– НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! – повторил глас божий. Он шел от грузовиков, расставленных вокруг парка. Их пригнали буквально в последние несколько секунд.
Потом опустился туман. Облако низвергалось с вертолетов и зацепило нас только краешком. Я вдохнул – и показалось, что голова вот-вот взорвется. По носовым пазухам словно ударили ледорубами. Из распухших глаз хлынули слезы, горло перехватило судорогой.
Перечный спрей. И не сто тысяч по Сковиллу, а все полтора миллиона. Против толпы веселящихся подростков полиция применила слезоточивый газ.
Мне не было видно, что там происходит, зато я все слышал. Слышал сквозь наше с Энджи сдавленное дыхание, пока мы стояли, поддерживая друг друга. Рев толпы захлебнулся, люди хрипели, выворачиваясь наизнанку. Музыка запнулась и смолкла, послышался усиленный микрофонами кашель.
Потом все стали кричать.
Кричали долго. Сумев наконец протереть глаза, я увидел, что копы подняли инфракрасные очки на шлемы и вертолеты заливают Долорес-парк лучами прожекторов. Стало светло как днем. На наше счастье, вся полиция устремила взгляды в парк, иначе при таком освещении нас с Энджи сразу заметили бы.
– Что нам делать? – сдавленно спросила Энджи, дрожа от страха. Я не сразу смог ответить. Сглотнул раз, другой, прочистил горло, потом заговорил.
– Ничего. Линять надо. Что тут еще поделаешь? Сделаем вид, что случайно проходили мимо. Выходим на Долорес, потом налево и вверх к Шестнадцатой. Идем спокойно. Типа мы тут просто гуляем. Мы тут вообще ни при чем.
– Не получится, – вздохнула она.
– А ничего другого не остается.
– Может, лучше бежать?
– Нет, – возразил я. – Побежим – нас сразу кинутся догонять. А если пойдем спокойно, решат, что мы ни при чем, и не тронут. У них и так работы по горло – такую толпу упаковать.
Весь парк был усеян корчащимися телами. Люди катались по траве, задыхаясь, протирая глаза. Полицейские хватали их под руки, надевали пластиковые наручники и швыряли в грузовики, будто тряпичных кукол.
– Пошли? – спросил я.
– Пошли, – кивнула Энджи.
Так мы и сделали. Зашагали, взявшись за руки, всем своим видом показывая, что не желаем ввязываться в чужие приключения. С таким видом, отворачиваясь, люди обычно проходят мимо назойливых нищих или уличных драк. Типа «не мое это дело».
Замысел удался.
Мы дошли до угла, повернули и двинулись дальше. Первые два квартала боялись рот раскрыть – сами не верили, что оторвались. Потом я с шумом выпустил из груди воздух и осознал, что шел затаив дыхание.
Мы добрались до Шестнадцатой и повернули к Мишен-стрит. Обычно по субботам в два часа ночи там довольно неуютно. Но сегодня все эти алкаши, наркоманы, толкачи и проститутки показались чуть ли не родными. Ни копов с дубинками, ни слезоточивого газа.
– Ф‐фух. – Я перевел дыхание, наслаждаясь свежим ночным воздухом. – По кофейку?
– Нет, – ответила Энджи. – Домой. Больше ни о чем думать не могу. Кофе потом.
– Ага, – согласился я. Она жила на Хейес-Вэлли. Я поймал ехавшее мимо такси. Нам сильно повезло – в нашем городе редко можно поймать такси, когда оно нужно.
– У тебя хватит денег на дорогу до дому?
– Да, – ответила она. Из окна на нас глядел водитель. Я распахнул заднюю дверь, чтобы он не укатил.
– Спокойной ночи, – попрощался я.
Она обхватила меня руками за шею, притянула к себе и крепко поцеловала в губы – не эротично, но как-то по-особенному интимно.
– Доброй ночи, – шепнула она мне на ухо и запорхнула в такси.
А я – с кружащейся головой, со слезами в глазах, терзаясь муками совести за то, что бросил своих собратьев по икснету на произвол судьбы, ДВБ и сан-францисской полиции, – поплелся домой.
В понедельник утром возле стола, за которым обычно сидела мисс Галвес, возвышался Фред Бенсон. Когда мы сели за парты, он объявил:
– Мисс Галвес больше не будет вести уроки в вашем классе.
В его голосе звучало хорошо знакомое мне самодовольство. Я заподозрил неладное и поглядел на Чарльза. Он сиял, словно именинник, получивший самый желанный на свете подарок.
Я поднял руку.
– Почему?
– Правила учебной части запрещают обсуждать вопросы трудоустройства с кем-либо, кроме самих сотрудников и дисциплинарного комитета, – ответил он, даже не пытаясь скрыть злорадство.
Затем он начал урок.
– Сегодня мы приступаем к новой теме – национальная безопасность. В ваши компьютеры уже загружен вводный текст. Откройте их и перейдите к начальному экрану.
На заставке ярко пылал логотип ДВБ и заголовок: «ЭТО ДОЛЖЕН ЗНАТЬ КАЖДЫЙ АМЕРИКАНЕЦ! ВОПРОСЫ ВНУТРЕННЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ».
Мне захотелось шарахнуть скулбук об пол.
Мы с Энджи договорились встретиться после уроков в кафе в ее квартале. В вагоне метро меня угораздило сесть между двумя мужиками в деловых костюмах. Оба держали номера «Сан-Франциско Кроникл» с огромным, на всю страницу, разбором «печальных итогов» вчерашних «бесчинств молодежи» в Мишен-Долорес-парке. Мужики сокрушенно качали головами и цокали языками. Потом один сказал другому:
– Кто же им, нынешним, так мозги прополоскал? Мы в свое время такими недоумками не были!
