— Ничего не случилось, — проговаривает ровно.
— С Ромой все в порядке?
— Да. Он сегодня рано проснулся. Леша говорит, он уже спать хочет.
— Температура больше не поднималась?
— Нет. Все хорошо.
Все хорошо, тогда какого хрена у нее глаза на мокром месте?!
— У тебя ничего не болит?
Тихо хмыкнув, Настя поворачивает ко мне голову.
— Со мной все в порядке, Кирилл.
Я ловлю ее убитый взгляд, и меня вдруг осеняет.
— Ты из-за этого, что ли, расстроилась? — киваю на папку в ее руках, — что Ромка Греховцевым стал?
Она тоже смотрит на папку, в которой лежит новое свидетельство о рождении. Закусывает нижнюю губу и судорожно вздыхает.
Вашу ж мать, что ж так обидно-то?! Даже горло спазмом сводит.
— Настя…
— Я этого не хотела, Кир, — говорит она тихо, — это несправедливо.
— Знаешь, не самый худший вариант. Я не сноб, но с фамилией Греховцев жить ему будет проще.
— Мы бы и без твоей фамилии не пропали! — вздергивает острый подбородок.
— Не сомневаюсь, Настя.
Дергаю рычаг и с пробуксовкой выезжаю с парковки.
Отвернувшись к окну, она молчит. Я тоже, но в голове зудит мысль, от которой хочется убиться об стену.
— Это ничего не изменит, не считая того, что его не сможет усыновить никто другой.
— Ты о чем?
— Ты же не из-за этого расстроилась? Не из-за того, что хотела, чтобы он стал Рокотовым?
Глава 35
Идиот.
Я даже отвечать не собираюсь. Сцепив руки в замок, молчу всю дорогу, и он больше не пытается со мной заговорить.
— Спасибо, Кирилл, — роняю, когда машина останавливается во дворе моего дома, — до свидания.
— Я вечером зайду.
— Вечером?.. Зачем?
Держась за руль двумя руками, Греховцев смотрит на меня сощуренными глазами.
— Не знаю, как у тебя, а у меня сегодня праздник, Настя. Хочу сына поздравить.
— А, ясно.
С меня, очевидно, праздничный стол. И хочется поинтересоваться, на праздник он со своей половинкой придет или один? Но я не спрашиваю, молча закрываю дверь и ухожу.
Он действительно приходит в семь. Без Карины, но с железной дорогой, о которой Ромка так мечтал.
— Где мне хранить твои подарки, Кир? У меня закончилась квартира!
Он хитро улыбается, но вдруг переспрашивает:
— Вам здесь тесно?
— Шутка! — поднимаю ладони в обезоруживающем жесте, — это юмор, Кирилл.
Нахмурив брови и бросая на меня быстрые взгляды, он начинает раздеваться. А я задаюсь вопросом, что было бы, если б я сказала, что нам с Ромкой здесь тесно. Купил нам новую квартиру или перевез бы к себе? Я слышала, как Даша рассказывала, что у него новое жилье в элитной новостройке. Сейчас там с ним Карина живет.
— Мама, — выглянув из комнаты, любопытными глазенками Ромаш смотрит на Греховцева, — Килил плисол…
— Привет, Роман, — присев на корточки, Кир подзывает его рукой, — беги сюда.
Тот бы, может, и не согласился, но сильно уж его заинтересовала коробка у ног отца. Переставляя ножки, подбирается к нему маленькими шажочками.
— Ты выздоровел?
— Да.
— Ну, тогда у меня для тебя подарок!
— Зелезная долога?! Ула-а-а!!!
У меня сердце против воли сжимается, и пульс в висках частит. Как?.. Как я собиралась растить его без отца?! Нельзя так, ребенок-то наш ни в чем не виноват.
Но признаться, сегодня, когда я увидела в документах новое имя моего сына, внутри у меня что-то с хрустом надломилось. В груди закопошился холодный страх, ощущение потери. Словно, дав Ромке свои фамилию и отчество, он его у меня ворует. Старые обиды проснулись и подняли головы.
Вернувшись домой, я долго смотрела на новое свидетельство. Привыкала. Сейчас уже немного успокоилась, понимая, что Кирилл прав — для нас с малышом ничего не изменится.
Оставив их вдвоем собирать злосчастную дорогу, которая, судя по всему, займет половину комнаты, я ухожу на кухню включить чайник. Завариваю свежий чай и вынимаю из духовки форму с мясом по-деревенски. Праздник же…
Закончив все дела, выхожу из кухни и неожиданно становлюсь случайной свидетельницей разговора Греховцева со своей девушкой. Он стоит у входа в комнату спиной ко мне.
— Я у Ромки, Карина, я же предупреждал… Пока не знаю… в следующий раз сходим…
Голос спокойный, но нотки раздражения в нем все же прослушиваются. Когда-то он со мной говорил таким же тоном.
— Рано его пока к нам…
На этой фразе чувствую удар в грудь. Развернувшись, резко заскакиваю обратно в кухню. Мои страхи и фобии снова оживают.
Куда к нам?!.. К ним в гости?.. Думают, я соглашусь, чтобы мой сын проводил там время с ним и с… ней?!
Боже… пусть даже не мечтают! Пусть родят себе собственных!!! А мой Ромка — он… мой!
Хлебнув воды прямо из кувшина, иду в комнату. Кирилл, показывая сыну, как запустить паровоз, сидит на полу, широко расставив длинные ноги. Ромаш с широко распахнутыми глазами смотрит так, словно перед ним сказка оживает.
Ступая тихо, добираюсь до кресла и сажусь в него с ногами.
