– Маркус, вы хотите что-нибудь сообщить нам?
– О чем? Я арестован?
– В настоящий момент вы еще не арестованы, – ответил прыщавый. – А хотели бы?
– Нет, – признался я.
– Вот и хорошо. Мы следим за вами с тех пор, как вы вышли из метро. Судя по данным вашего проездного билета, вы в разное время побывали во множестве необычных мест.
У меня отлегло от сердца. Значит, дело не в икснете. Они следят за моими перемещениями в метро и задались вопросом, почему я в последнее время разъезжаю такими странными маршрутами. Глупость какая.
– Значит, вы следите за каждым, кто в метро отклоняется от своих привычных маршрутов? Много же у вас работы.
– Нет, Маркус, не за каждым. Мы получаем тревожный сигнал всякий раз, когда кто-нибудь начинает ездить не так, как обычно, и оцениваем, требуется тут дополнительное расследование или нет. В твоем случае нам захотелось узнать, почему такой смышленый на вид подросток вдруг стал бывать в совершенно непредсказуемых местах.
Когда я понял, что меня не швырнут за решетку, во мне закипела злость. Да какого черта они за мной шпионят – у них что, других забот нет? И с какой стати метро поставляет им сведения обо мне? Пусть занимается своим делом и возит пассажиров! И где, интересно, засветился мой проездной, давая повод обвинить меня в «нестандартном характере поездок»?
– Кажется, я предпочел бы, чтобы меня арестовали, – заявил я.
Сопливый откинулся на спинку сиденья и выгнул бровь.
– Правда? По какому же обвинению?
– А разве это не преступление – ездить в общественном транспорте неизвестно куда и неизвестно зачем?
Прыщавый зажмурился и устало потер глаза.
Сопливый обреченно вздохнул.
– Послушай, Маркус, мы на твоей стороне. Эта система помогает нам ловить злоумышленников. Террористов и наркоторговцев. Может быть, ты и сам торгуешь наркотиками. А проездной билет дает тебе отличную возможность незаметно перемещаться по городу. Кто ты, откуда – никому не известно.
– А чем плохо оставаться неизвестным? Томаса Джефферсона, помнится, вполне устраивало, что лишь немногие догадывались о его авторстве текста Декларации независимости. И кстати, я уже арестован?
– Давай отвезем его домой, – предложил прыщавый. – Побеседуем с родителями.
– Отличная мысль, – подхватил я. – Родителям наверняка будет интересно узнать, на что расходуются деньги, которые они уплатили в виде налогов…
Кажется, я все-таки перегнул палку. Сопливый потянулся было к дверной ручке, но тут вдруг развернулся ко мне, весь перекошенный от злости, с набухшими жилами на шее.
– Да заткнись же, пока не поздно! После всего, что произошло за последние две недели, не помрешь, если будешь посговорчивее. А может, и правда, давай лучше мы тебя арестуем, а? Посидишь денек-другой на нарах, пока твой адвокат бегает, тебя ищет. А за это время многое может случиться. Поверь, очень многое. Ну что, готов?
Я заткнулся. До этого я лишь дерзил да злился. А теперь у меня от страха душа ушла в пятки.
– Простите меня, – выдавил я, чувствуя знакомую ненависть к самому себе за эти слова.
Сопливый пересел на переднее сиденье, прыщавый завел мотор, и мы покатили по Двадцать четвертой к Потреро-Хилл. Мой адрес они узнали из водительских прав.
На звонок открыла мама. Дверь она оставила на цепочке. Выглянула, увидела меня и воскликнула:
– Маркус! А это кто такие?
– Полиция. – Прыщавый показал ей свой полицейский значок – не махнул перед носом, как у меня, а дал разглядеть. – Можно войти?
Мама закрыла дверь, сняла цепочку и впустила их. Они втолкнули меня в дом. Мама окинула нас всех троих своим суровым взглядом – это у нее неплохо получается.
– Что все это означает?
Прыщавый ткнул пальцем в мою сторону.
– Мы хотели задать вашему сыну рутинные вопросы о его перемещениях по городу, но он не желает отвечать. Мы сочли за лучшее привезти его сюда.
– Он находится под арестом? – В голосе мамы явственно зазвучал британский акцент. Молодец она у меня.
– Мэм, являетесь ли вы гражданкой Соединенных Штатов? – поинтересовался прыщавый.
Мама прожгла его взглядом, от которого посыпалась бы штукатурка.
– А что, не видно? – ответила она с протяжным южным акцентом. – Я что, тоже арестована?
Копы переглянулись.
Прыщавый снова ринулся в бой.
– Послушайте, кажется, наш разговор начался не с того, с чего надо. Действуя в рамках новой превентивной системы охраны общественного порядка, мы установили, что ваш сын пользуется общественным транспортом в нестандартной манере, отличающейся от общепринятых. Обнаружив людей, чьи перемещения носят необычный или подозрительный характер, мы проводим подробное расследование…
– Погодите, – перебила мама. – Откуда вам известно, как мой сын пользуется общественным транспортом?
– Из его проездного билета, – ответил он. – Там отмечаются все поездки.
