– Нет, просто за алкоголь тюрьма, а за наркоту стреляем. До рая далеко, но я не взрослый, чтоб точно описать сравнение этно-психологии. Лично я себе вижу картину именно так с высоты лет, но я ещё очень молод. Многого могу просто недопонимать. И ты даже представить не можешь, как далеко может уйти в развитии любой народ, который добровольно откажется от хмельного и дурмана. Дед рассказывал о временах, когда мы с вами жили вместе…
– В этом месте не спорю. Тут согласен на все сто. – Перебивает меня Турсун, явно хмурясь.
Интересно, а что не так было с его отцом?
Какое-то время шагаем молча, затем он продолжает:
– Ладно. Разговоры о странах – это здорово, но я не о том хотел поговорить… Я работаю с людьми. По роду работы, как полицейский, много общался с теми, кто сидит в тюрьме. Либо с теми, кто сядет. Обязательно сядет, это лишь вопрос времени.
– Хочешь сказать, что я тебе напоминаю именно этот последний тип людей?
– Да, – жёстко отвечает он. – То, как ты себя ведёшь, при большом желании можно объяснить. Но то, как ты думаешь, однозначно ведёт лишь по одной дороге. И я за два десятка лет службы исключений в твоём типаже не встречал.
– Знаешь три признака раба? В нашей традиционной философии?
– Нет, при чём тут..?
– Первый признак: раб не может владеть оружием. Это прерогатива свободного человека. Второе: раб не имеет права на безоговорочную самозащиту. Если он, в процессе самозащиты, убивает другого человека, государственная машина либо Хозяин могут его не оправдать. Особенно в том случае, если отнятая жизнь Хозяину, по каким-то причинам, дороже. Чем жизнь защищавшегося раба, кто бы из двоих ни был неправ. Грубо говоря, стоимость жизни раба имеет конечную стоимость. И это не имеет ничего общего со справедливостью, потому что рынок. На раба не распространяется справедливость. Третье сложнее измерить, но мне в вашем городе это очень заметно. Раб боится инициативы, боится ответственности за решения. И в условиях вашего города-улья, перед тем, как действовать, просчитывает, во что это выльется: а не повредит ли он себе? Вот эти размышления, из третьего пункта, у вас съедают большую часть жизни. Это взгляд со стороны. Что до твоего посыла… Я у вас ненадолго. И такая жизнь, как у вас, лично мне не нужна. Тем более, чтоб за неё ещё и надо цепляться зубами. Уподобляясь вам.
– Вот переходим к одному из пунктов, из-за которых гуляю с тобой, – скрипит зубами Турсун. – Мы с женой всю жизнь в разъездах по службе, Лолу воспитывала моя мать. Воспитала очень строго и немного не для этого мира. В том смысле, что не для нашего жёсткого мира. Мне кажется, Лола до сих пор мечтает о каком-то принце на белом коне. А этого в нашем мире уже просто не бывает. Какие у тебя планы в её адрес? Я же вижу, что вы не просто так общаетесь. Как отец, не могу не спросить.
– В силу специфики происхождения и религии, я очень серьёзно отношусь к противоположному полу. – Кошусь на него. – Когда я говорю, что всеми силами стараюсь не допустить падения малейшего пятна на репутацию Страны и народа, обычные грехи типа блуда к теме тоже относятся. У меня нет причин лукавить с вами, Турсун-аке. Но услышьте меня, пожалуйста, если вам это под силу… Лола – чудесная девушка, для роли жены. Это с моей субъективной точки зрения. Причём именно как байбише, не тоқал.[19] Сюда я плюсую свой невеликий возраст, чужую страну и её безоговорочную готовность помогать мне, чего бы ей это ни стоило. Но для плотских утех, есть совсем другие женщины, не такие, как Лола. По целому ряду параметров. Как продукт своей культуры и религии, я очень хорошо умею отличать первых женщин от вторых. И в моей семье мужчины эти типы между собой никогда не путали. Я ответил на ваш вопрос, Турсун-аке?
Он бормочет ругательство на федеративном, потом добавляет на туркане:
– Тот случай, когда не понятно, чему больше огорчаться.
– На всё воля Аллаха, давайте как минимум не нервничать. Мне кажется, вы очень забегаете вперёд с такими вопросами.
С другой стороны, возможно, он с высоты возраста видит что-то, чего не вижу я. Надо обдумать на досуге…
– Очень рад такому чувству ответственности, – с толикой иронии говорит в ответ он. – Впрочем, спасибо и за это… Но меня больше беспокоит другой момент. Наше общество не идеально. Не знаю, как дела обстоят с преступностью у вас, но у нас ты, тыкая ножами в этих явно нелицеприятных людей, определённо нарываешься на неприятности. Помнишь, ты только что объяснял, что не можешь себе позволить тени неуважения к себе, поскольку так будут думать и о Стране?
Киваю.
– Вот мне не ясно, почему ты, такой весь из себя продуманный, не развил эту же мысль по аналогии в адрес тех людей, которых порезал. Тебе не приходит в голову, что люди, которые нелегально ворочают миллионами в условиях нашей технократической цивилизации, тоже болезненно относятся к своей репутации? Говоря твоим языком, если о них пойдут слухи, что им может напинать обычный пацан из колледжа… Или Корпуса… – дальше он насмешливо смотрит на меня. – То такие слухи надо любой ценой пресекать: миллионы не терпят неуважения. А единственная потенциальная проблема их репутации – ты. Нет человека – нет проблемы.
