...В тот тихий вечер Андреа Амати пригласил к себе Марчелло Кремони, чье дивное пение любил слушать в короткие часы, когда позволял себе оторваться от работы в мастерской. Через века Джанни Родари, который появится на свет в Оменье, сосем недалеко от Кремоны, откуда происходит род Амати, напишет замечательную повесть о волшебном голосе Джельсомино – юноши, считавшегося одними колдуном, а другими – святым. Эта сказка о том, чего можно добиться, используя редкий природный дар для добрых дел, направляя его против сил, творящих зло. Амати считал голос Кремони волшебным.
– Дорогой друг Марчелло, – начал Андреа, предварительно выглянув за дверь и в окно, дабы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы их подслушать. – Я расскажу тебе то, во что трудно поверить. Представь себе два одинаковых по размерам глубоких блюда из серебра, если сложить их так, чтобы у одного дно было снизу, а у другого – сверху. Такой вот предмет увидел я в небе неделю назад, когда решил побыть немного перед сном в саду. Подумал сначала, что перетрудился и мне это мерещится. Но я смотрел на него и вдруг почувствовал, что между мною и предметом этим, что зависал прямо над моей головой, открылся какой-то незримый коридор. Я услышал внутри себя восхитительную музыку. И что самое удивительное, ее можно было читать, как распечатанное письмо. Я вижу недоумение на твоем лице, друг Марчелло, и мне оно понятно. Но это только начало. В тот час мне было сообщено, что я и мои сыновья будем создавать необыкновенные музыкальные инструменты и наши имена узнает весь мир. В своих творениях – так было предсказано – мы обретем вечность, а инструменты, сработанные нами, и через сотни лет помогут восстанавливать бездумно разрушаемую гармонию красоты, а иначе планету нашу окутает безысходный мрак.
Я чувствую, дорогой друг Марчелло, что у тебя уже есть много вопросов, но у меня вряд ли найдутся на них ответы, а потому прошу тебя, не перебивай, а слушай дальше. Я тогда словно оцепенел. Не мог сдвинуться с места, даже пошевелиться, пока серебристый предмет в небе не исчез так же неожиданно, как и появился. В ту же ночь привиделись мне музыкальные инструменты, которые теперь предстоит изготовить. Я постоянно думаю о них, именно поэтому мозг, продолжая работать и во сне, создает образы. Такое бывает, я слышал рассказы людей... Но эти очертания... Они ведь еще не придуманы никем на Земле... Я уверен, что это – послание с небес.
– Я верю каждому вашему слову, Мастер, хотя все это просто невероятно, – наконец-то вступил в разговор Марчелло Кремони. – Но если вам и в самом деле было показано то, что вы беретесь сделать своими руками, то есть еще один вопрос: «Из чего не виданные доселе инструменты мастерить, какие для этого нужны материалы, и найдутся ли подходящие в наших краях?»
– Вопрос логичен, дорогой друг Марчелло, и я ждал его от тебя. Сейчас ты удивишься еще больше. После того вечера в саду стали твориться подлинные чудеса. Как только я начинаю думать о каком-то инструменте, из которого будет извлекаться музыка, сразу слышу голос того дерева, что более всего подходит: то клена, то ели, то пихты, то груши, то платана и я различаю их голоса!
– А вам, уважаемый Мастер, не приходила в голову мысль о том, что надо, быть может, обратиться к ученым мужам в Риме и поведать им все то, что вы решили рассказать мне?
– И кто-нибудь из них поверит мне? Скорее всего, они заподозрят, что мастер Амати тронулся умом, а Церковь, чего доброго, решит, что в меня вселился бес. Ты слышал, друг мой, как они изгоняют Дьявола из человеческого тела? И потом... этот серебристый предмет в небе напоминает мне диковинную птицу. Я очень боюсь ее спугнуть, потому что чувствую: она не улетела далеко, и еще вернется. Она, как мне кажется, отыскивает людей, готовых впустить небесную музыку в себя, определяя готовность эту по камертону души.
– У меня есть основания полагать, что вы призвали меня, синьор Амати не только потому, что рискнули посвятить в свои тайны... Чем я могу быть полезен вам?
– Ты прав, друг мой Марчелло. Те небольшие по размерам инструменты со струнами и смычками, над которыми я работаю день и ночь, по своей выразительности должны быть, как мне это представляется, очень близки к тембру человеческого голоса, а точнее – к тому редкому голосу, которым одарила природа тебя. Вот и прошу помочь, чтобы мои инструменты зазвучали на земле так же, как мне было позволено услышать их в небесах.
– Я с радостью сделаю для вас все, что смогу, – без колебаний ответил Марчелло, и этот союз – Певца и Мастера – был скреплен крепким рукопожатием.
