Организовать такое без электронной почты, форумов и списков рассылок невозможно. И все эти люди не идиоты, чтобы пользоваться открытым интернетом. Зуб даю, наверняка вся организационная работа происходила в икснете.
Мы немного побродили по толпе, слушая, как музыканты настраивают инструменты и переговариваются. Издалека я увидел Труди Ду. Она была довольно далеко от меня, на теннисном корте, и сквозь сетку это выглядело, словно она прогуливается по клетке как профессиональный борец, готовящийся к схватке. На ней были мужская майка, армейские камуфляжные штаны и огромные черные сапоги со стальными накладками на мысках. Волосы были заплетены в дреды и спадали до пояса розовым сверкающим каскадом. Она взяла тяжелую, сильно потертую байкерскую куртку и облачилась в нее, как в доспехи. Если вдуматься, это, видимо, и были доспехи.
Я попытался ей помахать, но она меня не заметила. Мне хотелось произвести впечатление на Энджи, но, наверно, вид получился довольно идиотский, так что я опустил руку, сделав вид, что ничего не произошло. От зрителей исходила потрясающая энергия. То и дело слышишь, что в больших толпах ощущается «аура» и «энергетика», но, пока не испытаете их воздействие на себе, будете и дальше считать это просто образными выражениями.
Но нет. Это реальность. Она проявляется, когда на лицах сияют заразительные улыбки, широкие и сладкие, как ломтики арбуза. Когда все, соприкоснувшись плечами, еле заметно покачиваются в едином ритме. Неспешно прогуливаются. Шутят, смеются. Голоса звенят от восторженного предвкушения, словно в ожидании фейерверка. И вам незачем и некуда прятаться от этой радостной энергетики, потому что вы – ее часть. Потому что эта энергия – ваша.
И когда электрическая аура пропитала меня до мозга костей, начался собственно концерт. Открывали его сербские ребята, игравшие турбофолк, но я, увы, понятия не имел, как под него танцевать. Собственно говоря, в моем репертуаре только два вида танцев: медленный, он же транс (шаркаешь ногами в такт мелодии в обнимку с партнершей), и быстрый, или панк (скачешь и машешь руками, пока не вымотаешься или не получишь кулаком). Следующими выступали хип-хоперы из Окленда, за ними – трэш-металлисты, игравшие лучше, чем можно было предположить, судя по названию. Потом на сцену вышла подростковая поп-группа, за ними настала очередь «Спидхорс». К микрофону подошла Труди Ду.
– Меня зовут Труди Ду, и вы идиоты, если верите мне. Мне уже тридцать два, и мое время осталось далеко позади. На мне можно ставить крест. Я привыкла мыслить по-старому. По-прежнему считаю, что свобода мне гарантирована по праву рождения, и не замечаю, как ее у меня отнимают. А вы – первое поколение, которое подрастает в американском гулаге, и прекрасно, до последнего цента, знаете цену свободы!
Толпа приветствовала ее громкими криками. Труди пробежалась пальцами по струнам гитары, взяла несколько быстрых нервных аккордов, вслед за ней с тяжелым раскатистым ритмом вступила бас-гитара в руках здоровенной девахи с короткой мужской стрижкой, в сапогах еще огромнее, чем у Труди, и улыбкой такой широченной, что ею можно было открывать пивные бутылки. Мне захотелось попрыгать. Я запрыгал на месте. Рядом со мной прыгала Энджи. Стало жарко, вечерний воздух наполнился запахами пота и сигаретного дыма. Со всех сторон от нас колыхались теплые фигуры. Они тоже прыгали.
– Не верь никому старше двадцати пяти! – выкрикнула Труди.
Тысячи глоток как одна ответили ей звериным ревом.
– Не верь никому старше двадцати пяти!
– Не верь никому старше двадцати пяти!
– Не верь никому старше двадцати пяти!
– Не верь никому старше двадцати пяти!
– Не верь никому старше двадцати пяти!
– Не верь никому старше двадцати пяти!
Гитара в руках Труди издала череду густых, тяжелых аккордов, и, отвечая ей, другая гитаристка, крохотная Дюймовочка с бесчисленным пирсингом на лице, выводила пронзительные рулады, зажимая гриф у основания выше двенадцатого колка.
– Это наш город, черт их всех побери! И страна тоже наша! И, пока мы свободны, никакие террористы ее у нас не отберут! А не будет свободы – считай, террористы победили! Вернем себе нашу страну! Вернем свободу! Вы слишком молоды и слишком наивны, а потому не понимаете, что в этой борьбе вам не победить. И поэтому только вы и можете повести нас к победе! Вернем себе свободу! СВО-БО-ДУ!
– СВО-БО-ДУ! – подхватили тысячи глоток. Труди ударила по струнам, мы взревели в унисон, и это получилось ОЧЕНЬ ГРОМКО!
Я отплясывал, пока от усталости ноги не стали заплетаться. Все это время рядом со мной танцевала Энджи. При этом мы несколько часов терлись друг о друга разгоряченными телами, но, хотите верьте, хотите нет, я почти не испытывал сексуального влечения. Мы просто танцевали, отдавшись на волю ритма, качаясь среди таких же колышущихся тел, и вместе со всеми кричали: «СВО-БО-ДУ! СВО-БО-ДУ!»
