наверное, бомбу с золотыми часами… А иногда все же жалко.
– Гауляйтера? – удивился дед.
– Окстись, Соломон, ты что?! – возмутился Герш. – Часы жалко! А гауляйтеру туда и дорога. Но почему с моими фамильными часами, вот что мучит!
Дед взял собранные уже часы, умостил их в кармашке жилета, протянул по животу элегантную цепочку.
– Слушай, Герш, а что это ты с Софой опять не поделил? Помирился бы, что ли, а то она переживает.
– Ой, Соломон, Софа обо всем переживает, даже о моих дураках-внуках! Помирюсь, конечно, куда ж я денусь, – засмеялся часовщик.
– Ну и не ссорься с ней больше, – кивнул дед. – Несчастный она человек.
– Куш а бэр унтэрн фартэх! – сердито сказал Герш. – А то я не знаю! Это ж не я, это она со мной ссорится!
– Слушай, скажи мне – а откуда у тебя какао? – дед остановился уже в дверях. – Хорошее какао, настоящий «Золотой ярлык»!
– Да в ветеранском заказе взял, – пожал плечами часовщик. – И не спрашивай, почему тебе не дали. Ты же наверняка брал горошек! Я знаю, брал! А мне сказали, что какао и шоколад очень для мозга полезны. Вот думаю, если моим дуракам-внукам побольше какао пить, может, поумнеют, а? Как думаешь, Соломон?
– Я думаю, что для этого их нужно было бы держать в ванне с какао, – честно ответил дед.
Они с дедом покивали друг другу, а затем Анечка ухватилась за твердую дедову ладонь и повела его прочь из часовой мастерской. Им еще нужно было купить катушку ниток.
Старый Герш смог-таки выучить внуков. Он кряхтел, сопел, но упрямо не умирал, пока они учились в школе, а затем и в техникуме. Он не уехал никуда и не дал уехать сыну. Так и остался его сын Львом, не судьба ему была покрасоваться в шкуре Арье, хотя и то, и другое – одно и то же, только на разных языках. А вот внуки после смерти деда уехали и, похоже, нашли в далекой жаркой стране свое глупое еврейское счастье.
С ними случилось то, что описывает старое еврейское ругательство: зол дайнэ зайн азой гезунт ун штарк, аз ди армэй-доктойрим золн зих фрэйен – чтоб твои сыновья радовали своим здоровьем армейских врачей. Оба служат в армии и вполне довольны своей жизнью. У одного сын стал зубным техником – уважаемая еврейская профессия! – а у второго пошел по стопам предков и выучился на часовых дел мастера. Может, помогло какао старого Герша? Оно всегда пахло настоящим шоколадом и было удивительно сладким и тягучим. Герш был бы счастлив, узнав, кем стали его правнуки.
Вот только одно мне было интересно: правду ли говорил старый часовщик, рассказывая о бомбе для гауляйтера, или так, соврал для красного словца? Спросить-то уже не у кого, а пока было у кого – слишком была мала и глупа, чтобы интересоваться действительно важным. Но по ночам иногда видится гауляйтер в парадной черной форме, держащий в руках бомбу из которой торчит золотая луковица часов. Настоящаяшвейцария на бесшумном ходу.
Ниточный магазинчик приткнулся сразу за часовой мастерской. Такой же маленький, как и магазин пуговиц, и такой же тесный. Вот только продавец в нем отличался от Софы. Он скорее похож был на старого Герша – высокий и тощий.
Дядю Яшу, продавца ниток, знала вся округа. Дети висли на нем гроздьями. Он учил всех мальчишек ловить рыбу и плотничать, делал девочкам деревянных кукол и показывал, как вяжут крючком нарядные салфетки. Дядя Яша умел все – так считали окрестные дети. Если возникал какой-то вопрос, все знали, куда нужно бежать: к дяде Яше, он поможет.
Своих детей у дяди Яши не было. Нет, когда-то они были. Давно, еще до Войны – так рассказывала Анечке бабушка, так говорили все во дворах. И много было детей, то ли пять, то ли семь!
– Ой, а разве бывает, чтобы в одной семье так много детей? – удивлялась Анечка, которая была единственным ребенком. – Им, наверное, было тесно, да?
– Думаю, что им это нравилось, – отвечала бабушка, которая сама выросла в многодетной семье.
Дядя Яша был офицером, как и дед, и тоже ушел на Войну. А когда он вернулся, то уже не было никого в живых. Никого из всей большой семьи. Соседи, жалея его, отвели к Яме.
– Вот тут они все, – сказали бравому офицеру в потертой запыленной форме. – И большие, и маленькие. Фашисты не разбирали, расстреляли всех, кто был в гетто.
Вот тогда и стали мутными глаза дяди Яши. Он ведь еще надеялся. Ну мало ли. Вдруг соседям удалось спасти хоть кого-то. Хотя бы одного! Может, маленького Меира… Ему ведь в сорок втором было только три годика. Только три! Или Сарочку. Сарочке было пять, и какая же это была умная девочка! Она стала бы врачом, обязательно стала бы, Яков знал это наверняка.
Но – никого. Соседи смотрели в землю, боясь поднять глаза. Вроде ни в чем и не виноватые, а на душе все равно было погано, будто стая кошек нагадила, а может, и целый слон, и не один. Хотя бы Меира… или Сарочку… Но нет. Остался только гадящий слон, да еще скрипка, на которой играл старший сын Якова – Мойша.
