– Чарльз, чего тебе?
– А вот чего. Я видел, как ты в школе DVD‐диски раздаешь, и с тех пор слежу за тобой в этом твоем икснете. Когда услышал, что ты затеял «Вампмоб», решил прийти, побродить вокруг, посмотреть, чего ты напридумывал. И знаешь, как много интересного я видел?
Я ничего не ответил. Он держал в руках поднятый телефон. Направил на нас – видать, записывает. Может, готов позвонить в полицию. Рядом со мной Маша застыла как вкопанная.
– Я видел, как ты, Маркус, руководишь беспорядками. И записал это. А сейчас позвоню в полицию, и мы с вами будем стоять здесь и ждать их. А потом тебя упекут за решетку и не выпустят больше никогда.
Вперед шагнула Маша.
– А ну стой, цыпа, – осклабился Чарльз. – Я видел, как ты его уводишь. Все видел, с начала до…
Она сделала еще шаг, выхватила у него из рук телефон, потом сунула руку куда-то за спину и извлекла раскрытый бумажник. Махнула какими-то корочками у него перед носом.
– Бестолочь, я из ДВБ, – заявила она. – Я пасла этого лоха, чтобы выйти на его хозяев. Я была при исполнении. А ты загубил все дело. Знаешь, как это называется? Создание препятствий действиям по обеспечению национальной безопасности. Уголовно наказуемое преступление. Тебе еще много раз предстоит услышать эту формулировку.
Чарльз попятился, выставил руки, словно защищаясь. Побледнел так, что даже сквозь белый грим стало видно.
– Что? Не может быть! То есть… Я же не знал! Я только хотел помочь!
– В суде расскажешь! А мы обойдемся без помощи жалких доморощенных сыщиков!
Чарльз снова попятился, но Маша оказалась проворнее. Она схватила его за руку и выкрутила тем же приемом дзюдо, каким свалила меня возле Сивик-сентра. Другой рукой достала из кармана пластиковую полоску, какие в ДВБ используются вместо наручников, и в мгновение ока обмотала ему запястья.
Что было дальше, я не видел, потому что бросился бежать со всех ног.
С больной ногой и тяжелым ранцем за плечами бегун из меня был неважный. Маша догнала меня уже в конце переулка и подсекла под ноги. Я с разбегу полетел лицом вниз, растянулся во весь рост и ободрал щеку об асфальт.
– Идиот чертов! – накинулась на меня она. – Неужели и вправду поверил в эту чушь?
Сердце бешено колотилось и трепетало в груди. Маша еще немного посидела у меня на спине и неохотно позволила встать.
– Мне что, Маркус, руки тебе связать?
Я кое-как поднялся на ноги. На мне живого места не осталось. Уж лучше умереть, чем так мучиться.
– Пошли, – сказала она. – Это уже недалеко.
«Это» оказалось огромной фурой наподобие тех, какими пользовался ДВБ, – их безликие фургоны, ощетинившиеся антеннами, до сих пор разъезжали по улицам города.
Но эта фура никуда не ехала, а стояла в одном из переулков Ноб-Хилл, и на боку у нее красовалась надпись «Трое парней – доставка до дверей». Трое парней действительно были в наличии, сновали между фургоном и высоким жилым зданием с зелеными маркизами над входом. Выносили из подъезда аккуратно упакованную мебель в пронумерованных ящиках и в строгом порядке укладывали в фургон.
Маша провела меня вокруг всего квартала – видимо, ей что-то не понравилось. На втором круге она встретилась глазами с мужиком, охранявшим фургон. Это был чернокожий старик с добрым лицом, в огромных перчатках и с широченным, как у штангиста, разгрузочным поясом. Увидев нас, он приветливо улыбнулся. Мы с Машей быстро и уверенно взбежали по трем ступенькам и юркнули в недра фургона.
– Залезайте под большой стол, – сказал старик. – Мы оставили вам немножко места.
Грузовик уже был заполнен почти наполовину, однако возле огромного стола, накрытого толстым одеялом, остался узкий проход. Ножки стола были обмотаны пузырчатой упаковочной пленкой.
Маша потащила меня под стол, и мы скорчились, забившись между ящиков. Застоявшийся воздух пропитался пылью, и я еле сдержался, чтобы не чихнуть. В страшной тесноте мы сидели, плотно прижавшись друг к другу. Место для Энджи явно не было предусмотрено.
– Стерва ты, – сказал я Маше.
– Болван. Ты мне ботинки лизать должен из благодарности. Если бы не я, тебя бы захомутали через неделю, самое большее через две. И отвезли бы не в Гуантанамо-в-Заливе, а к черту на кулички. Может, в Сирию. Кажется, туда они упрятывают тех, от кого желают избавиться навсегда.
Я уронил голову на колени и попытался поглубже вздохнуть.
– С чего тебе вообще вздумалось учудить такую глупость – объявить войну ДВБ?
Я рассказал ей все. О том, как надо мной издевались. О Дэрриле.
Маша пошарила по карманам и достала мобильник. Это оказался телефон Чарльза.
– Тьфу, не тот. – Она извлекла еще один, включила, и наша пещерка озарилась призрачным сиянием. Покопавшись немного, она повернула экран ко мне.
На телефоне виднелся снимок, который она сделала за миг до взрывов. На нем были все мы – Джолу, Ван, я и…
Дэррил.
Я держал в руках документальное подтверждение того, что Дэррил не погиб при взрывах, а был жив, здоров и гулял вместе с нами за миг до того, как мы все попали в лапы ДВБ.