Паровозик в этот момент трогается, и комнату оглушает восторженный визг Ромки. Кирилл смеется и оборачивается ко мне. Я, застигнутая врасплох, увязаю в его взгляде и перестаю дышать.
Кислород в легких стремительно заканчивается, на фоне этого сердце в грудной клетке начинает хаотично дергаться. Кожа на лице едва не плавится.
— Мама! — верещит Ромаш, — смотли, он едет!
Выдираю у Греховцева свой взгляд и подхватываю на руки несущегося на меня сыночка. Усаживаю на колени лицом к себе и, прижав к груди, покрываю щеки быстрыми поцелуями.
— Он едет! Сам!
Трусливо прячась за Ромку, выплескиваю на него весь коктейль эмоций. Страх, неуверенность и то горячее чувство, что обожгло изнутри.
Кирилл на нас смотрит. Я не вижу этого, но отчетливо ощущаю на себе его взгляд. Даже не подумав отвернуться, будто заявляет свои права на нас. Будто право имеет наблюдать нашу с Ромкой привязанность друг к другу.
— Кушать хочешь? — спрашиваю у сына.
— Нет! Я буду иглать с Килилом!
— Надо покушать! Уже пора. А Кирилл с нами чаю выпьет.
Надеюсь услышать «мне пора домой», но Греховцев срезает надежду на корню.
— Я с удовольствием.
Ну, да, у него же праздник сегодня.
Поднимаюсь на ноги вместе с сыном и несу его на кухню. Кирилл молча идет за нами. Усадив малыша в стул, отворачиваюсь к плите, на которой у меня для Ромки картофельное пюре с маленькими тефтельками. В другом виде мясо он не ест.
Наполняю для него тарелку, ставлю на стол и спрашиваю Греховцева.
— Чай — кофе?
— Ммм… — бросив взгляд на форму с мясом, пожимает плечами, — кофе.
— Ты голодный? — об этом я не подумала, — могу предложить мясо по-деревенски. Хочешь?
— Не откажусь.
— Кхм… о’кей.
Пока сервирую стол, Кир подбадривает Ромаша и хвалит, что тот ест с аппетитом. На меня вроде не обращает внимания, а я все равно чувствую на себе его взгляд. Словно он фиксирует каждое мое движение, следит за мной как сталкер.
Это невыносимо. От такого нервного напряжения сводит мышцы спины и шеи, сбивается дыхание.
— Насть, садись с нами, — говорит он, когда я застываю за спиной Ромаша.
— Да.
Если бы не сын, я бы, наверное, не смогла проглотить ни кусочка. Но он, бесконечно тараторя, перетягивает внимание своего отца на себя. Кирилл ест с удовольствием. Ловко орудуя ножом и вилкой, быстро расправляется с мясом.
— Еще?
— Нет, спасибо, Насть. Очень вкусно.
Ромка тоже уже наелся. Выпил кружку компота и стал вылезать из стула.
— Я помогу, — соскакиваю на ноги, потому что сын у меня без чувства самосохранения.
Ставлю его на пол, и он тут же уносится в комнату.
Воздух в кухне тут же разряжается. Я понимаю, что проблема в моей голове, и Кирилл совершенно точно не чувствует ничего подобного, но стабилизировать собственное состояние не могу.
— Кофе? — спрашиваю тихо.
— Да… Насть, я хочу, чтобы Ромка называл меня папой.
Ожидаемо и логично. Но эти чертовы обиды… Жестокие слова Кира звучат в ушах, как на репите. Мысленно я топчу обиды ногами, потому что давно забыла и простила.
Блин, да кого я обманываю? Я думала, что простила, пока он, злой как тясяча чертей, с обвинениями не ворвался в мою квартиру.
Я не смогла простить… мне еще больно. Я все еще не могу думать о нем спокойно, он все еще снится.
Поставив перед ним чашку кофе, наливаю себе чай.
— Я подумаю, как объяснить ему.
— Не думаю, что Ромка станет задавать неудобные вопросы.
Опускаюсь на свой стул и растираю лоб ладошкой, затем принимаюсь массировать виски.
— Я скажу ему…
— Настя.
Я не знаю, что он хотел мне сказать, потому именно в этот момент начинает звонить мой, лежащий на углу стола, телефон.
На экране большими буквами «Артур», а у Греховцева, если мне не изменяет память, стопроцентное зрение. Схватив телефон, я отключаю звук и переворачиваю его экраном вниз.
Кирилл выпрямляет спину и ставит чашку с кофе на стол. Я неосознанно делаю то же самое, поднимаю глаза, и мы врезаемся друг в друга взглядами.
Глухой удар. Разряд тока по оголенным нервам. Взрыв.
— Что у тебя с ним?
Глава 36
Кирилл.
Глаза Насти как две льдинки. Но за толщей льда я вижу, чувствую пламя! Мать вашу, клянусь, оно там есть! Полыхает так, что, наверняка, сжигает ее заживо.
Этот жар меня заражает. Подпитываемый ревностью, опаляет все нутро. Между нами будто воздух взрывается.
— Что у тебя с ним?
— Не лезь, Кирилл.
— Что у тебя с ним?! — все мышцы стягивает узлами, звук, идущий из горла больше похож на рычание, — говори!
— Тебя не касается, — шипит еле слышно.
Кажется, еще мгновение, и она начнет высекать глазами молнии. Щеки алеют, голубая венка на шее бешено бьется.
— Настя…
Неосознанно тянусь к ней. Не сам, нет, это делает за меня образовавшееся между нами магнитное поле.