Прикинув ситуацию и наши обычаи, решаю часть оплаты с афганцев взять мясом: овец на сегодняшний забой выбирал лучших, резал лично. Попутно остальным «поставив программу» набора веса: посмотрим через пяток дней, не растерял ли я навыки искры.
Кстати, я и не знал, что пуштуны не едят субпродуктов. Когда, по нашему обычаю, я отложил сердце и печень при разделке, хозяин вообще всё это отдал мне бесплатно, сказав, что им оно без надобности. Поскольку не едят.
Слава Аллаху, семья Лолы происходит из наших, для которых это блюдо в кухне – повседневная реальность. Судя по её бабке, так точно.
Лола, как и договаривались, ожидает в кафетерии. Увидев мой груз мяса, она всю дорогу удивлённо на него косится, старательно держась с противоположной от мяса стороны.
Когда приходим к ним в дом, на площадке в стороне пустыря вижу коптер с точно такой же государственной маркировкой, как и у забиравшего меня из дома. Только размерами поменьше.
На пороге нас встречают бабка и здоровенный мужик, видимо, отец Лолы. Она подтверждает мою догадку за десяток метров шёпотом, почти не двигая при этом губами:
– Отец…
Его имя она мне уже сказала, потому первым приветствую его, как хозяина дома мужского пола:
– Assalomu-aleikum, Tursun-ake!
Затем передаю мясо бабке:
– Апай…
– Waaleikum-assalom, – хмуро кивает отец Лолы, подвигаясь и давая нам войти. После чего закрывает двери дома на два огромных сейфовых замка.
Интересно. Это если дом полицейского офицера не самого низкого ранга тут с такими запорами, получается, с уличной преступностью тут не всё в порядке?
Бабка предсказуемо уволакивает Лолу на кухню готовить мясо, а её отец указывает на большой зал, в котором стоит классический местный высокий стол со стульями.
На настоящий дастархан я, конечно, не рассчитывал; но всё равно чуть огорчаюсь. Впрочем, огорчаюсь я исключительно от того, что вспоминаю о доме.
Видимо, от отца Лолы что-то такое на моём лице не укрывается, потому он всё так же сдержанно говорит:
– Садись пока за стол. Обсудим твои подвиги…
Чая нам к беседе не подают, что (с одной стороны) кое-что говорит об обстановке.
С другой стороны, явно стараниями бабки Лолы, на столе заботливо оставлен высокий прозрачный кувшин с отваром из ягод. Отдельно, на столе стопкой высятся наши қесе (пиалы) и их чашки и кое-какие фруктовые закуски. В принципе, обычаи соблюдены.
После его молчаливого кивка, беру себе пиалу и наливаю из кувшина. Он ни к чему не притрагивается.
– У меня много вопросов, несмотря на хорошее отношение к тебе Лолы и матери, – начинает он на правах хозяина дома. – Настолько много, что я даже не знаю, с чего начать…
– Давай определяться, Турсун-ақе, – пожимаю плечами. – Если я в этом доме гость, то мне есть что сказать и тебе. Даже не дожидаясь твоих вопросов. Если же ты сейчас говоришь с позиции офицера местной полиции, то предлагаю в этом месте точку и поставить. Поверь, так будет лучше для каждого из нас.
– Я не понимаю твоих многозначностей, – хмурится он ещё больше, – потому буду говорить прямо. Ты гость этого дома, но в большей степени гость Лолы и матери, а не мой. У меня же, в отличие от них, к тебе имеются вопросы. И, в зависимости от того, что ты на них ответишь, моя полицейская ипостась может как работать, так и не работать.
– Даже не знаю, что тебе ответить, – говорю через пять секунд тишины. – Если бы ты не был отцом Лолы, я бы сейчас встал и ушёл… С другой стороны, судя по некоторым мелочам, ты в этом доме тоже себя ощущаешь гостем. А управляет тут твоя мать. Если прав я, давай считать это место нейтральной территорией. И ты не будешь пытаться давить с позиции хозяина, а я не буду демонстрировать, что всю свою жизнь как-то нормально жил без тебя. До того, как вооружённые люди в точно такой же форме, как на тебе, напали на мой дом.
– Что за бред? – широко открывает глаза отец Лолы.
Вместо ответа, достаю из нагрудного кармана копию промежуточного решения суда (с указанием причин отклонения моего иска о нападении на моё жилище). Разворачиваю и протягиваю ему.
– Ты это вот так в кармане носишь? – спрашивает он, вчитываясь и не поднимая глаз от листка.
– У меня нет документов, – снова пожимаю плечами. – При этом, я ношу с собой набор ножей для работы, а по вашим законам с этим, вроде, могут быть проблемы.
– Какие ножи? – кажется, Лолыного родителя сейчас хватит удар.
– Вот эти, – разворачиваю на стуле матерчатый планшет, купленный мной для удобной транспортировки инструментов забоя.
Отец Лолы неверяще смотрит на стул, затем всё же возвращается к листку бумаги и дочитывает до конца. Придирчиво переворачивая на другую сторону и вчитываясь даже в реквизиты эмиссии документа судебной канцелярией.
