— Я предпочла бы не давать.
— Тогда звоните мне в любое время. Мой домашний номер тоже есть в телефонной книге. Адрес: Бристоль-аппартаментс, квартира четыреста двадцать восемь.
— Вряд ли мне понадобится навестить вас, — холодно заметила она.
— Я вас пока и не приглашаю, — парировал я. — Позвоните мне часа в четыре. Может, удастся что-нибудь узнать.
Девушка встала.
— Надеюсь, мама согласится, что я поступила правильно, обратившись к вам.
— Только не рассказывайте мне больше о тех вещах, которые не одобряет ваша мать.
— Вот еще!
— И перестаньте говорить «вот еще».
— По-моему, вы отвратительный тип, — заявила она.
— Наоборот, вы в восторге от меня. А я считаю вас забавной маленькой лгуньей. Вы ведь не думаете, что я взялся за это дело только ради двадцати баксов?
Она колюче взглянула на меня.
— Тогда ради чего же? — спросила она и, когда я не ответил, сказала: — Может быть, из-за весны, носящейся в воздухе?
Я снова промолчал. Она чуть покраснела и хихикнула.
У меня не хватило духу сказать ей, что мне просто надоело бездельничать. Хотя, возможно, виновата была и весна, и какое-то выражение в ее глазах, гораздо более древнее, чем Манхэттен, штат Канзас.
— Правда, я считаю вас очень милым, — призналась мягко девушка.
Она повернулась и почти выбежала из конторы. Ее каблучки дробно простучали по коридору. Наверное ее мать так стучала по краю обеденного стола, когда отец тянул руку за вторым куском пирога. А у него нет больше денег, нет ничего. Ему остается только сидеть в качалке на крыльце дома в Манхэттене, медленно и плавно покачиваться с пустой трубкой во рту и ожидать второго удара. Ждать с пустой трубкой во рту. Без табака.
Я положил в конверт двадцать долларов. Орфамей Куэст, написал на нем ее фамилию и убрал в ящик письменного стола. Опасно разъезжать по городу с такими деньгами.
Глава 3
Можно хорошо знать Бэй-сити и не быть знакомым с Айдахо-стрит, и можно хорошо знать Айдахо-стрит и не быть знакомым с домом 449.
Это был обычный дом, в котором сдавались дешевые меблированные комнаты. Перед ним тянулась грязная разбитая мостовая, а напротив — дощатый забор, разрисованный и исписанный детьми. Ворота в заборе, казалось, не открывались лет двадцать.
На длинной веранде дома стояли пустые качалки, дырявые жалюзи на окнах были опущены, на входной двери висело пожелтевшее от времени объявление:
Войдя в холл, я позвонил, чтобы позвать управляющего, но никто не отозвался. Тогда я вышел из дома и направился к задней двери. Квартира управляющего должна была находиться именно там.
На маленьком крыльце стояло мусорное ведро и ящик с пустыми бутылками.
Доступ в квартиру преграждала только дверь с проволочной сеткой. Находившаяся за ней деревянная дверь была открыта, там царил полумрак. Я прислонил лицо к проволочной сетке, и мне удалось разглядеть в полумраке стул, на котором висел мужской пиджак и сидел мужчина небольшого роста в рубашке. Он что-то делал на откидном столе.
Я постучал в дверь. Мужчина не обратил на это внимания. Я постучал второй раз, погромче. На этот раз он отодвинул стул и повернул ко мне свое бледное лицо с сигаретой во рту.
— Что нужно? — пролаял он.
— Управляющего.
— Его нет.
— А вы кто такой?
— Какое ваше дело?
— Мне нужна комната.
— Свободных комнат нет. Вы что, читать не умеете?
— У меня случайно имеются другие сведения, — сказал я.
— Да?
Он стряхнул ногтем пепел с сигареты, не вынимая ее изо рта.
— Ну и оставайтесь с ними.
Он снова подвинул стул и продолжал свое занятие.
Я осторожно потряс дверь. Она была закрыта на крючок. Я достал перочинный нож, лезвием которого подцепил крючок. Послышалось легкое позвякивание, но звуки в кухне заглушили его.
С оглядкой я вошел в кухню. Маленький человек был слишком занят и никак не реагировал на меня. В кухне стояла газовая плита на три горелки, а также я различил несколько полок с сальными тарелками, облупившийся холодильник и уголок для еды. Стол в этом уголке был завален деньгами, которые большей частью были бумажные, но виднелось и серебро. Мужчина считал и складывал их, делая записи в книжке. Он слюнявил карандаш, не вынимая сигареты изо рта.
На столе лежало около нескольких сотен долларов.
— Собираете плату за квартиры? — дружелюбно спросил я.
Мужчина резко обернулся, молча посмотрел на меня, потом бросил на пол окурок и затоптал его. Достав из кармана рубашки новую сигарету, он вставил ее в рот и стал шарить спички.
— Ловко вы вошли, — обронил он.
Не найдя спичек, он повернулся на стуле и небрежно полез в карман пиджака. Что-то глухо ударилось о стул. Прежде чем ему удалось вытащить этот тяжелый предмет из кармана, я схватил мужчину за руку. Он попытался вырваться, но я выбил из-под него стул.
Мужчина тяжело хлопнулся на пол, ударившись головой о край стола, но это не удержало его от попытки пнуть меня в пах. Я отступил назад, держа в руке его пиджак, и извлек из кармана пиджака револьвер тридцать восьмого калибра.
