Она смотрела сквозь меня, будто не слышала.
– Я серьезно. Если срочно не доберусь до сортира, выйдет очень неловко. И запах тут будет соответствующий.
Она обернулась к коллегам, тихо посовещалась с троими из них – сквозь шум компьютерных вентиляторов я не расслышал ни слова.
Потом обернулась ко мне.
– Потерпи еще минут десять, и каждого из вас выведут облегчиться.
– Вряд ли я продержусь еще десять минут. – Я вложил в голос чуть больше беспокойства, чем реально испытывал. – Я серьезно, леди, сейчас или никогда.
Она покачала головой, смерила меня высокомерным взглядом. Еще немного посовещалась с друзьями, и вперед вышел один из них. Постарше, лет тридцати, с широкими накачанными плечами. На вид то ли кореец, то ли китаец – даже Ван не всегда может различить. Но что-то неуловимое, такое, чему я и сам вряд ли дал бы определение, выдавало в нем настоящего американца.
Он на миг распахнул спортивную куртку, показывая мне пристегнутое снаряжение. Я успел разглядеть пистолет, электрошокер и баллончик то ли со слезоточивым газом, то ли с перечным спреем.
– Только без глупостей, – сказал он.
– Без глупостей, – подтвердил я.
Он коснулся чего-то на поясе, и с меня свалились наручники. Руки за спиной бессильно обвисли. Похоже, у него было что-то из арсенала Бэтмена – дистанционное управление наручниками! Пожалуй, это имело смысл: ведь иначе, когда наклонишься над пленником, весь этот смертоносный комплект окажется у него перед глазами, и он сможет зубами выхватить у тебя пистолет и языком нажать на спусковой крючок – или что-то в этом роде.
Руки у меня остались связаны пластиковыми стяжками. До этого я практически висел на наручниках; когда их расстегнули, я, лишившись опоры, вдруг обнаружил, что ноги стали как ватные. Я завалился лицом вниз, с трудом затрепыхал ногами – их кололо как иголками, – тщетно пытаясь встать.
Охранник рывком поставил меня на ноги, и я клоунской походкой заковылял в самый дальний угол фургона, к тесной кабинке переносного туалета. Попытался разглядеть Дэррила. Им мог оказаться любой из пятерых или шестерых скорчившихся пленников – или никто из них.
– Входи, – скомандовал охранник.
– Руки мне развяжите, – попросил я. После долгих часов в пластиковых стяжках пальцы посинели и раздулись, как сосиски.
Он не шелохнулся.
– Послушайте, – заговорил я, стараясь, чтобы в голосе не звучало ни тени сарказма или злости – а это было нелегко. – Либо вы освободите мне руки, либо вам придется мне помочь. Без рук сходить в туалет невозможно.
Кто-то в грузовике хохотнул. У охранника заходили желваки – он меня охотно прибил бы. Ну и отморозки они тут.
Он снял с пояса аккуратный мультиинструмент, раскрыл зловещего вида ножик и перерезал стяжки. Я пошевелил руками и сказал:
– Спасибо.
Он втолкнул меня в кабинку. Руки онемели, стали как глиняные. Я с трудом пошевелил пальцами – их сначала закололо, потом нахлынула жгучая боль, от которой я чуть не вскрикнул. Опустил сиденье, стянул штаны, сел. Боялся, что на ногах не удержусь.
Вместе с мочой на волю хлынули слезы. Я беззвучно плакал, раскачиваясь взад-вперед, заливаясь слезами и соплями. Зажал рот руками, чтобы не разрыдаться в голос. Они там, за дверью, не услышат ни звука – я не доставлю им этого удовольствия.
Наконец я опорожнился и выплакался. Охранник уже колотил в дверь. Я, как сумел, вытер лицо туалетной бумагой, бросил ее в унитаз и спустил воду. Потом огляделся, ища раковину, но обнаружил лишь большую бутыль дезинфицирующего средства с пришпиленным листком, на котором перечислялся состав. Протер этим средством ладони, вышел из кабинки.
– Чем ты там занимался? – спросил охранник.
– Использовал по назначению, – ответил я.
Он повернул меня спиной, схватил за руки и стянул их свежими наручниками. На руках еще держалась опухоль после первой пары, и новые стяжки жестоко впились в раздраженную кожу, но я не издал ни звука. Пусть не злорадствует.
Он приковал меня обратно на то же место и подхватил следующего пленника – это был Джолу. Его лицо распухло, на щеке темнел синяк.
– Что с тобой? – спросил я, и мой новый знакомый с бэтменским поясом положил руку мне на лоб и резко толкнул. Я ударился затылком о металлическую стену фургона, и она зазвенела, словно старинные часы, пробившие час.
– Не болтать, – велел он, пока я приходил в себя.
Терпеть их всех не могу. Я уже тогда решил, что они мне поплатятся за все эти издевательства.
Пленников одного за другим уводили в кабинку, потом возвращали, и, когда все перебывали там, охранник вернулся к своим приятелям выпить кофе. Они наливали себе из большого картонного контейнера с эмблемой «Старбакс» и болтали, видимо, о чем-то забавном – оттуда то и дело доносились взрывы хохота.