Вот с тех пор дядя Яков и продает нитки в маленьком магазинчике, что приткнулся боком к часовой мастерской, да возится с чужими детьми, вздыхая о своих. Он частенько носит цветы к Яме, а еще играет там на скрипке своего старшего сына, Мойши. Он надеется, что они слышат его – все дети, и маленькая Сарочка, и маленький Меир тоже.
Так рассказывала Анечке бабушка, так рассказывали другим детям старушки во дворах-четырехугольниках, где все знали все обо всех обитателях. И поэтому Анечка всегда была ласковой с дядей Яшей, а когда встречала его на улице, всегда останавливалась с ним поговорить.
– Соломон! – обрадовался деду дядя Яша. – Как ты вовремя, я как раз кофе сварил.
– А у тебя-то кофе откуда? – удивился дед. – Тоже вместо курицы в ветеранском заказе взял?
– Да что ты! – засмеялся дядя Яша. – Я курицу взял, бульон варил, у соседей мальчонка заболел, так ему наш еврейский пенициллин, куриный бульон, прямо как доктор прописал. Хорошая была курица, наваристая.
– А кофе откуда? – настаивал дед.
– Так Герш отжалел! У него целая банка!
Они пили кофе, и дядя Яша кормил Анечку кексами из большой картонной коробки, разговаривали обо всякой всячине. И о Софе, и о старом Герше, и о его дураках-внуках, и много о чем еще. А потом выбрали катушку розовых ниток, как раз подходящих для новой кофточки, которую собирался шить Анечке дед, и ушли.
Под Анечкиными туфельками прогибался прогретый жаркими солнечными лучами асфальт, и пыльные липы шуршали листьями, а впереди было множество интересных вещей, множество любопытных событий, и уходили прочь маленькие магазинчики, так похожие на дореволюционные. Анечке хотелось вперед, а назад оглядываться было скучно. Впереди было вечное лето – так она думала.
А за окном зима, и автомобили неспешно скользят по ночным улицам, вырывая фарами куски сугробов вдоль дорог, и жесткий холодный ветер завьюживает, и снег летит в свете фонарей, мелкий, как летняя мошка. И с каждой упавшей снежинкой все дальше и дальше становится жаркий летний день, и девочка, крепко держащаяся за руку деда – они идут покупать катушку ниток. Все дальше и дальше…
Но на столе стоит синяя жестяная коробка, полная разноцветных пуговиц, а рядом лежит плоская серебряная цепочка от швейцарских часов (Настоящаяшвейцария!) и еще – орден Красной Звезды, тускло блестящий эмалированными лучами. И кажется, что та девочка совсем рядом, а тетя Софа, дядя Яша и старый Гершеле заглядывают в окно, и их лица видны куда как явственнее, чем улетающий в сугробы январский снег…
Наталия ГИЛЯРОВАПОРТНИХА(История кухонных посиделок в одной тусовке)
Персонажи:
Маши:
Мария-Виолетта – «муха, кисель, потоп»,
Машенька – воинственная и мечтательная,
Маруся – девочка-старушка,
Манюся – обворожительное существо,
Маша Великанова – аналитический склад ума,
Муся – портниха.
Саши:
Пенкин – элегантный школьный учитель в жилете,
Середа – «Спецмерупрбюро», косточки для кошек,
Горе – Машенькино,
Какой-то еще Саша, игравший в «ассоциации».
– Мебель?
– Занавеска. В ванной.
– Фрукт?
– Таких фруктов не бывает! Разве что недозрелая слива какая-нибудь!
– Погода?
– Потоп!
– Зверь?
– Таких зверей нет! Разве что… муха упадет в кисель.
– Мария! – догадался кто-то.
– Не будем сравнивать красивых женщин с насекомыми! – вознегодовала Машенька.
– Да и вообще не стоит играть в подобную игру, – заметил школьный учитель Саша Пенкин.
Он излучал строгость и элегантность в темном углу кухни.
– Я загадал, – произнес кто-то, – женщину.
– Я загадала! – хихикнула и Маруся.
– Кухонная утварь?
– Бутылка, – ответил кто-то.
– Корзина, – Маруся.
– А напиток?
– Коньяк, конечно. Пять звездочек.
– Персиковый компо-от, – мечтательно протянула Маруся.
– А зверь?
– Змея, – ответил кто-то.
– Нет, совсем даже не похоже! Цыпленок! – возразила Маруся.
Машенька дернула Марусю за фуфайку и горячо прошептала:
– Мне стыдно за тебя!
Испуганная Маруся пронзительно взвизгнула и сжалась в комок. Машенька поморщилась…
И тут у двери прозвучал приветливый звоночек. После чего в кухне появилось новое существо. Оно протянуло руки ко всем сразу, раздавая ласку. В ответ пронесся общий горячий выдох:
– Манюся!
– Я очень спешила ко всем вам!
Это был поистине лучезарный ребенок.
– Какое платье! – Машенька подобрела и теперь взирала на мир теплыми, похожими на вишни, глазами.
На ласковой Манюсе колыхалась черная юбка в огромную складку, путаница из черных крыльев висела за ее спиной, а на белой груди переплетались гирлянды черных бус. Изящные башмачки, браслеты и прочие фенечки довершали картину.