– Скинь мне фотку, – потребовал я. – Она мне нужна. Очень.
– Скину, когда доберемся до Лос-Анджелеса. – Маша выхватила у меня телефон. – Только сначала подробно проинструктирую, как жить в бегах и скрываться от полиции. Не хватало, чтобы нас обоих поймали и отправили в Сирию. И оставь свои благородные идеи о том, как спасти этого парня. Там, где он сейчас, с ним ничего плохого не случится… пока что.
Я хотел было отобрать телефон силой, но Маша уже успела продемонстрировать свою физическую подготовку. Наверно, у нее черный пояс по каким-нибудь боевым искусствам.
Мы съежились в душной темноте, прислушиваясь, как трое парней, пыхтя и ворча, загружают в фургон коробку за коробкой, расставляют и привязывают. Я попытался уснуть, но не смог. А вот Маша сразу захрапела. Железные нервы!
Сквозь узкий, загроможденный ящиками коридор, ведущий наружу, к свежему воздуху, пробивался тусклый свет. Я вгляделся сквозь мрак в эти яркие лучики, и в голове закружились мысли об Энджи.
Моя Энджи. Покачивает головой, хохоча над какой-то моей проделкой, и волосы щекочут мне плечо. Перед глазами встало ее лицо, каким я видел его в последний раз, в Сивик-сентре, когда я упал, притворившись, будто отравлен газом. Потом мысли перескочили на вампмоберов, они корчились на асфальте точно так же, как совсем недавно бились в агонии зрители в парке, и на них с дубинками надвигались громилы из ДВБ. Многие тогда якобы пропали без вести.
В том числе и Дэррил. Он со свежей раной в боку томился за решеткой на Острове Сокровищ, и его снова и снова таскали на бесконечные допросы, выпытывая, знает ли он что-нибудь о террористах.
Вспомнился отец Дэррила, раздавленный горем, опустившийся, небритый. Он наспех умылся и надел мундир – «для газеты». Узнав о судьбе сына, плакал как ребенок.
Мой родной папа – после исчезновения сына он тоже изменился до неузнаваемости. Сломался, как и отец Дэррила, но по-другому. И какое у него стало лицо, когда я рассказал, что со мной случилось.
И тогда я понял: бежать нельзя.
Я должен остаться и продолжать борьбу.
Маша дышала глубоко и размеренно, однако, стоило мне с предельной осторожностью, медленно-медленно скользнуть рукой к ней в карман за мобильником, она всхрапнула и шевельнулась. Я замер, затаил дыхание на пару минут, отсчитывая время: раз гиппопотам, два гиппопотам…
Постепенно ее дыхание снова стало глубже. Я плавно, миллиметр за миллиметром, вытягивал телефон у нее из кармана. Такая медлительность давалась нелегко, пальцы и вся рука дрожали от напряжения.
И наконец вот она, добыча. Маленький предмет в форме шоколадного батончика.
Я повернулся к свету, и вдруг перед глазами вспыхнуло воспоминание: Чарльз держит в руке свой мобильник, помахивает им, дразня нас. Серебристый телефон, узкий и длинный, вроде батончика, сверху донизу облеплен десятками этикеток с логотипами спонсоров, за счет которых телефонные компании предоставляют такие трубки бесплатно. При каждом звонке по такому гаджету приходится сначала выслушивать рекламу.
В фургоне было слишком темно. Я нащупал на боках телефона какие-то наклейки. Те самые, спонсорские? Ага. Меня угораздило выкрасть у Маши телефон Чарльза.
Я повернулся обратно и медленно, очень медленно, очень осторожно снова запустил руку Маше в карман. Ее телефон был крупнее и массивнее, с более сильной камерой и кто знает какими еще наворотами.
Вторая попытка показалась немного легче. Я опять миллиметр за миллиметром вытаскивал телефон у нее из кармана, дважды замирая, когда она всхрапывала и шевелилась.
Наконец мобильник очутился у меня. Крепко сжимая его, я попятился к двери, как вдруг ее рука взметнулась по-змеиному и ухватила меня чуть ниже кисти, да так, что под крепкими пальцами хрустнули мелкие косточки.
Я вскрикнул и наткнулся взглядом на ее широко раскрытые горящие глаза.
– Ну и балда же ты, – безмятежно произнесла Маша, забрала у меня телефон и другой рукой нажала несколько кнопок. – И как ты собирался его разблокировать?
Я сглотнул и прикусил губу, чтобы не закричать от боли в стиснутой руке.
Она нажала еще несколько кнопок.
– Ты вот с этим хотел смыться? – Она показала снимок, где были мы все – Дэррил, Джолу, Ванесса и я. – С этой фоткой?
Я ничего не сказал. Рука, казалось, вот-вот переломится.
– Сотру-ка я ее, чтобы ты не соблазнялся. – Ее свободная рука опять зашевелилась. Телефон запросил подтверждения, действительно ли Маша хочет удалить фотографию, и ей пришлось отвести глаза от меня и взглянуть на экран, чтобы найти нужную кнопку.
В этот миг я понял: пора действовать. У меня в свободной руке был все еще зажат мобильник Чарльза. Я размахнулся, больно ударившись костяшками о столешницу над головой, и со всей силы шарахнул Машу по руке, сомкнутой на моем запястье. Удар получился такой, что мобильник Чарльза разлетелся вдребезги. Маша вскрикнула, ее пальцы обмякли. Не мешкая, я вырвал у нее разблокированный телефон – прямо из-под большого пальца, уже готового нажать на кнопку ОК и подтвердить команду удаления. Ладонь Маши судорожно сжалась, но