Потом задняя дверь фургона распахнулась, и потянуло свежим воздухом – не дымным, как раньше, а с терпким запахом озона. Пока дверь не захлопнулась, я успел разглядеть, что снаружи уже стемнело и идет дождь – извечная сан-францисская изморось пополам с туманом.
Человек, вошедший в грузовик, был в военном мундире. Американском. Он по-уставному отдал честь охранникам без знаков различия, они ответили ему тем же, и я понял, что мои похитители отнюдь не террористы. Меня взяли в плен Соединенные Штаты Америки.
В задней части фургона повесили небольшую шторку и стали допрашивать по одному. Приходили, отстегивали, отводили за шторку. Я мысленно отсчитывал секунды – раз гиппопотам, два гиппопотам, – и получалось, что беседы длились минут по семь. В голове гудело от обезвоживания и нехватки кофеина.
Меня допрашивали третьим. За мной пришла женщина с очень короткой стрижкой. Вид у нее был усталый, под глазами темнели круги, в уголках рта залегли суровые складки.
Она расстегнула мне наручники дистанционным пультом и поставила на ноги.
– Спасибо, – машинально поблагодарил я. Обругал себя за эту автоматическую вежливость, но поделать ничего не мог – с годами она въелась в меня до мозга костей.
В ее лице не дрогнул ни один мускул. Она провела меня перед собой в дальний конец грузовика, втолкнула за ширму. Там стоял единственный складной стул, и я плюхнулся на него. Со своих эргономичных кресел на меня взирали двое – стриженая дама и тот самый качок с бэтменским поясом.
Перед ними стоял столик, и на нем было разложено все содержимое моего бумажника и рюкзака.
– Здравствуй, Маркус, – начала стриженая. – У нас к тебе есть несколько вопросов.
– Я нахожусь под арестом? – поинтересовался я. Вопрос был не праздный. Если вы не под арестом, то существуют строгие правила насчет того, что позволено делать с вами полицейским и на что они не имеют права. Для начала им нельзя надолго задерживать вас, не предъявляя ордер на арест. Они обязаны предоставить вам право на телефонный звонок и на разговор с адвокатом. Ну с адвокатом-то я непременно поговорю, это уж точно.
– Что это значит? – Она показала мне мой телефон. На экране была картинка, которая обычно появляется, если вы пытаетесь разблокировать его, не введя правильного пароля. Признаюсь, картинка была грубоватая – анимированная рука, складывающая пальцы в универсальном жесте. Люблю делать свои гаджеты непохожими на других.
– Я нахожусь под арестом? – повторил я. Если я не арестован, то имею полное право не отвечать на их вопросы. А если спрашиваю, арестован ли я, они обязаны ответить. Таковы правила.
– Ты задержан Департаментом внутренней безопасности, – отчеканила стриженая.
– Я нахожусь под арестом?
– Маркус, с этой минуты тебе следует быть более сговорчивым. – Она не добавила «а не то», но это отчетливо подразумевалось.
– Я бы хотел поговорить с адвокатом, – заявил я. – Хотел бы знать, в чем меня обвиняют. Хотел бы увидеть ваши удостоверения личности.
Агенты переглянулись.
– Я считаю, ты должен в корне пересмотреть свой подход к этой ситуации, – сказала стриженая. – И сделать это сейчас же. Мы нашли у тебя множество подозрительных устройств. Захватили тебя и твоих подельников возле эпицентра самой жестокой террористической атаки за всю историю страны. Сложи эти два факта, Маркус, и поймешь, что твои дела плохи. Если не станешь сговорчивее, то очень сильно пожалеешь. Итак, продолжим. Что это означает?
– Вы считаете меня террористом? Мне всего семнадцать лет!
– Самый подходящий возраст. «Аль-Каида»[1] любит вербовать сторонников среди впечатлительных, идеалистически настроенных молодых людей. Знаешь, мы погуглили про тебя. Ты выкладываешь в общий доступ интернета очень много отвратительных вещей.
– Я бы хотел поговорить с адвокатом, – повторил я.
Стриженая посмотрела на меня как на букашку.
– Ты находишься под ложным впечатлением, что тебя арестовала полиция за некие правонарушения. Выбрось эти мысли из головы. Ты задержан правительством Соединенных Штатов как возможный участник боевых действий на стороне противника. Я на твоем месте очень серьезно задумалась бы о том, как убедить нас, что ты не сражаешься на стороне врага. Очень серьезно. Потому что вражеские боевики могут исчезать. Они проваливаются в очень, очень глубокие темные скважины, и в одну из таких скважин можешь провалиться и ты. И исчезнешь там. Навсегда. Ты слушаешь меня, молодой человек? Немедленно разблокируй телефон и расшифруй файлы в его памяти. И изволь объяснить: почему ты оказался на улице? Что тебе известно о нападении на город?
– Не собираюсь я ничего разблокировать для вас, – оскорбленно ответил я. В памяти моего телефона много такого, что я не хотел бы показывать никому. Фотографии, электронные письма, мелкие хаки и моды, которые я установил. – Это очень личное.
– У тебя есть что скрывать?
– Я имею право на личную свободу, – заявил я. – И хочу поговорить с адвокатом.
– Малыш, даю тебе последний шанс. Честным людям нечего скрывать.