— Хватит сидеть на полу, приятель, — сказал я.
Он медленно встал, притворяясь более оглушенным, чем был на самом деле, сунул руку за ворот рубашки, и тотчас в руке его сверкнуло лезвие ножа.
Я двинул его по челюсти его же собственным револьвером, и мужчина снова грохнулся на пол. Я наступил на его руку, державшую нож. Лицо его скривилось от боли, но он не издал ни звука. Ногой я отшвырнул нож в угол. Это был длинный, тонкий и на вид острый кинжал.
— Постыдитесь, — сказал я. — Нападать с ножом и револьвером на человека, просто заглянувшего сюда в поисках комнаты. Даже для нашего сурового времени это слишком.
Мужчина потирал ушибленную руку, зажав ее между колен, и насвистывал сквозь зубы. Удар по челюсти он перенес легко.
— Я и не старался быть пай-мальчиком, — ответил он. — Ладно, твоя взяла. Бери деньги и выметайся, но будь уверен, что мы до тебя доберемся.
Я посмотрел на коллекцию бумажных и серебряных долларов на столе.
— Судя по вашему арсеналу, у вас немало трудностей в работе, — заметил я.
Подойдя к двери, которая вела из кухни в квартиру, я дотронулся до нее. Она была не заперта. Я повернулся к мужчине:
— Я оставлю ваш револьвер в почтовом ящике. В другой раз, прежде чем хвататься за оружие, разберитесь, с кем имеете дело.
Он продолжал тихо насвистывать и нянчиться со своей рукой. Потом, бросив на меня опасливый взгляд, он встал и запихнул деньги в потрепанный портфель.
— Не придавайте большого значения оружию, — сказал он. — В городе полно старого железа. Но нож оставьте Клаузену. Я потратил немало времени, чтобы отточить его. — Затем он ткнул в меня пальцем: — Мы еще встретимся с вами. Только я буду не один, а с другом.
— Посоветуйте ему перед этим надеть чистую рубашку, — сказал я. — И вам пусть он одолжит одну.
Он молча прошел мимо меня и спустился по ступенькам крыльца. Его шаги напомнили мне стук каблучков Орфамей в коридоре моей конторы. Не знаю почему, но у меня появилось чувство, что я ошибся в подсчете козырей. Может быть, из-за этого маленького человека с железным характером. Ни воплей, ни шума, ни жалоб, только улыбка, насвистывание сквозь зубы, небрежный тон и ничего не забывающие глаза.
Я нагнулся и поднял с пола нож. Он был сделан из длинного обточенного напильника, ручка пластмассовая. Я ударил им в стол. Лезвие легко вошло в дерево, а ручка осталась у меня в руке. Я насадил ее на лезвие и с трудом вытащил его из стола. Любопытный нож!
Я открыл дверь в комнату и вошел туда, держа в руке нож и револьвер.
Комната была небольшая, с кроватью, убирающейся в стену. В настоящее время кровать была откинута, постель смята. В комнате стояло кресло с дырой, прожженной в налокотнике, и большой дубовый письменный стол. Рядом со столом находилась кушетка, на которой спал мужчина в линялой рубашке и заношенном сером свитере. Его ноги в грязных носках свисали с кушетки, а голова на полметра не доставала до подушки в несвежей наволочке. Лицо мужчины блестело от пота, дышал он тяжело, как старый «форд». На столе стояла тарелка с окурками сигарет, причем некоторые из них были домашней набивки, а на полу, рядом с кушеткой — почти полная бутылка джина и чашка, в которой когда-то был кофе. Комната пропахла джином, воздух был спертый, но в нем улавливался запах марихуаны.
Я открыл окно и прислонился к сетке лбом, чтобы немного провентилировать свои легкие. В то же время я оглядел улицу. Она была безлюдна, если не считать двух подростков, ехавших на велосипеде вдоль изгороди и рассматривавших заборную живопись.
Я вернулся к столу, нашел регистрационную книгу жильцов и отыскал в ней запись: «Оррин П. Куэст», сделанную резким разборчивым почерком. Рядом с ней уже другим почерком было небрежно помечено: «214». Я просмотрел книгу до конца, но не нашел в ней записи нового квартиранта в комнате двести четырнадцать. Соседний, двести пятнадцатый номер занимал Д. У. Хикс.
Я сунул книгу в стол и подошел к кушетке. Нагнувшись, я зажал пальцами нос спящего. Он сразу перестал храпеть и проснулся, открыл налитые кровью, мутные глаза. Убедившись, что он совсем проснулся, я отпустил его, поднял с пола бутылку и налил немного джина в стакан, валявшийся рядом с бутылкой. Я показал стакан мужчине.
Он потянулся к нему, как мать к ребенку. Я отвел руку со стаканом, чтобы он не мог его достать, и спросил:
— Вы управляющий?
Он облизал губы, прохрипел что-то неразборчиво и попытался схватить стакан. Я поставил стакан перед ним на стол, он благоговейно взял его обеими руками и вылил содержимое в рот. Затем он рассмеялся и швырнул мне стакан. Я ухитрился поймать его и снова поставил на стол. Мужчина оглядел меня, безуспешно стараясь напустить на себя строгий вид:
— В чем дело? — спросил он.