Начальство уже укатило в длинных черных членовозах, причем Ильичу подогнали именно ту Чайку, на которой я недавно с Егором во Внуково переместился. А всех сопровождающих запихнули в два тойотовских микроавтобусика и повезли куда-то вглубь таинственной и загадочной страны Индии. Я от нечего делать проинспектировал содержимое своих карманов и неожиданно наткнулся на листочек, где Миронов записал фамилию своего знакомого, которого из страны не выпускали. Тогда-то я не ознакомился даже, что он там пишет, а тут вчитался и поразился — его знакомого звали Семен Наумыч Гинденбург… мой бывший начальник по институту и еще о нем недавно Цуканов обмолвился, чтоб я держался от него подальше. Вот и думай тут, какая тесная у нас планета и что с этой мироновской просьбой делать.
Ничего не придумал, засунул записку поглубже в карман и стал смотреть в окно, где проносились живописные индийские реалии.
— Бедновато тут народ живет, — заметил сидевший рядом со мной Цуканов, — зато круглый год тепло, отопления не требуется.
— И весело, — добавил я, — если вспомнить индийский кинематограф. А какая у нас, собственно, программа на сегодня?
— У меня — сопровождать Леонида Ильича на двух встречах, — ответил Цуканов, — сначала с Индирой, потом с общественностью. А у тебя не знаю какая… наверно тоже в число сопровождающих включат, только уж не за столом переговоров сидеть придется, а где-то рядом.
— А вечером?
— А вечером концерт в этом… — он вытащил из кармана записную книжку и с трудом прочитал, — в Вигьян Бхават… это у них здание такое для специальных случаев, как наш, переводится как Дом науки. Танцы с песнями будут… ты в список приглашенных не включен, но наверняка кое-кто откажется, так что могу вписать…
— Тоска же смертная, эти их танцы с песнями, — выдал я свое глубинное отношение к этому виду искусства, — но ладно — если кто откажется, я готов его заменить… будет что вспомнить потом. А это что? — и я показал на пронесшийся слева богато изукрашенный вход в какой-то парк.
— Это? — сдвинул брови Цуканов, — это, если я не ошибаюсь, мемориал Махатмы Ганди… его где-то тут рядом убили в сороковых годах.
— Типа нашего мавзолея? — уточнил я.
— Ну да, типа… — не стал спорить он, — только Махатму не бальзамировали, а сожгли, такие у них тут правила.
У меня опять в голове щелкнуло воспоминание, что здесь в будущем заодно кремируют Индиру и Раджива, и оба они умрут не естественной смертью, а название мемориал переименуют во множественное число… впрочем, это мы еще посмотрим, кто тут и как умрет.
— Ну все, кажется, приехали, — на весь автобус сообщил Цуканов, — Президентский дворец, он же Раштрапати-Бхаван. Здесь будут проходить переговоры. Выходим по одному и двигаемся вон к тому входу, — и он показал, к какому.
Нас сопроводило какое-то местное официальное лицо совсем даже не в национальном наряде, а в очень приличном европейском костюме. Ну и служба безопасности, естественно, президентская неподалеку была, аж двое здоровенных сикхов в тюрбанах и с АКМ-ми за плечами.
— Внимание, — сказал Цуканов, когда нас завели в роскошный зал, богато изукрашенный резьбой по потолку и стенам, — через полчаса по плану у нас первая встреча с премьер-министром, товарищей Тихонова, Катушева и Патоличева (опа, пронеслось у меня в мозгу — с министром ВЭС можно было бы и побеседовать) прошу быть наготове, у остальных сейчас ожидается обед.
Патоличев беседовал с кем-то еще незнакомым из нашей делегации, так что пересечься с ним до начала заседания я не сумел — они все вчетвером вышли из северных дверей нашего богатого зала, оставив остальных дожидаться еды.
— А я тебя знаю, — сказал мне еще один представитель нашей кампании, — ты Петр Балашов, народный целитель из Нижнереченска.
— Угадали, — вежливо ответил я, — а вы кто?
— Александров-Агентов, — тут же ответил он, — Андрей Михайлович.
— Помощник генерального секретаря по международным делам, — продолжил я.
— Правильно, — с удивлением посмотрел он на меня, — откуда знаешь?
— Цуканов рассказал, — быстро соврал я, — а так-то кто ж вас не знает, Андрей Михайлович, в Правде ваши фото регулярно появляются.
Помощник усмехнулся и продолжил о своем:
— У Леонида Ильича и правда речь стала более разборчивой — говорят, это твоя работа?
— У генерального секретаря вообще в последний месяц все налаживается, — ответил я, — но некоторые свои усилия я добавил, отрицать не буду.
— А это правда говорят, — добавил он, — что тебя Джуна порекомендовала?
— А вот это чистой воды вранье, — поморщился я, — я с ней даже ни разу не встречался. Слышал только про ее необычные способности.
— Мне не можешь оказать услугу? — сразу взял быка за рога помощник со сложной фамилией, — спина временами разламывается, так что выть хочется.
— Остеохондроз, — вылетело из меня на автомате, — он вообще-то не лечится, а только купируется. Физические упражнения не пробовали делать?
