– Мерзкая идолопоклонница! – заревел он. – Сосуд греха, блудница Дьявола! Как смела ты запятнать свою крещением искупленную душу, да еще столь гнусным образом? Ты заслуживаешь сразу же быть низвергнутой в ад, да отринет тебя навеки Господь от всякой милости и сострадания!
Я также возмутился, как могла она целиком предаться Злому Духу, когда сама говорила мне, будто, по поверьям ее соплеменников, в этих руинах обитает Дьявол.
Тогда бледная, со сверкающими глазами, она крикнула на своем языке:
– Воистину это так! Здесь обитает демон, и он стоит перед нами! – и указала на священника, который, ужаснувшись вспыхнувшей в ней злобе, невольно попятился назад.
Однако он быстро овладел собой и принялся кричать, что должен изгнать бесов Тересы, ибо не желает больше терпеть поблизости всю эту языческую мерзость. Она же пусть видит, что все ее богопротивные идолы лишь дым и прах пред дыханием Господа. С этими словами он велел мне помочь, и после многих трудов нам удалось повалить статую, с глухим стуком рухнувшую на землю. Тереса закрыла лицо, дабы не видеть этого зрелища, тогда как мы двинулись дальше и, во славу Господа, повергли во прах всех языческих идолов, а было их числом двадцать пять.
Однако ночью нас разбудил ужасающим грохот и шум во чреве земли, почва стала зыбиться и содрогаться, словно корабль в бурю, и наша хижина развалилась, как будто поддерживавшие ее столбы были жалким тростником. Насилу выбравшись из-под обломков, мы были поражены чудовищной картиной: над вершиной самой высокой горы выросло багровое пламя, и его кровавый отсвет лежал на всех окрестных развалинах. В воздухе стоял пронзительный вопль, в котором, казалось, слились тысячи голосов, будто все демоны ада напустились на нас. Остатки зданий Золотою Города рушились со звоном, когда один камень ударялся о другой. Один обломок упал прямо перед доном Педро, едва не задавив его насмерть, а Тереса залилась безумным смехом, столь жутким, что перепутанный священник велел ей замолчать и поручить душу Святой Деве. И тут мы увидели, как с вершины горы сорвалось светящееся облако, похожее на огненный шар: оно круглилось, накаляясь все больше, и промчалось над нами так быстро, что мы едва успели осознать опасность. Одно мгновение нам казалось, будто мы вдыхаем пламя и сейчас обратимся в пепел, однако облако пронеслось мимо, к великому нашему изумлению, оставив нас невредимыми. После этого земля и воздух успокоились, так что к утру, измученные, мы смогли ненадолго уснуть.
Едва рассвело, как я с помощью Тересы занялся восстановлением разрушенной хижины в то время, как дон Педро отправился посмотреть, что сталось с руинами Золотого Города, ибо земля повсюду была, точно морщинами, изрезана глубокими трещинами и разрывами. Однако работа наша продолжалась недолго, когда прибежал задыхающийся дон Педро, такой потрясенный и бледный, что я решил, не иначе как он столкнулся с чем-то особо ужасным. Вместо ответа он схватил меня за руку и потащил к огромному золотому блоку, который лежал рядом с хижиной, и прерывающимся голосом велел мне его потрогать. Я сделал это, и мне почудилось, будто рука моя погружается в рыхлую массу – золото размягчалось под моими пальцами, крошилось и рассыпалось в пыль. И когда дон Педро в порыве безумия ударил кулаком по глыбе, она превратилась в осевшую горсточку пепла.
По некотором размышлении, я сказал, что мы, верно, ошиблись, приняв за золото какой-то неведомый минерал, который ночью, под воздействием светящегося облака, переродился и теперь разрушился.
Однако дон Педро бросился на землю, молотил по ней кулаками и вопил так, что я подумал, уж не сразила ли его падучая. В конце концов он овладел собой, поднялся и, отведя меня в сторону, сказал, что теперь совершенно уверен – женщина, которая жила с нами, демон в человеческом облике или богомерзкая ведьма, и ради спасения наших душ мы должны ее либо прогнать, либо избавиться от владеющего ею беса. Я отказывался в это поверить, однако дон Педро снова и снова твердил одно и то же: разве я не помню, как Тереса сначала не хотела творить вместе с нами молитву, потом приносила жертвы идолам, а когда они были повергнуты, с помощью разгневанных демонов вызвала волнение и ужасы этой ночи, уничтожившие наше вожделенное сокровище.
Тут мне пришлось согласиться, что подозрения его не так уж беспочвенны, и мы приступили к Тересе с расспросами. Но вместо того, чтобы отвечать дону Педро, она повернулась ко мне и сказала, что не желает больше ничего скрывать, так как видит, что священник преследует ее своей ненавистью. До сегодняшнего дня она молчала, чтобы не вызвать между нами вражды, однако теперь признается, что дон Педро возненавидел ее за отказ удовлетворить его похотливое желание.
Тогда дон Педро воздел руки к небу и возопил:
– Брат мой, разве ты не видишь, как далеко зашла злоба этого отвернутого Богом создания?! Негодная тварь даже осмелилась бросить на меня постыдное подозрение, дабы отвлечь от собственных гнусных деяний! Ужели я должен клятвенно заверять, что все это – подлая ложь, адская выдумка демонов, которым она предалась?!
