— Так вот, — пропустил он мои рассуждения мимо ушей, — идея любопытная, но требует тщательной проработки, конечно. Я прикреплю к тебе одного моего человека, можешь обсуждать с ним все по этой теме.
— Отлично, — довольно искренне порадовался я, — с добрым словом и помощью органов можно сделать вдвое больше, чем одним добрым словом
— И первый концерт я бы хотел, чтобы вы устроили для наших сотрудников, — опять не заметил моих слов он.
— Вопросов нет, — вздохнул я, — раз надо, значит устроим. На день чекиста?
— Может даже и пораньше, — пообещал он и отпустил меня мановением руки.
А дальше у меня был в программе товарищ Чазов (там вообще все прекрасно сложилось — метастазы умерли, а сама опухоль сократилась в объемах минимум вдвое) и дочка начальника лаборатории. Тут, к сожалению, все было далеко не так радужно. Процессы в коре головного мозга, к сожалению, у нее не задержались и прошли далее… не сильно, но прошли.
Но девочка (звали ее Гаянэ, как балет Хачатуряна) смотрела на меня таким умоляющим взглядом, что я просто не мог отказаться работать.
— Через неделю еще раз повторим, — сказал я, весь взмокший после получасовых попыток что-то сделать. — Надеюсь, что все будет хорошо.
Это дело будет посложнее, чем онкология, сказал я сам себе, наверно не стоит за него браться в дальнейшем. А потом посмотрел на часы, распрощался с Антоном Палычем и отправился на Красную площадь слушать куранты на Спасской башне.
Глава 10
Обмен военнопленными
Следующие сутки в полевом госпитале номер 2 прошли без событий. То есть вообще ничего не случилось, кроме трех кормежек и одного осмотра дежурного санитара. Все наши перипетии последних мы обсудили в первый же час, а дальше тупо скучали… Виталик ухитрился сделать карточную колоду из стопки бумажных листов, вот этим делом мы и развлекались, как могли. Поочередно в козла, очко и преферанс. На интерес, но с выплатой по окончании нашего заключения здесь, так договорились. Я выиграл червонец, Ираклий его проиграл, а у Виталика с Сергеем примерно по нулям вышло в итоге.
Пытались они пройти для разговора с Людочкой, но охранники так никого и не выпустили. Раза два за это время слышали надсадный рев самолетных движков — то ли прогревали они их, то ли выполняли плановые полеты, сложно сказать, в наш слепой иллюминатор ничего видно не было. Про новости по ящику я все выложил в самом начале наших бесед — ни у кого полезных идей по этому поводу не возникло.
Но все на свете когда-то, да заканчивается. Подошел к концу и срок нашего, так сказать, заключения в госпитальной тюрьме. На утро третьего дня явился тот самый уоррент-безопасник Вачовски и объявил, что сегодня ориентировочно в районе обеда планируется наш обмен на американцев, попавших на борт «Маршала Шапошникова». На вопрос «а чего так долго тянули?» последовал логичный ответ «это не твоего ума дело, Питер».
— Подождите радоваться-то, — осадил я чувства своих товарищей, — наверняка нас там на Шапошникове начнет потрошить госбезопасность… этот вот Вачовски детским садом покажется по сравнению с нашими волчарами.
— Все равно же там наши люди будут, — урезонил меня Ираклий, — договоримся как-нибудь.
— Кстати-кстати, — я уселся на кровать и подозвал всех остальных присоединиться к импровизированному собранию, — раз уж такое дело, давайте договоримся, так сказать, на берегу. О том, что мы будем рассказывать и чего не… а то очень просто будет залететь на путанице в показаниях.
Товарищи согласились и следующий час мы посвятили этому увлекательному занятию… значит, до посадки в АН-24 у нас у всех своя история была, так что ее сверять не было необходимости, а вот далее, начиная с момента аварии и аварийной посадки на Симушире согласования стали жизненно необходимы.
Короче говоря, общим голосованием историю с бандитами, золотом и контрабандным вертолетом все же решили оставить в общем пользовании — кроме нас еще ведь куча народу это все наблюдала, странно будет, если они это помнят, а мы нет. А вот похождения на борту корейского десантника уже потребовали более точной юстировки и доработки, так сказать, напильником по контуру.
В итоге порешили про мертвую команду на корме не вспоминать — кроме нас их никто больше не видел. А остальное все примерно так рассказать, как оно и было в действительности.
— А все-таки, — задал напоследок свой вопрос Ираклий, — откуда в наших морях взялись корейцы и что им надо было от нас?
— Сильный вопрос, — признался я, — у меня на него ответов нету… может у вас есть? — обратился я к Сергею и Виталию.
Они посмотрели друг на друга и признались, что тоже ничего придумать не могут.
— Вот пусть госбезопасность и поработает над этой темой, — резюмировал наши дебаты я, — это как раз ее компетенция, пограничные вопросы.
Обедом нас все же накормили… странное у них тут меню, если честно, манная каша три раза в день и кисель тоже — меня, помнится, еще в детском садике от него наизнанку выворачивало. И тут что-то пошло не так… пришел страшно озабоченный безопасник Вачовски, у которого за спиной маячил мордоворот поперек себя шире, чем вдоль, выдернул меня из госпиталя чуть ли не за шкирку и сопроводил на соседний ярус этого необъятного плавучего средства.
