– Тысяча извинений. Не знал.
– Здесь не ресторан, – тихо смеётся она. – М-да уж… Илийский Орёл, говоришь? Проводи меня, пожалуйста.
По пути в Учебные корпуса (Ирма направляется именно туда), нам никого не попадается. Видимо, занятия после перерыва уже начались, а она просто опаздывает к началу предмета.
Распрощавшись и как будто наладив отношения с хозяйкой съеденного кроля, выхожу с территории Корпуса и направляюсь к базару.
По дороге пытаюсь связаться с роднёй. После далеко не первой попытки, удаётся дозвониться на комм младшей сестры в третьем колене.
Наши деды были родными братьями. Не знаю, как здесь; у нас это считается близкая родня. У нас, кстати, в отличие от народа Пророка, жениться на двоюродных и троюродных нельзя, вплоть до седьмого колена. Оттого, наверное, у кучи знатных людей из Залива (с кем встречался лично) то по шесть пальцев на руке (ма-а-а-аленькие такие шестые мизинчики на ребре ладони, пф-ф). То по тридцать пять зубов. И это ещё далеко не худшие варианты.
– Давай общаться быстро, связь в любой момент оборвётся! – предупреждает Куралай. – У нас тут не понятно, что творится.
– Кто у тебя живой? – спрашиваю главное, чтоб не терять времени.
– Одна…
– Еда есть?
– Не переживай. У меня еды хватит, – не вдаётся в подробности она. – А ты где?!
– В одной из Федераций, на Западе, – чертыхаюсь в трубку. – Надеюсь скоро вернуться.
– Хорошо бы, – ёжится она. – На землях кошмар и раздрай. Написать тебе на ящик подробности? Если сейчас прервётся?
– Да! Тебе что-то известно о Мажилисе? О Кабмине?
– Вообще по нолям. ТВ трансляций нет, только иностранные каналы и спутник. Такое впечатление, что все как вымерли. Буран был, многие линии связи повалило. Возможно, ещё и коммуникации нарушены. Плюс, взрослые у всех знакомых, до кого смогла дозвониться, больными лежат. Кто жив ещё.
– Держись, скоро…
Связь разрывается, а я какое-то время бреду, как в тумане.
Старый Гуйч пожил немало. Несмотря на засоление морского побережья полвека тому, жить дома три десятка лет назад ещё было можно. Наверное. Но вот выживать становилось тяжело, по целому ряду причин.
Плюс, именно ему, из-за внуков, «естественный» (сиречь, природный) образ жизни был противопоказан: у внучки было редкое аутоиммунное заболевание, с которым лучше находиться поближе к цивилизации. Пусть и западной. Медицина у них на уровне, чего уж; в родных краях такого нет. А разных социальных программ для переезда, хоть и на том же Западе и Севере, пруд пруди со времён основания Статуса: рабочие руки нужны всем Федерациям Запада.
Западные народы откровенно разленились; работать и размножаться перестали; потому охотно ассимилировали целые поколения народов с востока и юго-востока. Хотя, это ещё вопрос, кто кого больше ассимилировал, если разобраться. Примерно в те времена Гуйч, подумав, с семьёй сюда и перебрался.
Родной язык он, конечно же, помнил, куда без него. Но внукам вдолбить не вышло: молодому поколению всё, связанное с Родиной, оказалось без надобности. Впрочем, периодически внуки спрашивали то или это слово, но исключительно для развлечения. А для полноценного языка, конечно же, нужна среда.
С книгами и передачами на родном языке здесь было туго. Страны, где туркан – родной, после Статуса разошлись, для начала, на три разных алфавита.
Есть, что вспомнить; нечего внукам рассказать.
Ну и народ Гуйча, говоря откровенно, тяготел к Классическому Туркану. В своё время, именно в её пользу выбор ориентации и сделал. А те слегка ошиблись, и сейчас балансировали на грани. Не принятые Западом, и изрядно оторвавшиеся от восточных братьев.
Сегодня с утра, слухами общины, пришло предупреждение о возможных гостях. Которых, по древним правилам, надлежало как минимум встретить и расспросить.
Гуйч не был большим любителем новомодных технических штучек, но внуков любил. И обращаться с современными коммами научился именно у них.
Помимо того, именно через него шли многие из таких дел, о которых вслух лучше не говорить. Чтоб не сглазить. Новые земли есть новые земли, а своих традиций забывать не следует. Ибо кому ещё помочь и от кого в трудный час ждать поддержки, как не от единого (когда-то давно) народа.
Особенно являясь держателем одной из негласных касс общины.
Удивлению Гуйча не было предела, когда из базарной толпы вынырнул паренёк-азиат и обратился на далёком, но явно узнаваемом (самому пареньку – родном) восточном туркане. Соблюдая все положенные (в определённых, далёких отсюда, местах) словесные ритуалы. Обращения Гостя к Хозяину данной территории, если оба понимают, о чём речь…
Гуйч, хоть и был предупреждён о возможном госте, не ожидал, что это будет именно так.