Негодование его казалось столь искренним, что я сам ужаснулся злобе и развращенности Тересы и согласился с доном Педро, что мы, во имя Господа, должны покарать ее, дабы таким образом изгнать овладевшего ею Дьявола. Вдвоем мы привязали Тересу к столбу, и я принялся стегать ее прутьями, однако вскоре священник заметил, что я, должно быть, утомился, и взялся за дело сам, причем проявил большое рвение. Изломав три прута в дюйм толщиной, дон Педро протянул Тересе изображение Мадонны, желая проверить, как он сказал, не оставил ли ее бес. Но Тереса отказалась поцеловать образ, заявив, что не намерена выказывать благоговение моей возлюбленной. Так мы увидели, что она все еще находится во власти демонов, и дон Педро решил перейти к более действенным, по его мнению, средствам. Он принес пару кусков смолистого дерева, с помощью которого мы поддерживали огонь, и поджег их. Это зрелище мне претило, и я не желал дольше смотреть, хоть и пытался убедить себя, что как добрый христианин должен быть суров к Тересе для ее же блага, а потому удалился, оставив их наедине с падре. Однако вытерпел я недолго, так как мне показалось, будто я слышу крики и стоны, и, вернувшись, крикнул дону Педро, чтобы он прекратил. Тереса была обожжена во многих местах, но и тогда отказалась поцеловать образ Мадонны, из чего можно было заключить об упорстве преследовавшего ее демона. Однако я не мог вынести вида ее израненной спины, набрал целебных трав, распознавать которые она меня в свое время научила, и наложил ей повязку из мягких растительных волокон. Тереса ничего не сказала, только поцеловала мне руку, и мне подумалось, что чувства ее смягчились и в дальнейшем она не будет оказывать такого сопротивления нашим стараниям.
Увы, надежды мои не оправдались. Дон Педро на ночь прикрепил образ Мадонны к одному из заново врытых столбов, дабы Матерь Божья простерла над нами свой покров и защитила от злых духов, а также ужасов, которые нас теперь окружали. Однако поутру мы обнаружили, что образа нет на месте, и после некоторых поисков нашли его в кустах, обезображенным и расколотым на щепки. Поскольку рядом лежал каменный нож Тересы, не было сомнений, чьих рук это дело. И когда мы приступили к ней, она не стала запираться, а со сверкающими от гнева глазами заявила, что только уничтожила свою врагиню.
Тут меня охватила слепая ярость, ибо сердце мое было привязано к этому образу, который я почитал не только как святыню, но также видел в нем любимые черты, и у меня было такое чувство, что, уничтожив его, Тереса разрушила всякую надежду когда-нибудь нам вернуться в Испанию. Не в силах сдержаться, я ударил Тересу кулаком и велел ей убираться прочь, пригрозив, что убью, если она опять осмелится здесь показаться. Дон Педро настаивал на том, чтобы прежде ее покарать, но я был уже по горло сыт его делами и хотел лишь никогда больше не видеть этой женщины.
Какое-то время Тереса еще стояла возле нашей разрушенной хижины и смотрела на меня так, как будто не понимала, что я сказал. Когда же я повторил свой приказ, она повернулась и, опустив голову, побрела прочь. Я стоял на холме над руинами, которые с каждым днем разрушались все сильнее, и видел, как она спустилась по склону, а потом вышла на дорогу, пересекающую поросшую травой равнину, которая, по моему мнению, должна была вести к деревне, и подумал, что Тереса решила вернуться к своим соплеменникам.
А теперь я должен рассказать нечто странное, ясно показывающее, как силен в нас Дьявол и как велика наша слабость. Едва Тереса скрылась из вида, как мною овладела глубокая печаль, не оставлявшая на протяжении целого дня, хотя дон Педро не уставал повторять, мы де должны радоваться, что эта гнусная язычница и прислужница Сатаны наконец оставила нас в покое, и в назидание привел мне сухую смоковницу, которая изгнила и должна быть брошена в огонь. С приходом ночи из печали моей родился большой страх, который не давал мне уснуть, заставляя ворочаться с боку на бок, так что в конце концов проснулся дон Педро и спросил, что со мной происходит. Я не стал от него скрывать, что меня заботит отсутствие Тересы, он же ответил, что и его это беспокоит, нам не следовало отпускать эту женщину, ибо теперь из мести она может раскрыть наше убежище своим соплеменникам-дикарям. Я был убежден, что Тереса никогда этого не сделает, однако не стал говорить о том дону Педро, так как не хотел, чтобы он подумал, будто я все еще слишком к ней привязан.
Но с каждым часом, несмотря на все протесты благочестивого христианина, тревога моя возрастала и на следующий вечер я чувствовал себя в совершенной растерянности, и душу мою охватило смятение. Я стал размышлять о судьбе Тересы: что если соплеменники, которым она изменила, встретят ее сурово и даже покарают? Эта мысль все больше овладевала моим существом, пока я уже не мог ей противиться, и картины, которые она вызывала, делались все более кровавыми и жуткими. Ночью мне почудилось, будто чей-то голос зовет меня по имени. Я сел на постел