— А интересно, аккордная система в этом колхозе применяется? Ну чтоб сделать дело и гулять потом смело — как дембельский аккорд в армии…
— Вон начальник подошёл, у него можешь спросить, — указал Аскольд на абсолютно лысого мужика ростом никак не менее метра девяносто пять.
— А как его зовут? — поинтересовался я.
— Алеков его зовут, Пал Палыч, но в народе он проходит как Али-Баба.
— Ага, а мы его сорок разбойников получается?
— Ну типа того, — буркнул Аскольд и разговор на этом сам собой утих.
Загрузились в автобус типа ЛАЗ, как раз все уместились и даже заднее сиденье свободным осталось. Алеков пересчитал нас по головам, сделал пометку в тетрадке и мы отчалили от пятого корпуса. Сначала прыгали по булыжным мостовым старого города, потом переехали две большие реки и плавно вкатились на трассу Р-159, пролегающую по лесным просторам нашего Заречья. Оля с Ниной перед нами сели. И тут Аскольд достал бутылку, оказавшуюся и в самом деле Портвейном Розовым Азербайджанским ГОСТ 7208-78 с этикеткой отвратительного розового цвета.
— Самое время прикоснуться к прекрасному, — сказал он, повысив голос, чтобы было слышно переднему сиденью, — девчонки, вы как, участвуете?
Оля и Ниной одновременно оглянулись сначала на Аскольда, потом на портвейн и ответили одновременно, Оля — нет, а Нина — да.
— А почему, собственно, нет? — поинтересовался я у Оли.
— Не люблю портвейн, — честно призналась она.
— А что любишь? — продолжил пытать её я.
— Ну не знаю, — задумалась она, — вино какое-нибудь сухое, только не креплёное.
— Ты будешь смеяться, — продолжил я, — но у меня как раз бутылка Ркацители в сумке завалялась.
И я вытащил это дело на всеобщее обозрение… у нас дома оно в шкафу лежало битых два года, я и подумал, что надо его утилизировать, пока не испортилось и захватил с собой.
— Это совсем другое дело, — повеселела Оля, — это можно.
— Тогда и я буду Ркацители, — присоединилась к ней Нина.
И мы разлили это грузинское вино (в начале 80-х почему-то все наши винные магазины завалили этим Ркацители) по приготовленным дамами стаканчикам.
— А мы и из горла выпьем, — гордо сказал Аскольд, — мы люди простые.
— Да уж ты самый простой из нас, — подколола его Нина, — из обкомовского дома на Сусанина.
— Завидуй молча, — обрезал он её и сказал немудрящий тост, — ну, чтобы не последняя.
И мы выпили… я покосился на начальника Али-Бабу, но он сидел на сиденье рядом с водителем и ни на что не реагировал.
— А ты ведь Камак, — сказала мне Нина, закусив половинкой огурца, — только что из политеха пришёл.
— Всё верно, — ответил я, — я Петя Камак из политеха. А ты судя по всему та самая Нина…
— Что значит «та самая»? — попыталась возмутиться она.
— Ну которая в комбезах всё время ходит, — выкрутился я.
— Аааа… да, — сразу смягчилась она, — нравится мне такой стиль. Как тебе наш отдел-то? Вживаешься?
— Да куда ж я денусь, — вздохнул я, а Аскольд тут же вставил реплику, — между первой и второй перерывчик небольшой.
Дамы согласно кивнули, и он налил им еще по полстаканчика.
— Чтобы число наших выездов в колхоз всегда совпадало с числом возвращений, — выдал я такой мудрёный тост, и он не встретил возражений у присутствующих.
— Аскольд, — спросила Нина после глотка вина, — ты тут похоже самый опытный, знаешь кого из тех, кто с нами на смену едет?
— Конечно, — не стал отпираться тот, — всех почти знаю — кто именно тебя интересует?
— Да расскажи в двух словах про каждого, нам с ними ведь две недели в одном котле вариться предстоит.
— Пожалуйста, — пожал плечами Аскольд, — впереди ребята-гидрики, пятеро, все нормальные, кроме одного, вон того, с длинными волосами.
Мы дружно поглядели вперёд, пытаясь вычленить длинноволосого.
— Да они все не лысые, — выразил общее мнение я, — который именно?
— Во втором ряду справа у окна, — уточнил он, — у него с головой не всё в порядке, один раз, как я знаю, он даже лечился в заведении, что напротив нашего института.
— В психушке? — спросил я.
— Ну да… вроде вылечили его, а вроде и не до конца. Дальше слева это очкарики, лазерщики то есть, тоже приличные кажется люди, но водку почему-то не пьёт ни один. А сзади…
Но что там у нас сзади, Аскольд не успел пояснить, потому что автобус затормозил и Али-Баба трубным голосом провозгласил:
— Зелёная стоянка десять минут, мальчики налево, девочки направо.
И снова 31 августа 83 года, небо над Камчаткой
— Тоже верно, — задумался начальник, — дай ещё раз связь с полсотни первым…
Но в этот момент микрофон у меня в руке разразился длинной и горячей корейской тирадой.
— Чего это он? — спросил меня встревоженный полковник.
— Всего я не понял, он на диалекте каком-то говорит, — ответил я, — но общий смысл такой, что у них там один из двигателей горит… теряют высоту, говорит…
— Ёшки-матрёшки, — выдал такую идиому полковник, — полсотни первый, ты по боингу не стрелял?