Интересно, он что, думает, что я подделал документ? Пф-ф-ф…
– Я не был в курсе всех обстоятельств, – он взмахивает в воздухе судебной бумажкой, которую я беру у него и сворачиваю обратно в свой карман. – Илийский Орёл… Это многое меняет в моей позиции, конечно… Хотя и не снимает самих вопросов. ТЫ в курсе, что у нас оружие запрещено? И что твой набор ножей, при определённых условиях, тоже может за оружие считаться?
– Мне нет дела до ваших законов, Турсун-ақе, – кажется, пожимать плечами входит у меня в привычку. – Один ваш премьер, которого я уже цитировал в суде, сказал замечательную фразу… Знаешь, когда я спорю с вами, юристами этой страны, мне почему-то постоянно приходится цитировать этого человека, – неожиданно приходит в голову смешная мысль, которую и не думаю утаивать от собеседника. – Вот он говорил: давайте оставаться в рамках действующего законодательства и уважать различия наших правовых систем.
– Ты это к чему сейчас? – сводит брови отец Лолы, как будто не поспевая за мной мыслью.
Ладно. Мужик в годах и в чинах, после рабочей недели, ещё небось сам вёл коптер… Не буду цитировать ему старую шутку про медный щит, ещё обидится…
– Владеть оружием – святое право к а ж д о г о с в о б о д н о г о ч е л о в е к а, особенно говорящего на туркане. – Отвечаю вежливо, удержавшись от острот. – И мне странно не находить в доме твоей матери, Турсун-ақе, понимания этой простой общеизвестной истины. Особенно у её сына, особенно с учётом того, что именно на туркане мы с тобой сейчас и говорим.
– Я не бывал по ту сторону Статуса, – роняет он. – Язык знаю от матери.
– Потому и объясняю, – примирительно кладу правую ладонь на стол. – Вы меня сюда приволокли без спроса. Я вас к себе не звал. В результате столкновения, погиб один ваш, вот от этой моей руки, – киваю на свою правую, лежащую на столе. – Мне тоже досталось… Ваш суд отказался даже искать виновных, не то что рассматривать их вину всерьёз вне юрисдикции. В лучшем случае, ваш суд готов посодействовать моему возвращению домой.
– И что? – он явно не понимает.
Видимо, он полицейский из каких-то оперативных подразделений. Был бы хотя бы следователем, должен бы был уметь ориентироваться в…
– Согласно Конвенции о правовой взаимопомощи, ратифицированной нашими странами, я живу по своим правилам. Не по вашим. Особенно в свете вашего насильственного перемещения меня сюда. Говоря проще для тебя, как для полицейского, я ещё и претендую на дипломатический иммунитет. Ты же читал бумажку, – прикладываю ладонь к карману. – Я не знаю, как ты служишь в полиции, не моё это дело… Давай с этой частью твоих вопросов покончим раз и навсегда. Для того и учреждали Статус: чтобы мы, Свободные Люди, не резали вас, рабов. Когда вы будете пытаться сделать рабами и нас и заставить нас жить по-вашему. Живите, как хотите, это ваше право. Но не трогайте нас: наше право – жить свободными и так, как считаем нужным мы.
Для обозначения свободных людей, сейчас специально употребляю слово «Қазақтар» в его исконном смысле. Обозначающем, помимо нашего самоназвания и этнонима, в более древнем и каноническом значении «Свободных Людей».
– Да вы всегда любили на огонь масло лить! – раздражается он на ровном месте.
Хмыкаю и из вежливости не поправляю: вместо поговорки земель Узбека, он использует наше «отқа май құю».
Это действительно значит «лить масло на огонь», но есть одна тонкость: у нас так поступает молодая невеста, входя в новый дом, чтоб очаг не угас.
У нас это действие не то что не несёт негатива, а наоборот. Так сказать, материализованное пожелание процветания дому, причём в определённой и весьма конкретной ситуации.
К нам с ним сейчас не имеющей отношения.
Но я понимаю, что он мыслит калькой с местного языка, а сам Туркан в него бабка вбила неплохо… Но надо же знать ещё реалии страны, не только языковые конструкции. Вот и рожает перлы по ходу разговора, хе-хе.
Кстати, именно по этой детали лично мне об их доме становится многое понятно: если бабка вбила в него такие объёмы Туркана, значит, в их семье главенствовала она, а не её муж. Долго объяснять самому себе причины вывода; просто чувствую, что это так. А стало быть, в отношениях с их семьёй, её со счетов сбрасывать не стоит.
На его сеанс пословиц и поговорок, лишь коротко спрашиваю в ответ:
– Руын кiм?
Он, естественно, не отвечает, поскольку вотчина Хана Узбека на Жузы и Ру не делится. Да и с землями Узбека он связан по материнской линии, не по отцовской. У нас это имеет значение.
Вместо ответа, он явно пытается что-то обдумать в параллель.
Ну-ну… Не с собеседником, у которого Ханская Искра, так развлекаться… Харизма и поведение на переговорах у меня в Семье тоже прокачивались столетиями на уровне искры.
Но соображает он явно напряжённо, потому делаю паузу. Давая ему спокойно обдумать всё то, что он обдумать собирается.
– Ты не отрицаешь, что проткнул ножом четверых человек? – кажется, он собирается пообщаться на темы какой-то своей заранее заготовленной позиции. – С разной степенью повреждений?