Но ответить он ничего не успел, потому что в те самые северные двери вдруг влетел Цуканов вместе с одним из офицеров безопасности и громко крикнул:
— Балашов, на выход!
— Что случилось? — на ходу спросил я у него, — с Леонидом Ильичем чего-то?
— С ним все хорошо, — быстро ответил он, — у Тихонова приступ… похоже на инфаркт.
— Ну ё-моё, — только и смог ответить я.
Нас пропустили в еще более огромный зал, чем тот, где мы ждали обеда, а там мне сразу бросилась в глаза напряженная атмосфера и флюиды страха, витавшие тут над столом заседания. Индира и этот… Сингх который, смотрели на происходящее широко открытыми глазами, Леонид Ильич вместе с Цукановым тоже были основательно на взводе. А Тихонов, которому на 82 год исполнилось уже 77 лет, лежал на полу, не подавая признаков жизни, и вокруг него суетились индийские санитары в белых халатах с красными крестами.
— Петя, — вполне себе членораздельно и без шамканья сказал Ильич, — Александровичу совсем плохо что-то стало — поможешь ему?
— Попробую, Леонид Ильич, — ответил я, при иностранных представителях я уж его дядей Леней поостерегся называть, — только путь они отойдут, — и я показал на санитаров.
Переводчик тут же оттранслировал им мою просьбу на хинди, те не сказать, чтобы мгновенно, но отодвинулись в сторону, а я встал на колени рядом с распростертым телом председателя Совмина и сосредоточился на происходящем…
Никакого инфаркта у него и в помине не оказалось — это был все тот же вездесущий остеохондроз, защемился нерв в районе шеи, вот и случился кратковременный обморок, такое бывает и нередко. Я как мог попытался освободить этот нерв из защемления, и как ни странно, но это удалось — лицо Тихонова быстро порозовело, он сначала задышал, а потом открыл глаза и спросил «где я?».
— Все хорошо, Николай Александрович, — сказал ему я, — у вас был обморок, но он уже закончился.
Тут и санитары пригодились — положили его на носилки-каталку и оперативно выкатили из зала заседаний. Я собрался идти вслед за ними, но меня вдруг остановил офицер безопасности.
— Петя, — сказал Брежнев, — Индира хочет с тобой познакомится.
— С удовольствием, — перешел я на английский, — почту за честь быть знакомым с лидером независимой Индии.
— Ты и по-английски говоришь? — удивилась Индира, затем она встала со своего места, обогнула стол и пожала мне руку. — Как тебя зовут?
— Петр Балашов, к вашим услугам, мэм, — отчеканил я.
— Что там у него случилось? — спросила далее она, — у вашего представителя?
— Ерунда, — ответил я, — защемление шейного отдела позвоночника. На моем месте любой квалифицированный врач бы справился.
— Я запомнила, как тебя зовут, — напоследок сообщила она мне, вернувшись вслед за этим на свое место.
Глава 24
Зита и Гита в прямом эфире
Больше до вечера ничего особенного не произошло. Ну если не считать обеда — нам, сопровождающему персоналу, навалили целую гору еды, хоть обожрись. На первом месте у них было так называемое карри — это не соус, как думают жители России, хотя и соус тоже, а под этим именем объединяется целая куча блюд из курицы, баранины, риса и овощей. Все это, естественно, острое, как бритвенное лезвие.
Кроме этого обязательного блюда нам принесли маханвалу, цыпленка в масляном соусе, тандури, это цыпленок же, но предварительно маринованный и запеченный при большой температуре, бирьяни, где вообще все было смешано от мяса ягненка и до сухофруктов с апельсиновым соком, и гунтабу, фрикадельки в йогурте почему-то. Вместо хлеба у них тут лепешки были типа нашего лаваша, назывались они чапати, если из пшеницы, и пападам, если из чечевицы. А на десерт было мороженое под названием кулфи, творожные шарики в сиропе расгулла и блины с сиропом под названием джалепи. Все эти названия нам озвучил специально выделенный для нашей делегации индийский шеф-повар, необъятной толщины мужчина в традиционном индийском балахоне.
Я с большой осторожностью пробовал каждое блюдо по пять грамм, памятуя о том, как чуть не насмерть отравился как-то раз этим дело в своей прошлой жизни. Но все остальные отрывались по полной программе. За обедом меня продолжил, кстати, пытать вопросами Александров-Агентов.
— Так что там насчет моей спины-то? — спросил он, управившись с большой порцией тандури.
— Можно попробовать, — осторожно отвечал я, — но результат я гарантировать не стал бы. Остеохондроз штука такая… непредсказуемая.
Договорились мы с ним, короче говоря, встретиться по возращении из знойной Индии на родную землю, не прямо же в президентском дворце этим заниматься. А тут и переговорщики вернулись, кроме Брежнева и Тихонова, конечно — для первого персональные апартаменты отведены были, а второй отлеживался в местном лазарете. Я перекинулся парой фраз с Цукановым, а затем вплотную занялся министром внешнеторговых связей.
— Николай Семенович, — прямо и без обиняков сказал я ему, когда он съел какое-то блюдо с общего стола, — я Петр Балашов и у нас есть одно общее дело.