Я молча встал и пересел на другое место.
Глава 13
– Шлюхи они, и больше никто! – в ярости выпалила Энджи. – Нет, пожалуй, не стоит оскорблять шлюх, у них тяжелая работа. А эти, а эти… продажные твари, вот кто!
Мы сидели в кафе и перелистывали купленные по дороге газеты. Во всех до одной был напечатан подробный «репортаж» о событиях в Долорес-парке, и все до одной изображали это как пьяную тусовку обкуренной молодежи, которая, войдя в раж, напала на блюстителей порядка. «Ю-Эс-Эй Тудей» скрупулезно подсчитала убытки, нанесенные этими «бесчинствами» городскому бюджету, не забыв включить туда расходы на очистку парка от остатков перечного спрея, стоимость лечения астматических приступов у пациентов, наводнивших городские станции скорой помощи, и затраты на содержание под стражей восьми сотен арестованных «правонарушителей».
И никто не сказал о нас ни единого доброго слова.
– Зато в икснете сразу разобрались, что к чему, – сказал я.
Мне приходили записи, видеоролики и фотостримы из множества блогов. Свидетельства из первых рук, показания тех, кого били и травили газом. Видеоролики о том, как мы танцевали, веселились, произносили миролюбивые политические речи, декламировали: «СВО-БО-ДУ!», а Труди Ду говорила, что мы единственное поколение, способное выступить в защиту своей свободы. Я сохранил все эти записи на телефон и показал Энджи.
– Надо сделать так, чтобы об этом узнали все, – сказала она.
– Угу, – мрачно отозвался я. – Держи карман шире.
– С чего ты взял, что в газетах никогда не напишут правду?
– Ты же сама сказала, они шлюхи.
– Да, но шлюхи продают себя за деньги. Газеты тоже продавались бы лучше, если бы печатали взгляд и с той, и с другой стороны. А сейчас они только обвиняют.
– Верно подмечено. Тогда почему они этого не делают? Репортеры и в обычные-то блоги редко заглядывают, не говоря уже о чтении икснета. В нашей сети взрослые чувствуют себя неуютно.
– Ага, – подтвердила она. – И мы можем это исправить.
– И как же?
– Напиши правду и собери все свидетельства в одном месте. Приложи ссылки. Это должен быть сайт, куда может зайти любой журналист и увидеть общую картину. Дай ссылку на инструкцию по икснету. Тогда все интернет-пользователи, если, конечно, их не пугает, что об их серфинге узнают в ДВБ, смогут зайти в икснет.
– Думаешь, это поможет?
– Ну если и нет, то хоть какую-то пользу принесет.
– С какой стати они будут прислушиваться к моему мнению?
– Кто же не прислушается к мнению M1k3y?
Я отставил чашку с кофе. Взял со стола телефон, сунул в карман. Встал, развернулся на каблуках, выскочил из кафешки. Побрел куда глаза глядят, не разбирая дороги. Лицо пылало, в висках стучала кровь.
«Они знают, кто я такой, – билась в голове неотвязная мысль. – Знают, кто такой M1k3y». Вот и все. Если Энджи сумела вычислить, то в ДВБ меня наверняка уже раскусили. Мне конец. С самого начала, с того дня, как меня выпустили из тюремного грузовика, я понимал, что рано или поздно за мной придут, зашлют куда-нибудь к черту на кулички, и я исчезну навсегда, сгину, как уже сгинул Дэррил.
Все кончено.
Когда я дошел до Маркет-стрит, на меня налетела Энджи. Чуть не сбила с ног. Она запыхалась, глаза горели яростью.
– Какая муха тебя укусила?
Я оттолкнул ее и зашагал дальше. Обратной дороги нет.
Она опять схватила меня за руку.
– Прекрати, Маркус, ты меня пугаешь. Что случилось? Объясни же наконец!
Я остановился, посмотрел на нее. Перед глазами все плыло. Я не мог ни на чем остановить взгляд. Внезапно вспыхнуло безумное желание броситься под проезжавший мимо трамвай. Уж лучше умереть, чем возвращаться в застенки к палачам из ДВБ.
– Маркус! – И тут она сделала то, что я до сих пор видел только в кино. Размахнулась и влепила мне звонкую пощечину. – Да скажи хоть слово, черт тебя подери!
Я вгляделся в нее, приложил ладонь к пылающей щеке.
– Никто не знает, кто я на самом деле, и не должен знать, – пробормотал я наконец. – Куда уж проще. Если ты знаешь, мне крышка. Знает один человек – знают все. Со мной все кончено.
– О господи, ну прости. Вообще-то я знаю только потому, что… ну, я вынудила Джолу мне рассказать. После той тусовки я решила втихаря узнать о тебе побольше. Разобраться, кто ты – добрый малый, за которого себя выдаешь, или тайный маньяк-убийца. Мы с Джолу давно знакомы. Я спросила его о тебе, и он разразился таким потоком хвалебных слов, словно ты ангел во плоти. Но чувствовалось, что он чего-то недоговаривает. Говорю же, я давно знаю Джолу. Когда-то, еще в детстве, в компьютерном лагере он ухлестывал за моей старшей сестрой. И мне известно немало его грязных тайн. Я пригрозила, что предам их гласности, если он не расколется.