Натанцевавшись до полного изнеможения, я схватил Энджи за руку, и она стиснула мою ладонь так, словно висела на краю небоскреба и цеплялась за жизнь. Потащила меня из самой гущи к краю, где толпа редела, а воздух свежел. Там, на окраине Долорес-парка, под прохладным ветерком наши потные тела моментально закоченели. Стуча зубами от холода, она обхватила меня обеими руками и потребовала:
– Согрей меня.
Меня не надо было уговаривать. Я крепко обнял ее и почувствовал, как стучит ее сердце в такт ритму, доносившемуся со сцены, – сейчас оттуда звучал брейкбит, быстрый, безудержный и бессловесный.
Я вдыхал пряный запах ее пота, и это было не противно, а классно. Понимал, что и сам благоухаю не парфюмом. Закрыв глаза, я уткнулся носом ей в макушку, а она потерлась щекой о мою ключицу. Вскинула руки, обняла меня за шею, потянула вниз.
– Пригнись, я не захватила с собой лестницу, – сказала она. Я попытался улыбнуться, но, когда целуешься, улыбаться нелегко.
Я уже говорил, что в своей жизни целовался с тремя девчонками. У двух из них это случилось в первый раз. Третья встречалась с мальчиками лет с двенадцати. Похоже, ее мучили какие-то комплексы.
Но ни одна из них не целовалась так, как Энджи. Губы ее были мягкими, как внутренность спелых фруктов, ее язык не залез ко мне в рот, а плавно проскользнул, и губы не упирались в мои, а влажно обволакивали. Должно быть, вот об этом и говорят: «их уста слились в поцелуе». Я словно со стороны услышал свой стон, и руки сами собой еще крепче стиснули тело Энджи.
Медленно, осторожно мы опустились на траву. Легли на бок, не разжимая объятий, и целовались, целовались. Весь мир вокруг исчез, утонув в этом поцелуе.
Мои ладони гладили ее ягодицы, поднялись к талии. Скользнули под край футболки, нашли теплый живот, мягкий пупок, медленно двинулись вверх. Она тоже застонала.
– Не здесь, – вымолвила она. – Пойдем вон туда. – И указала на большую белую церковь Мишен-Долорес, давшую название и парку, и нашему району. Держась за руки, мы перебежали через улицу. Перед входом в церковь высились большие колонны. Она прижала меня спиной к одной из них, снова привлекла к себе мое лицо. Мои ладони без промедления смело скользнули ей под футболку и стали осторожно прокладывать путь вверх.
– Расстегни там, на спине, – шепнула она прямо мне в рот. У меня затвердело так, что хоть стекло царапай. Я провел руками по ее спине, широкой и крепкой, дрожащими пальцами нашел крючки. В памяти промелькнули все, какие я знал, похабные анекдоты о парнях, неспособных расстегнуть лифчик. Похоже, я был как раз из таких. Наконец застежка поддалась. Энджи коротко охнула, не отрывая своих губ от моих. Мои руки скользнули вперед, коснулись влажных подмышек – и это не было противно, наоборот, естественно и эротично – и остановились на округлых, податливых внешних краях грудей.
И ровно в этот миг душераздирающе завыли сирены.
Мне никогда не доводилось слышать такого громкого воя. Он обрушивался как удар, сбивал с ног. Человеческий слух не в силах выдержать этого. А потом стало еще громче.
– НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! – громоподобно разнеслось неведомо откуда, словно глас божий. – ЭТО МЕРОПРИЯТИЕ ПРОТИВОЗАКОННО. НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ.
Музыка смолкла. Крики толпы по ту сторону улицы зазвучали иначе. Испуганно. Возмущенно.
Из автомобильных динамиков на теннисных кортах послышался щелчок. Значит, включилась система оповещения, работавшая от автомобильных аккумуляторов.
– ВЕРНИ СЕБЕ СВОБОДУ!
Одинокий клич звучал как дерзкий вызов, брошенный с высокой скалы наперекор океанской стихии.
– СВО-БО-ДУ!
Толпа отозвалась звериным рыком, от которого у меня волосы встали дыбом.
– СВО-БО-ДУ! – скандировали они. – СВО-БО-ДУ! СВО-БО-ДУ! СВО-БО-ДУ!
Стройными рядами напролом двинулась полиция. С черными дубинками и пластиковыми щитами, в шлемах почти как у Дарта Вейдера и очках ночного видения они походили на солдат из футуристического военного фильма. Они слаженно сделали шаг вперед, и каждый ударил дубинкой по щиту. Грохот получился такой, будто раскололась земля. Так они и двигались: шаг, удар, шаг, удар. Они окружили весь парк и сжимали кольцо.
– НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! – снова грянул глас божий. Над головой закружились вертолеты. Правда, они не шарили по земле лучами прожекторов. Ну конечно, инфракрасная оптика! У пилотов в небе она, наверное, тоже была. Я затащил Энджи под козырек церковного портика, подальше от всевидящих глаз на земле и в небе.
– СВО-БО-ДУ! – Я узнал мятежный голос Труди Ду. Она ударила по струнам гитары, ударные дробным стуком подхватили ритм, потом глубоко и густо вступила бас-гитара.
– СВО-БО-ДУ! – подхватила толпа и, бурля, выплеснулась из парка навстречу полицейским шеренгам.
Мне не доводилось бывать на войне, но теперь я, кажется, понимаю, каково это. Как чувствуют себя насмерть перепуганные пацаны, когда бегут через все поле навстречу вражеским цепям, понимают, что их ждет, но все равно продолжают бежать с воплями и руганью.