Вы что, вымачиваете мозги в соленой воде, так, что ли?
— Мы всегда жестки и безжалостны, — ответил Мэглашен. — Нам нравится быть такими. Типы вроде этого умника дают нам возможность находиться в форме. — Он снова обратился ко мне: — Так это ты, красавчик, звонил нам насчет Клаузена? Оказывается, ты умеешь пользоваться телефоном?
Я молчал.