— Никак нет, тщ полковник, — затрещала связь, — только предупредительную очередь выдал.
— Тогда скажи этому херу, — повернулся ко мне начальник, — что ближайший аэродром на тысячу километров тут только наше Елизово. Певек с Южно-Сахалинском гораздо дальше, не говоря уж про Анкоридж. Мы готовы обеспечить ему посадку, если что…
Я перевёл, как смог, в ответ получил быстрое согласие.
— Так, — начал распоряжаться полковник, — пожарную машину и скорую помощь привести в боевую готовность. Ветер у нас откуда дует?
— С северо-запада, — доложил майор.
— Значит заходить ему надо с юго-востока… очистить все полосы, отменить все вылеты… капитан, связь с Москвой, живо… а ты, Петя, пока погуляй.
Я без слов взял и вышел за дверь — ясно же, государственные секреты пошли. А там неподалёку маячил мой коллега по экспедиции Сергей.
— Ну чего там? — сразу же взял он быка за рога, — разобрались с этими корейцами?
— Не до конца, — ответил я, — разборки в самом разгаре.
— Скоро посадка на наш рейс, — напомнил он.
— Забудь, Серёга, — сказал я, — все рейсы в ближайшие часы отменены.
— Вот даже как, — сделал он озабоченное лицо. — Так всё серьёзно?
— Всего я тебе говорить не стану, — отвечал я, — притянут ещё потом за разглашение, но намекнуть могу — сейчас тут эти корейцы сядут… ну попытаются сесть по крайней мере…
— Тогда я пошёл пить пиво, а ты подтягивайся, когда вопросы разрулишь, — ответил он и очистил горизонт.
А из-за двери диспетчерской выглянул капитан и жестом подозвал меня.
— Надо продолжить переговоры, — сказал он, — без тебя никак.
— Так, Петя, — с места в карьер начал полковник, — зачитай им координаты Елизова, курс, на который им надо лечь и воздушную обстановку на месте.
Всё это было записано на листке клетчатой бумаги, я взял его в одну руку, микрофон в другую и выдал в эфир длинный перечень цифр и букв. Микрофон немного помолчал, потом ответил:
— Спасибо друг, как тебя зовут-то?
— Петром, — ответил я, — как апостола из библии.
— А я Чон, самое распространенное имя в Корее, — сказал тот, — и я не хотел бы встретиться с апостолом Петром раньше времени.
— Чего ты там болтаешь? — толкнул меня в бок полковник.
Я закончил своё предложение, заключающееся в том, что на самом-то деле апостол Пётр ни на каких входах в рай никогда не стоял, а это выдумки позднейших толкователей, а потом ответил начальнику:
— Он сказал, что его Чоном зовут, — ответил я, — десять лет стажа на боингах.
— Ну тогда будем надеяться, что посадит он своё корыто, — задумчиво пробормотал начальник, — и нам не придётся отписываться лишний раз.
— А что с ними сделают, ну когда они сядут? — задал я наивный вопрос.
Ответил почему-то капитан:
— Проверят всех, а потом отправят по месту назначения… либо нашим бортом, либо от них кто прилетит.
Связь с корейцами опять закаркала, я вслушался и перевёл сказанное:
— Там у них на борту американский сенатор и миллиардер из Гонконга, и они оба очень обеспокоены ситуацией.
— Скажи, что у нас в стране все люди равны вне зависимости от социального положения и количества денег на счёте, — гордо ответил полковник.
Ага, как же, уныло подумал я, это полковнику, конечно, не стал, а просто передал Чону, что со всеми пассажирами без исключения будут проведены все спасательные мероприятия.
— Кореец в десяти километрах к юго-востоку, — от зелёного экрана подал голос диспетчер, — заходит на посадку.
— Вон же он, — показал в окно полковник на тушу самолёта с чадящим левым двигателем.
Какая же огромная это дура, Боинг-747, подумал я, на наш ТУ-95 похож, только двигатели реактивные и горб наверху.
— Хорошо идёт, — сказал капитан, — грамотно.
— Пожарные со скорой наготове? — справился полковник, ему ответили, что да. — Ну тогда я выезжаю на место… Петя, со мной идёшь, — строго сказал он мне. — Да, а может ты и по-английски умеешь?
— Похуже, чем на корейском, но в принципе перевести смогу, — ответил я.
— Тогда тебя нам сам бог послал, — не очень по-советски выразился он, и мы вместе очень скорым шагом прошли к выходу, где стоял зелёный УАЗик с сержантом за рулём.
Глава 9
Август 83-го. Баня, через дорогу раздевалка
По окончании зелёной стоянки Аскольд таки дорассказал нам про остальных членов нашей команды. Из его рассказа я вычленил Пашу Чиркова, лютого киномана (он на все фестивали мотается, куда может, пояснил Букреев, а ещё у него дома видеомагнитофон есть, запредельные деньги за него отвалил), Лёвку Зильберберта (чемпион города по бадминтону, реакция у него совершенно бешеная) и Лёню без фамилии, которого все тут почему-то называли Заморышем Джо.
— Это такой персонаж есть в «Уловке-22», — пояснила начитанная Оля, — летчик, сдвинутый на сексе.
— Не знал, — с уважением посмотрел на неё Аскольд. — А так-то этот Лёня-Заморыш ни на чём не сдвинут, кроме водки. И в колхозе обычно сидит всё лето, нравится ему тут. Да, а на последнем ряду слева сидит Ваня, которого все зовут геноссе Мульников.