– Сәлемет сiзбе, ағай. Сiздiн су аратын жерiнiзге атымды суґарайыншы? Здравствуйте, уважаемый. Позвольте я напою своего коня из вашего водопоя.
Сказано было не в виде вопроса, а именно в виде просьбы. Кое-что говорящей «своему» между строк.
Сам старик Гуйч давно вживую не общался на туркане иначе как в комме. Да и там, по большому счёту, письменно. Хотя в своё время на родине закончил «женский» институт (педагогический), по специальности именно что язык и история языка.
Здесь он шил из войлока разного вида колпаки: очень хорошо продаются, ручная работа, можно и внукам помочь, и на базаре целый день. Нормального войлока правда, брать и негде, и незачем: местные его и не отличат от плохо сваляных разновидностей.
– Руын кiм? – повинуясь какому-то невнятному порыву, спросил Гуйч паренька.
Тот замялся и отбоярился тем, что сам из рода пастухов.
Малшы – эхх, сейчас и слова то такого никто из своих не помнит! Не говоря уже о прочих тонкостях. Чабан и чабан, вкруговую. Или вон, как на земле паренька говорят, шабан. Потому как нет у них звука «Ч» в языке. И «Ф» нет, вместо них «Ш» и «П».[21]
Гуйч чуть собрался, перестраиваясь под фонетику гостя, и старательно Ш-кая и П-кая, как и тот. А что парня будет считать гостем, он уже для себя решил: не так много раз за последние четверть века приходилось говорить почти что на родном языке.
Ладно, на родственном, поправил себя Гуйч. Но праязык всё равно общий.
Паренёк неожиданно серьёзно забуксовал там, где это вообще было не понятно: на вопросе про его род.
Было бы понятно, если бы он назывался шахским именем, и от того запинался: самозванцев нигде не любят.
Да и мало ли под каким именем он сказался в миграционной службе.
Но что такого в семье аульных пастухов??? Работа честная, хоть и порой непростая, а здесь ещё и давно забытая…
Глава 25
Определить на базаре нужного человека не составило труда. Сам базар невелик, триста футов в длину на сто пятьдесят в ширину.
Пробежавшись по рядам, вижу лишь одного нашего, возрастом лет за шестьдесят; но сам он из того народа, что кочует вдоль границы с фарси. Попутно: как и народ Пророка, они очень много кочуют на верблюдах (в отличие от нас, предпочитающих коней).
Между прочим, и на территории самих фарси представителей этого народа хватает. Взять хоть и великого поэта прошлого, Мақтум-кули, писавшего в том числе на туркане (старших братьев которого, кстати, убили при их походе с посольством к Ахмад-Шаху Дуррани, основателю пуштунского государства. Но именно наша история тех деталей не освещает – нам нет дела до земель фарси и пашто).
Кроме этого аксакала, на базаре нет больше никого, мало-мальски подходящего под намёки в личке. Сам он торгует тюбетейками, колпаками и прочими головными уборами из войлока (всем видам этих шапок не знаю названий даже я). Его товар – часть национального гардероба у нас и соседей, причём не только у туркан.
Здороваюсь и завязываю беседу, чтоб через несколько минут убедиться: человек тот, который нужен. Вопрос, насколько он согласится помогать мне. И может ли помочь.
После положенных приветствий и стандартного разговора на отвлечённые темы, он в лоб спрашивает, из какого я рода. Неожиданно для себя, сказываюсь потомком обычных пастухов (что вполне соответствует истине, хотя и не отражает её в полном объёме. Сам не знаю, почему так ответил).
– Давай с чего-то начинать, – переходит к делу мой собеседник после того, как все положенные приличиями реверансы выполнены. – Чего искал-то?
– Есть вопрос, переходящий в просьбу, – достаю из нагрудного кармана завёрнутый в бумажку камень, который пару дней назад выковырял из телефона местного бандита. – Подскажите, как это перевести в деньги здесь?
Ата спокойно извлекает из кармана маленькие аптечные весы (ловят доли грамма, потому для ювелирки тоже годятся). Выбирает режим (караты вместо граммов). Затем кладёт на них камень и поворачивается ко мне:
– Четвертькаратник. Плюс-минус.
На самом деле, камень весит на пару сотых больше, но это действительно несущественно: по цене будет идти именно в категории четвертькаратников (мне немного странно, что он в этом разбирается) и доли процента ни на что не влияют.
Далее ата извлекает из недр халата комм и, не долго думая, открывает сайт одной из бирж Залива.
– Вы тоже знаете язык Пророка? – удивляюсь, заглядывая ему через плечо.
– Я филолог по образованию, – бормочет он, выбирая нужный раздел на сайте. – Учился ещё у нас… Естественно, знаю… На сегодня, если грубо, порядка полутора тысяч монет за карат, – сообщает он, сверившись с текущими котировками.
– Я не претендую на биржевую цену, – подымаю вверх ладони. – И должен сразу предупредить об источнике, откуда я этот камень взял. Они, конечно, ни разу не уникальные; и конкретный камень никак не определить, но…