– Понятно. – Мама скрестила руки на груди. Этот ее жест не предвещал копам ничего хорошего. Мало того что она не предложила им чаю – в понятиях маминой родины это крайне недружественный жест, все равно что общаться с ними через замочную скважину. Но если уж она скрещивает руки на груди, значит, добром это не кончится. Мне захотелось пойти купить ей огромный букет цветов.
– Ваш сын отказывается объяснить нам, почему его перемещения носят такой странный характер.
– Значит, вы обвиняете моего сына в терроризме на том основании, что он ездит на автобусе как-то не так?
– Таким способом мы ловим не только террористов, – стал объяснять прыщавый. – Но и наркоторговцев, и гангстеров. Даже магазинных воришек, которым хватает ума не совершать два набега в одном квартале.
– Вы подозреваете моего сына в торговле наркотиками?
– Нет, мы не утверждаем… – начал было прыщавый. Мама хлопнула на него в ладоши, чтобы он заткнулся.
– Маркус, дай-ка мне свой рюкзак.
Я послушался.
Мама расстегнула его, повернулась к нам спиной и покопалась внутри.
– Господа полицейские, заверяю вас, что в рюкзаке моего сына нет ни наркотиков, ни взрывчатки, ни украденных из магазина товаров. Полагаю, на этом можно закончить разговор. Но прежде чем вы покинете мой дом, я бы хотела записать номера ваших значков.
Сопливый осклабился.
– Мадам, Союз гражданских свобод уже подал в суд на три сотни полицейских Сан-Франциско, так что вам придется встать в длинную очередь.
Мама налила мне чашку чая, а потом отчитала за то, что я пришел поужинавший, хотя знал, что она приготовила фалафель. Пока мы еще сидели за столом, вернулся папа, и мы с мамой наперебой рассказали ему о случившемся. Он покачал головой.
– Лилиан, они всего лишь выполняют свою работу. – Он еще не успел переодеться, на нем были синий пиджак и брюки цвета хаки – так он одевался в те дни, когда давал консультации в Силиконовой долине. – С прошлой недели весь мир изменился до неузнаваемости.
Мама отставила чашку.
– Дрю, что за нелепость! Твой сын не террорист. И полиция не должна совать нос в то, как он ездит на общественном транспорте.
Папа снял пиджак.
– Именно этим мы постоянно занимаемся на работе. С помощью компьютеров выявляем всевозможные ошибки, искажения и отклонения. Сначала даем компьютеру задание составить профиль среднестатистической записи из базы данных, потом ищем в этой базе записи, которые дальше всего отстоят от среднего значения. Так работает байесовская система анализа, и она существует уже много столетий. Не будь этого метода, мы бы не смогли отфильтровывать спам…
– Ты хочешь сказать, что полиция, как спам-фильтр, должна просеивать всех без разбора? – спросил я.
До сих пор папа никогда не сердился, если я начинал с ним спорить, но сегодня в нем словно натянулась какая-то пружина. Я все равно не мог удержаться. Ну как же, мой родной папа встает на сторону полиции!
– Я хочу сказать, что полиция действует совершенно разумно: начинает расследование с анализа данных, а уже после этого приступает к полевой работе, направляя людей выяснить, почему возникло то или иное отклонение. Вряд ли компьютер назовет полиции имя человека, которого следует арестовать, он просто помогает им найти иголку в стоге сена.
– Но ведь они сами создают этот стог сена! – возразил я. – Сгребают в кучу гигантские массивы данных из транспортной системы. И во всей этой горе мусора нет почти ничего, что стоило бы внимания полиции. Бесполезная трата сил и ресурсов.
– Понимаю, Маркус, что эта система тебе не нравится, потому что причиняет неудобства. Но ты-то как раз лучше всех должен понимать всю тяжесть ситуации. Тебе ведь не сделали ничего плохого? Наоборот, подвезли домой.
«Ага, ничего плохого, всего лишь грозили швырнуть в тюрьму», – подумал я, но вслух ничего не сказал. Понимал, что бессмысленно.
– Кроме того, ты так и не рассказал, где тебя черти носили и как ты умудрился накрутить такие необычные перемещения.
Тут уж я взвился.
– Помнится, ты говорил, что доверяешь мне и не хочешь шпионить. – Он часто повторял это. – Ты и правда хочешь, чтобы я отчитывался за каждую поездку?
Поднявшись к себе, я сразу снял с полки иксбокс. Не так давно я привинтил проектор к потолку, чтобы он направлял картинку на стену над моей кроватью. Для этого пришлось даже убрать мой роскошный настенный коллаж, собранный из афиш панк-концертов, которые я поснимал с уличных столбов и наклеил на большие листы белой бумаги.
Я включил иксбокс и стал смотреть, как на экране проявляется изображение. Хотел было написать Ванессе и Джолу, рассказать о своей стычке с полицией, но, едва коснувшись пальцами клавиатуры, вдруг остановился.
Меня охватило странное чувство – примерно такое же, как в тот день, когда я понял, что мой бедный «винегрет» завербовали шпионить против меня. На этот раз мне почудилось, что мой обожаемый икснет может докладывать в ДВБ о местонахождении каждого пользователя.