– Не подумал, – тру нос. – В тот момент, был во взвинченном состоянии и делал лишь то, что полагал единственно правильным. С такой позиции, в тот момент просто не подумал…
– На тебя мне плевать. В принципе. – Ровно и спокойно говорит отец Лолы. – Хоть ты восстанови справедливость, отомсти кому хочешь, заведи сто жён и живи с ними двести лет. Хоть – сдохни завтра. Ни то, ни другое мне не сделает ни холодно, ни жарко. Но ты общаешься с моей дочерью, которая для меня значит больше, чем я сам. И те дела, в которые ты, по своему тупому степному идиотизму, можешь встрять, размахивая ножами, рикошетом могут зацепить и мою дочь. Поскольку ты вольно или невольно, её тоже втягиваешь. Хоть и бегая по закоулкам с её коммом.
Он набирает побольше воздуха, чтоб продолжить, но я его перебиваю:
– Услышал тебя. Не продолжай. Тревога обоснованная, с моей стороны без претензий. Но ты же летел сюда встречаться со мной не для того, чтоб вот так проинформировать и улететь? Тем более, с учётом нашей с тобой разницы в возрасте.
– Есть вариант, – угрюмо вздыхает он. – Я могу выйти на этих людей, которых ты… Через офицеров, которые расспрашивали Лолу о тебе. Но после этого, с теми людьми надо будет разговаривать и договариваться. Мне, по ряду моментов, мне это не по чину и исключено. Даже ради дочери. А ты…
Он явно собирается продолжить в том духе, что я – просто молокосос, потому дослушивать смысла не вижу:
– Турсун-аке, сколько над тобой начальников?
– В смысле? – сбивается с шага он. – Не понял вопроса.
– Сколько человек в твоей стране имеет право тебе что-то приказать?
– К чему ты клонишь? – он явно понимает о чём я, но не спешит отвечать.
– Я благодарю тебя за предупреждение, и даю слово приложить максимум усилий для того, чтоб даже тени грустных событий не омрачили жизни Лолы. С твоей стороны, у тебя наверняка есть какой-то свой план? Если я хоть чуть-чуть понимаю во взрослых состоявшихся чиновниках.
– Ты с ней не видишься с сегодняшнего дня. – Отрезает он. – В течение пары недель, минимум. Я по своим каналам предупреждаю тех, что комм принадлежал моей дочери и она не имеет к тебе никакого отношения. И что за выпады в её адрес уже я буду использовать всё, до чего дотянусь. Ты решай свои проблемы сам. Время покажет, к чему это всё приведёт.
– Мне нечего добавить к такой рациональной позиции тревожащегося за дочь отца, – киваю. – И я сейчас максимально серьёзен. Аминь. Скажу только напоследок: я всё больше недоумеваю от твоей страны, в которой полицейский чиновник такого ранга вынужден мало не пресмыкаться перед мерзавцами, пусть и опосредовано. – На его поднявшуюся в возмущении бровь, добавляю. – В моей стране, людей, не платящих работнику за работу, иначе не называют. Но в одном ты прав, Турсун-аке. Я сейчас действительно не лучшая пара твоей дочери. Что до троих порезанных, я по молодости просто не сообразил. У нас в такие дела женщин не втягивают, потому я за Лолу не беспокоился. Спасибо, что открыл глаза на твой мир и на людей, которых ты в своём обществе, как полицейский офицер, защищаешь.
Он громко сопит.
Шлёпнув себя по лбу, достаю коммуникатор Лолы и протягиваю ему:
– В доме твоей матери упустил из виду. Пожалуйста, передай дочери.
Оказывается, я действительно очень мало знаю об этом обществе. Я и не думал, что в результате моих действий как-то может пострадать и Лола.
Я вижу, что в разговоре со мной Турсун очень многого недоговаривает, а кое-что и вообще осознанно искажает. Но он явно не в курсе особенностей Ханской Искры, и лично он не знает, что вижу по нему я.
Если Лола может оказаться под ударом, а я могу этого избежать, значит, вывести её из-под потенциальной опасности нужно любой ценой. Пусть и так.
Вдобавок, за рамками нашего разговора остаётся тот факт, что у Главы Государства (даже такого, как я) в любой ситуации могут быть свои возможности, где-то недоступные простому офицеру полиции. Либо непростому офицеру полиции.
Глава 23
Естественно, повинуясь профессиональному рефлексу, самое первое, что сделал Турсун, завернув за угол – это впился в возвращённый старый Лолын комм. Внимательно исследуя историю его использования за последнюю неделю, примерно столько времени назад появился «сосед» родины матери.
А пацан не терял времени даром. Перечень клиентов по ремонту техники, искомое объявление нашлось в памяти, автоматически подгрузив нужный сайт (самый часто используемый из последних).
Онлайн мессенджер Хань. Со скачанным техническим файлом, в котором Турсун не понял ни слова: алфавит, использовавшийся в Илийском Орле, ему был незнаком и на федеративный не походил ничем. По сложным техническим иллюстрациям и универсальным инженерным обозначениям, типа электрического напряжения, отец Лолы понял, что речь о какой-то сложной установке, но не более того.