....Марчелло не успел, в отличие от Андреа и его сыновей, прославиться на всю Италию и, тем более, на весь мир. Вскоре, после того как Мастер продемонстрировал ему результаты своего труда, он предложил Кремони спеть в сопровождении этих инструментов. И они, и голос певца звучали неописуемо, но Марчелло не дано было понять, что уникальные скрипки, к рождению которых причастным оказался и он, отпевали его. После блистательного выступления, восторженно встреченного публикой, Кремони почувствовал себя плохо и утром следующего дня не смог подняться с постели. Ни один из лекарей, вызванных к нему, не определил причину и характер странного заболевания. Местные светила медицины только разводили руками. Через несколько дней чарующий голос умолк навсегда. Но почему? Случайное стечение обстоятельств? Не исключено. Правда, один великий мудрец изрек: «К истине можно приближаться, но до нее нельзя дотрагиваться. Тот, кто прикасается к ней, умирает». Быть может, певец, ставший помощником Мастера по случаю, оказался к истине, чего ему не было предписано, близок настолько, что она убила его. Но когда поют скрипки Амати, в них звучит божественное сопрано Марчелло Кремони.
Слышал и понимал ли Марк Шагал небесную музыку? Это – не вопрос, ведь она звучит в знаменитых его творениях. Перед Марком, отдыхающим на диване в гостиничном номере, возникла на миг картина, где изображена влюбленная пара с букетом цветов в лунном небе над деревней Сен-Поль-де-Ванс в Приморских Альпах. Там прошли последние годы жизни художника. А не поднялись ли его герои, как по тропе, по лучу, который наклонно протянулся к ним с высоты, в беззвездную синеву, чтобы насладиться чистой музыкой, какой она может быть только там, где никто и ничто не заглушит ее даже на короткий миг? Луча этого на полотне нет. Он сразу же исчез, как только любящие сердца вышли на орбиту полета, и появится снова, чтобы влюбленные могли легко и просто сойти обратно за землю. А в правом нижнем углу картины – случайный прохожий, увидевший над домами и деревьями тех, кому, чтобы оказаться в небе, не понадобилось крыльев. Его удел – быть сторонним наблюдателем, ибо дверцы его души, как надо полагать, не открыты для контакта с небесами.
Вот как написал об этом поэт, ставящий себя на место неспособного оторваться от земли человека:
Прочертит к радости дорогу
В ночи сверкающая нить,
И кто-то ближе станет к Богу,
А мне – под деревом грустить.
Откуда возникла эта строка – о луче, ставшем тропою ввысь? Что это – игра воображения или увиденное автором? А может быть, ему и самому посчастливилось пройти хотя бы однажды по серебристому ручью к его истоку?..
Что же касается великого Шагала, то сердце его перестало биться, когда художник ехал в лифте, поднимаясь на нем (не в небо ли?), прервав труды, которых не прекращал в этот день много часов. Он умер «в полете», как предсказала ему когда-то гадалка, похожая лицом на старика, повстречавшегося Марку в Лондонской Национальной галерее.
Осенью 1942 года заместитель Германа Геринга, главный инспектор «Люфтваффе», генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх прибыл на полигон в Пенемюнде и провел совещание с главным конструктором ракетных двигателей Вальтером Тилем и строго засекреченным куратором особой исследовательской группы Маркусом Бреннером. Причем происходил разговор этот не в кабинете, а за стальными воротами ангара, где рядом высились два похожих летательных аппарата в форме дисков: один – изрядно покореженный и местами обгорелый, другой – новый, радующий взор гладким, как зеркало, покрытием из алюминиевого сплава.
– Вам известно, господин фельдмаршал, что мы охотимся за этими объектами несколько лет. Падая на землю, они самоустраняются. Но «тарелкой» нам все же удалось завладеть. Мы предполагали, что заполучили тайное оружие наших противников. Но, как удалось выяснить, наш «улов» – это всего лишь, своего рода, большая музыкальная шкатулка. Правда, не безвредная для нас. Наши специалисты в области связи проверили версию о том, что исходящая из «тарелки» музыка содержит зашифрованную информацию, которая, может передаваться с непилотируемого летательного аппарата в некий, неведомый нам центр управления полетом. Но нет, периодически меняющиеся мелодии эти направлены на Землю. Мы записали их на магнитную ленту, и психологи определили характер воздействия этой музыки на тех, кому доводится слушать ее. Так вот, у солдат, беспощадных к врагам Рейха, начинает пробуждаться жалость, они задумываются, вместо того чтобы без малейших колебаний выполнять приказы...
– Стало быть, – прерывая возникшую паузу, произнес, рассуждая вслух, Эрхард Мильх, – это все-таки оружие, хотя оно и не убивает...
– Господин фельдмаршал, мы получили задание – создать по образцу этой машины свою, оснастив ее вооружением для эффективного поражения целей в воздухе и на земле, – вступил в разговор Вальтер Тиль. – Перед вами – модель, которую мы испытываем по программе «Оружие возмездия». Форма почти целиком скопирована с дьявольской «тарелки». Но следует учитывать: мы столкнулись с творением чужого разума, с неизвестными технологиями, которые не можем, при всем своем желании, полностью воспроизвести. Наши двигатели – вихревые, конструкции знакомого вам Виктора Шаубергера – поднимают модель над землей, но в полете возникают проблемы, и они нами пока не решены.