— Садись, — кивнул он на стул в углу, прикрученный к полу всеми четырьмя ножками, мордоворот же занял место в другом углу, скрестив руки на груди.
Я пожал плечами и сел, приготовившись к неприятностям. И они последовали.
— Вот что я тебе скажу, дорогой Питер, — начал, наконец, прояснять ситуацию Вачовски. — Из Сан-Диего поступила депеша конкретно насчет тебя.
— Не может быть! — деланно изумился я, — прямо вот конкретно про меня написали?
— Прямо вот, — подтвердил тот, — ты в обмене, короче говоря, не участвуешь и остаешься в нашем распоряжении. Дональд тобой теперь будет заниматься, — и он кивнул в сторону мордоворота.
— А так разве можно, мистер Вачовски? — решил я немного уточнить ситуацию, — всех меняют, а меня нет — у советской стороны вылезет немало вопросов на этот счет.
— А ты сейчас сядешь вон за тот стол, — и Питер показал на столик в другом углу, — и напишешь просьбу о политическом убежище в Соединенных Штатах. Вот и все объяснения для советской стороны.
— А если я не стану этого писать, — решил идти до конца я, — тогда что, мистер Вачовски?
— Тогда ты будешь иметь тесные контакты с Дональдом, — усмехнулся он, а Дональд снял куртку, из-под которой обнажились мощные бицепсы и трицепсы, а еще скорчил страшную рожу, — а потом все равно напишешь, куда ж ты денешься. Так что выбирай одно из двух, сразу сделаешь, что от тебя требуется, или попозже — считаю до пяти, раз…
— Давайте бумагу, — не стал ждать окончания отсчета я, — умеете же вы убеждать, мистер Вачовски.
— Что писать-то? — уточнил я, усевшись за колченогий столик, так же, впрочем, прикрученный к основанию.
— Пиши так… — даже задумался безопасник, — я, такой-то, находясь в трезвом уме и здравой памяти без какого-либо психологического или физического воздействия со стороны третьих лиц заявляю свое горячее желание перейти на положение невозвращенца и остаться на постоянное место жительства в Соединенных Штатах в связи с притеснениями, причиненными мне советскими властями…
— Что за притеснения? — спросил я, — если покопаться в памяти, то я лично ничего такого не вспоминаю.
— Неважно, потом разъяснишь этот пункт, если потребуется, а мы подскажем, как… написал?
— Дописываю, — буркнул я, водя ручкой по листу.
— В конце дата, время, подпись… место еще добавь — борт авианосца «Дуайт Эйзенхауэр»… что вышло? — подошёл он вплотную ко мне.
И тут я решил, что с меня хватит, пора уже включать аварийную систему спасения…
Качка с бицепсами я уложил качественно и полностью — с гарантией на час минимум. Он свалился кулем с ужасным грохотом… чего там у него загрохотало, я уж не стал проверять. А вот с Вачовски я поработал значительно аккуратнее, применил что-то вроде гипноза, я этот прием совсем недавно освоил, был не особо уверен в его эффективности, но кажется получилось. Он стоял с белым лицом, покачиваясь вперед-назад, и бормотал что-то под нос… я прислушался — это были детские считалки типа One-two-three, Look at me! Four, five, six, Do some kicks! (1,2,3, а ну-ка посмотри. 4,5,6, попробуй пролезть) Или Fish, dog, cat, Look at my hat! Tiger and bear, Touch your hair (Рыба, кошка, пес, шляпу кто унес? Тигр и медведь, заканчивай реветь).
В американских детских садах что ли такое разучивают, автоматически подумал я и тут же одернул себя — не время сейчас лингвистическими исследованиями заниматься, дело сначала сделай. Я и начал делать дело…
— Слушай меня сюда, Питер, — медленно и чуть не по слогам я проговорил ему, — мы сейчас вдвоем выйдем отсюда, вернемся в наш отсек, и ты передашь меня советской стороне, когда начнется обмен. Все понял?
— Понял, господин, — глухо ответил он.
— Ну тогда пошли… не торопясь, прогулочным шагом… — и мы покинули это помещение.
Напоследок я оглянулся на амбала Дональда — тот тихо-мирно лежал в углу и не отсвечивал. А в нашем госпитальном отсеке народ уже был полностью переодет в обычную свою одежду и тихо сидел по койкам в ожидании дальнейших событий.
— А вот и я, что тут нового?
— Ничего нового, — откликнулся Ираклий, — ждем обмена. А у тебя что там случилось? И чего это твой Питер такой странный?
— Мы просто поговорили по душам и решили все наболевшие вопросы, верно, Питер? — обратился я к офицеру.
— Верно, господин, — тут же ответил тот.
Ребята смотрели на него и на нашу беседу достаточно вытаращенными глазами, но развивать эту тему никто так и не решился. Я усадил Питера на свободную койку, после чего битых полчаса прошло в оглушительном молчании. А тут загрохотали шаги в коридоре и к нам вошли целых два военно-морских офицера… я в их должностях разбираюсь слабо, опред